– Неужели он осмелился так обойтись со студентом? До такой степени пренебречь священными привилегиями Университета?! – вскричал Самуил.
– Будь покоен, – сказал Трихтер. – Мой надменный взгляд вовремя осадил зарвавшегося наглеца. Я прощаю его. Могу себе вообразить всю ярость этого сангвинического бюргера, осатаневшего от долгого и тщетного ожидания кругленькой суммы. Ведь он даже не может подать на меня в суд, поскольку университетский закон запрещает обывателям давать взаймы студентам. К тому же, как я уже сказал, его возмутительное намерение не было осуществлено.
– Но он пытался! Нет, это уже более чем намерение! – не унимался Самуил. – Необходимо, чтобы Мюльдорф был наказан.
– Да, конечно, оно бы неплохо, но…
– Что «но»?.. Мой приговор таков: Мюльдорф должен выдать тебе расписку о погашении твоего долга и, сверх того, в качестве возмещения за убытки выложить крупную сумму. Тебе это подходит?
– Еще бы! Это просто великолепно. Но ты, должно быть, шутишь?
– А вот увидишь. Подай-ка сюда все что нужно для письма.
Трихтер смущенно почесал в затылке.
– Ну же! – повторил Самуил. – Чем мне писать?
– Видишь ли, – промямлил он, – у меня тут ничего такого нет. Ни чернил, ни пера, ни бумаги.
– Так позвони. В гостинице, должно быть, все это найдется.
– Не уверен, это ведь постоялый двор для студентов. Я, впрочем, никогда не спрашивал подобных вещей.
На звонок Трихтера явился слуга. Когда он сбегал за письменными принадлежностями и принес их, Самуил велел ему подождать и, присев к столу, написал следующее:
«Любезный господин Мюльдорф,
Ваш доброжелатель рад сообщить, что Ваш должник Трихтер только что получил от своей матери пятьсот флоринов».
– Кому письмо? Мюльдорфу? – спросил Трихтер.
– Ему.
– А что ты ему пишешь?
– В своем роде предисловие. Так сказать, пролог комедии. Или драмы.
– А-а-а! – протянул Трихтер, удовлетворенный, несмотря на то что ровным счетом ничего не понял.
Самуил запечатал послание, написал адрес и передал письмо слуге:
– Поручите это первому встречному стервятнику[8], пусть отнесет. А вот ему монетка за труды. Да не велите ему говорить, от кого он получил это письмо.
Слуга ушел.
– А теперь, Трихтер, сию же минуту ступай к Мюльдорфу, – распорядился Самуил.
– Зачем?
– Чтобы заказать себе костюм.
– Но он же потребует от меня денег!
– Само собой, черт возьми! И тогда ты пошлешь его к дьяволу.
– Гм! Он, чего доброго, обозлится не на шутку, если я стану измываться над ним у него же в доме.
– А ты в ответ станешь оскорблять его, чтобы вконец вывести из терпения.
– Однако…
– Что такое? – сурово оборвал его Самуил. – С каких это пор мой дражайший лис позволяет себе возражения, когда его сеньор изволит говорить с ним? Когда я управляю тобой, тебе нет нужды рассуждать самому: если ты и не видишь, куда я тебя веду, на то есть мои глаза. Отправляйся к Мюльдорфу, веди себя с ним донельзя грубо и нагло и моли Бога, чтобы он на этот раз не удержался от того жеста, который он однажды чуть было не позволил себе.
– Неужели я должен стерпеть подобное оскорбление? – простонал уязвленный Трихтер.
– Ну, зачем же! На сей счет ты волен действовать, повинуясь зову сердца, – подбодрил его Самуил.
– Тогда все в порядке! – вскричал Трихтер, охваченный воинственным пылом.
– Захвати с собой трость.
– Это уж непременно!
«Так начинаются все великие войны! – сказал себе Самуил. – И всегда из-за женщины! Христиана может быть довольна».
XXXIXА что он мог, один против троих?
Пять минут спустя Трихтер уже входил к Мюльдорфу, сдвинув шляпу набекрень, чванливый, готовый к ссоре и заранее разъяренный тем крайне неучтивым приемом, который он имел все причины ждать от портного.
Мюльдорф встретил его с самой любезной улыбкой.
– Соблаговолите же присесть, дорогой мой господин Трихтер! – воскликнул он. – Рад вас видеть!
– Рады? – спросил Трихтер. – Да вы знаете ли, что привело меня сюда?
– Догадываюсь, – отвечал портной, потирая руки.
– Я пришел заказать себе полный костюм.
– Чудесно. К какому сроку он вам требуется?
– Немедленно, – заявил Трихтер, обескураженный приветливостью портного, тщетно пытаясь сообразить, что происходит. – Чего вы копаетесь? Снимите с меня мерку.
Портной повиновался со всей возможной предупредительностью. Закончив, он сказал:
– В субботу костюм будет готов.
– Хорошо. Пришлете мне его с посыльным, – распорядился Трихтер, направляясь к двери.
– Вы уходите? – удивленно спросил Мюльдорф.
– А с чего бы мне здесь оставаться? – в свою очередь удивился Трихтер.
– Я и не прошу вас остаться. Но надеюсь, что вы мне кое-что дадите.
– Что именно?
– Флоринов сто в счет заказа.
– Добрейший Мюльдорф, – возразил Трихтер, – вы сегодня были со мной слишком любезны и слишком мило снимали с меня мерку, чтобы я мог ответить вам так, как уважающий себя студент должен отвечать на столь пошлые требования. Воспоминания о костюмах, которые вы успели мне сшить за последние семь лет, и предвкушение удовольствия от того нового, что вы обещали изготовить к субботе, побуждают меня сдержать законное возмущение. Я вас прощаю.
– Простите и платите, – сказал Мюльдорф, протягивая руку.
Трихтер с чувством пожал руку портного.
– Если угодно, могу отплатить вам рукопожатием, – заявил он. – Но денег у меня нет. Ни пфеннига.
И он шагнул к выходу.
Мюльдорф преградил ему путь.
– Ни пфеннига?! – закричал он. – А как же те пять сотен флоринов, что прислала ваша почтенная матушка?
– Пятьсот флоринов? От моей матери? – повторил Трихтер. – Ах, что за прелестная фантазия! Мюльдорф, у вас прорезалось остроумие.
– Стало быть, – кричал Мюльдорф в ярости, сдерживать которую был уже не в силах, – вам мало того, что вы не заплатили ни гроша по своим прежним счетам? Вы еще являетесь ко мне в дом и насмехаетесь надо мной, заказывая новые костюмы?
– Стало быть, – откликнулся Трихтер, тоже начиная возбуждаться, – вы хотели посмеяться надо мной, когда встретили меня так почтительно и так услужливо снимали с меня мерку?
– Итак, – взвизгнул Мюльдорф, хватая с конторки письмо Самуила и в бешенстве суя его под нос Трихтеру, – это письмо всего-навсего розыгрыш?
– Итак, – взревел Трихтер, бросая злобный взгляд на письмо, – вы обещали мне полный костюм к субботе не из уважения, не ради той неоценимой чести, которую я вам оказываю, одеваясь у вас, а всего лишь потому, что вообразили, будто мои карманы набиты деньгами?
И он потряс в воздухе своей кованой тростью.
Однако и Мюльдорф в свою очередь сжал в кулаке портновский аршин.
– Речь уже не о том, что я буду шить вам костюмы! – завопил вконец выведенный из себя кредитор. – Теперь разговор о тех, которые я для вас уже сшил! Вы должны заплатить за них или возвратить их мне обратно!
И он стал наступать на Трихтера с поднятым аршином.
Но не успел Мюльдорф замахнуться на студента аршином, как трость Трихтера всей тяжестью обрушилась на него.
Мюльдорф издал вопль, резко отпрянул назад, высадив двойное стекло своей витрины, и вновь кинулся на Трихтера, чья трость так и свистела в воздухе.
На крики портного прибежали двое соседей – колбасник и сапожник.
Благородный Трихтер, не устрашившись численного превосходства противника, продолжал орудовать тростью и выбил сапожнику глаз. Но вдруг он ощутил боль в левой икре – этой раны он не мог ни отразить, ни предвидеть. То пес колбасника, поспешив на помощь своему хозяину, впился зубами в ногу его врага.
Трихтер инстинктивно нагнул голову, чтобы посмотреть, что с его икрой. Воспользовавшись этим, его противники бросились на студента втроем и вышвырнули за дверь.
Пинок был так силен, что доблестный Трихтер кубарем скатился в уличную канаву и забарахтался там вместе с псом: похвальное рвение не позволяло тому выпустить из пасти добычу.
Столь энергично выдворенный вон, Трихтер успел только размахнуться своей тростью так, словно то был топор, и окончательно расколотить витрину. Но, уже падая, он успел заметить в дальнем конце улицы двоих лисов.
– Собратья, ко мне! – закричал он что было сил.
XLVerruf[9]
Теперь надобно с приличествующей случаю лаконичностью поведать читателю о последовавших событиях, столь же волнующих и стремительных, сколь важных для нашей истории.
Услышав призыв Трихтера, два прохожих лиса подбежали и высвободили собрата из собачьих зубов. Потом, без объяснений сообразив, в чем суть происшествия, они ринулись на приступ портновской лавки.
Разыгралась битва, сопровождаемая страшным шумом. Заслышав его, отовсюду стали сбегаться как соседи-ремесленники, так и студенты. Схватка грозила охватить все и вся, но тут подоспел полицейский дозор.
Трихтер с приятелями оказались таким образом между молотом и наковальней: впереди наступали лавочники, сзади наседала полиция. Как бы доблестно они ни оборонялись, такое положение делало всякое геройство безнадежным. Надо было отступать. Нескольким студентам удалось ускользнуть, но Трихтер и еще двое лисов были схвачены: крепкие руки стражников вцепились в них и поволокли в тюрьму.
К счастью, тюрьма находилась в двух шагах от места происшествия, а то не миновать бы новой драки. Со всех сторон уже начали стекаться группы студентов, было даже предпринято несколько попыток освободить пленников. Но полицейские, поддерживаемые лавочниками, отбили все атаки, и три лиса были благополучно посажены под замок.
Слухи об этой стычке и оскорблении, нанесенном Университету, не замедлили распространиться по всей округе. Не прошло и десяти минут, как все студенты узнали об этом. Аудитории опустели во мгновение ока, и даже самым уважаемым профессорам пришлось читать лекции сначала спинам своих убегающих слушателей, а потом и пустым скамьям.