– Еще слишком рано, – напомнил Самуил. – Заседание начнется не раньше полуночи. Мы отправимся туда после спектакля.
– Давай уедем сейчас же, – настаивал Юлиус. – Проведем время там, где тебе угодно, но здесь я не хочу задерживаться, на то есть причина.
– Какая?
– Принцесса сегодня вечером намеревается, покинув раут у баденского посланника, прибыть сюда к последнему акту «Немой». Она позаботилась о том, чтобы мне сообщили, что она будет в посольской ложе. Таким образом, если я вовремя отсюда не уйду, мне придется составить ей компанию. Поспешим же.
– Значит, политика тебе милее принцессы? – заметил Самуил, стараясь нащупать в нем хоть какое-то живое пристрастие.
– Да, – кивнул Юлиус. – Но только потому, что при той политике, какой мы с тобою занимаемся, мы рискуем головой.
«Мертвец! – с глухой яростью подумал Самуил. – Тогда чего ради мне таскать этот труп за собой, если он еще и не желает идти туда, куда я хочу?»
Он сделал последнее усилие, попытавшись убедить Юлиуса войти в зрительный зал хоть на минуту, чтобы перед уходом ради простой учтивости сказать пару слов Олимпии. Но и это оказалось невозможным.
– Не тревожь ты меня, – взмолился Юлиус. – Весь этот шум и яркий свет меня ужасно утомляют. Никогда не понимал, какое удовольствие можно находить в том, что ослепляет и оглушает. Я не испытываю ни малейшего стремления стать глухим и слепым.
Еще на что-то надеясь, Самуил сказал:
– Лотарио хотел тебе что-то сообщить.
– Сообщит завтра утром, – отмахнулся Юлиус.
– Он будет беспокоиться, не зная, куда ты пропал.
– Я передам ему через ливрейного лакея, что был вынужден удалиться и прошу его сопровождать принцессу вместо меня. Ну же, идем.
– Хорошо, пойдем, – согласился Самуил.
Они спустились по лестнице, миновали вестибюль и только хотели открыть наружную дверь, как она сама отворилась.
Вошла дама, высокая, с жестким взглядом голубых глаз, с роскошными белокурыми волосами, прекрасная, сияющая, надменная.
Она опиралась на руку старика, чьи черты выдавали безнадежную посредственность; то был баденский посланник.
– Видишь! А все твои проволочки! – раздраженно прошипел Юлиус на ухо Самуилу.
Принцесса направилась прямо к Юлиусу:
– Что такое, господин граф? Вы уходите?
Он залепетал:
– Уже так поздно… Я думал, что вас задержали и вы не придете.
– А между тем я здесь. Вашу руку.
И, бесцеремонно оставив баденского посланника вместе с его рукой, она оперлась на руку Юлиуса. Потом, оглянувшись на старца, имевшего довольно жалкий вид, она промолвила:
– Вы позволите, не правда ли?
Юлиус бросил на Самуила взгляд жертвы, неохотно покорившейся своей участи.
– Так что, поднимемся наверх? – сказала принцесса.
– Сию минуту, сударыня, – отвечал Юлиус и, повернувшись к Самуилу, шепнул:
– Раз так, встретимся в полночь. Я присоединюсь к тебе.
И он об руку с принцессой стал подниматься по лестнице. Баденский посланник шел рядом с ними.
Поколебавшись с минуту, Самуил тоже решил вернуться.
На свой балкон он вышел в то же мгновение, когда принцесса с Юлиусом показались в посольской ложе.
Принцесса по обычаю красивых женщин, являющихся на представление во время действия, не преминула мимоходом опрокинуть несколько кресел. Тотчас вся публика повернулась в ее сторону, все лорнеты нацелились на эту даму, величавую, как Диана, с волосами, сверкающими, словно само солнце.
Олимпия, подобно остальным, тоже оглянулась.
Увидев Юлиуса рядом с этой женщиной, она побледнела и быстро поднесла свой букет к лицу, спеша скрыть охватившее ее смятение.
– Что с вами? – спросил лорд Драммонд, который только что вошел в ее ложу.
– Ничего, – отвечала она.
Заканчивался третий акт.
Не успел еще занавес опуститься, как она повернулась к лорду Драммонду:
– Вы соблаговолите предложить мне руку, чтобы проводить до кареты?
– Как? Вы хотите уехать, не дослушав до конца? – удивился англичанин.
– Да, мне это надоело. И потом, я себя чувствую немного усталой.
– Едемте, – сказал лорд Драммонд.
От Самуила не ускользнуло волнение Олимпии. Он бросился было к ней.
Но она уже была на лестнице, шла под руку с лордом Драммондом – торопливо, чуть ли не спасаясь бегством.
Увидев рядом с ней англичанина, Самуил не осмелился задержать ее, заговорить с ней. Однако следом за ними шел Гамба, к нему-то он и обратился:
– Синьоре нездоровится?
– О нет, синьор, – весело отозвался Гамба, – совсем наоборот! Она никогда не чувствовала себя лучше, потому что, когда лорд Драммонд на минуточку вышел, чтобы принести ее манто, она мне сказала: «Гамба, уложи за ночь наши вещи – завтра на рассвете мы едем в Венецию».
И Гамба степенно удалился, Самуил же остался стоять как громом пораженный.
«Ах ты, черт возьми! – говорил он себе. – За каким дьяволом мне теперь тащиться с ним на эту венту?
XVОбщество карбонариев
Покидая Оперу в одиночестве, Самуил Гельб всерьез спрашивал себя, стоило ли посещать эту венту, не лучше ли было бы совсем не ходить туда.
Какой в этом теперь смысл? Есть куда более неотложные заботы. Непредвиденное известие, которое мимоходом сообщил ему этот дурень Гамба, спутало и нарушило все его планы.
Сейчас всего важнее было не Юлиуса взбодрить, а не упустить Олимпию.
Но как удержать ее? Горечь, с которой певица говорила о принцессе, волнение, которого она не сумела скрыть при виде царственной любовницы Юлиуса, входящей в посольскую ложу, и главное, ее решение сейчас же уехать в Венецию, все доказывало Самуилу справедливость его догадки: да, она любит графа фон Эбербаха.
Нет сомнения, что, если бы Юлиус поспешил к ней, он смог бы убедить ее остаться. Но каким образом добиться от Юлиуса с его вялым безразличием, чтобы он, не медля ни минуты, помчался к Олимпии? И откуда у него возьмется жар души, необходимый, чтобы помешать ей уехать?
Тем не менее Самуил решил попытаться и направился туда, где они с Юлиусом обычно встречались и где было условлено встретиться сегодня – на Новый мост, у начала улицы Дофина.
Явившись туда, он и в самом деле нашел там Юлиуса: тот ждал его.
– Опаздываешь, – сказал ему Юлиус. – Я успел проводить принцессу, а прибыл сюда первым.
– Но я шел пешком, а ты ехал в карете, – напомнил Самуил.
– Ну же, – продолжил граф фон Эбербах, – в путь! Веди меня в венту!
– В путь! – откликнулся Самуил. – Но поведу я тебя совсем в иное место.
– Куда же еще?
– К Олимпии.
– Ах, ты опять за свое! – воскликнул Юлиус, раздраженно пожимая плечами.
– Возможно, это в последний раз, – произнес Самуил.
– Как так? Что ты хочешь сказать? – заметно удивился Юлиус.
– Я хочу сказать, – продолжал Самуил, – что, если ты не увидишь синьору Олимпию сегодня вечером, ты, вероятно, не увидишь ее никогда.
– Объяснись.
– Завтра утром она уезжает в Венецию.
– Ба! Да этого быть не может.
– Напротив: не может быть ничего другого. Разве я не говорил тебе сегодня в фойе Оперы, что она тебя любит и ревнует? А через пять минут ты являешься на публике об руку с принцессой! Олимпия слишком горда, чтобы безропотно наблюдать твои галантные похождения. Она покидает тебя ради искусства – соперника, который, не в пример тебе, не отвечает ей безразличием. Она уступает тебя твоей принцессе и возвращается к своей музыке.
– Так она в самом деле меня любит? – пробормотал Юлиус, при всей своей пресыщенности не в силах подавить приятного самолюбивого волнения.
Мысль об этом согрела и немного оживила его.
– Но я же не знаю, смогу ли теперь без нее обойтись! – добавил он. – Я привык бывать у нее, видеть ее. Я не хочу, чтобы она уезжала. Ты прав, поспешим к ней.
– Поспешим, – повторил Самуил.
– Однако постой, – продолжал Юлиус, спохватываясь и приостановившись. – Я ведь тебя знаю: ты, наверное, говоришь мне это, просто чтобы затащить меня к ней. Сознайся же, это с твоей стороны просто шутка или уловка. Она вовсе и не думает уезжать. Это неправда, я угадал?
– Даю тебе слово, – отвечал Самуил мрачно, – что она приняла решение отправиться в путь завтра на рассвете.
– Кто тебе это сказал?
– Гамба. Она просила его за ночь приготовить все к отъезду.
– Гамба! Да он же сумасшедший, этот отъезд – его навязчивая идея. Может быть, она и сказала что-нибудь подобное, но так, впустую, она тотчас же и передумает. То была всего лишь минута женской досады. Держу пари, что завтра мы обнаружим ее на прежнем месте, у себя в особняке.
– Не думаю, – отвечал Самуил очень серьезно.
– Ба! Да ты сам увидишь.
– Сомневаюсь.
– Что ж! Помимо всего прочего, я хочу испытать судьбу, – заявил Юлиус. – Если она и уедет, я все равно останусь в выигрыше. Это будет даже двойной выигрыш: во-первых, я узнаю, действительно ли она любит меня, во-вторых, люблю ли я ее. А в ожидании этих открытий пойдем развлечемся на заседании венты.
– Жестокое развлечение, – заметил Самуил. – Пока ты отдаешься на волю своей прихоти, эта женщина вынуждена страдать по твоей вине, а ведь утешить ее только в твоих силах.
– Ты еще будешь читать мне мораль! – вскричал Юлиус.
«А и верно, я становлюсь нелепым», – подумал Самуил.
И, резко меняя тон, он спросил:
– Так ты твердо решил отправиться на это сборище?
– Более чем твердо.
– В таком случае ступай туда один. А я вернусь к себе в Менильмонтан.
– Зачем?
– Чтобы лечь спать, черт возьми! По-моему, сейчас самое время вздремнуть.
– Хорошо, – заявил Юлиус. – Ты меня представил венте, потом вторично сопровождал меня туда. Теперь я уже вполне могу отправиться туда один. Доброй ночи.
Но он не успел сделать и двух шагов, как Самуил сказал себе:
«Только этого не хватало! Болван прет напролом и способен не ко времени выдать себя. Я вовсе не прочь, чтобы он себя скомпрометировал, но