обы услышать, как говорят англичане. Глупо, правда? Потому что его не зря прозвали Оуни-убийцей, так как многие из его окружения были убиты. Но мы тогда были совсем молодыми. Знаете, надо прожить на свете лет двадцать-тридцать, и только потом смерть начинает для тебя что-нибудь значить.»
Пеллэм отыскал нужную контору, мысленно повторил заготовленный сценарий и толкнул дверь. Внутри спертый воздух был пропитан горьковатым запахом бумаги. Жирная муха отчаянно колотилась в грязное оконное стекло, пытаясь бежать от жары; кондиционер, судя по всему, был братом-близнецом того, что стоял в конторе Луиса Бейли.
— Мне нужна Фло Эпштейн, — сказал Пеллэм.
К перегородке подошла женщина с лицом, изрезанным зеленоватыми прожилками, с туго затянутыми назад волосами.
— Это я.
Определить ее возраст не было никакой возможности.
— Как поживаете? — спросил Пеллэм.
— Спасибо, хорошо.
Джон Пеллэм — одетый в свой единственный десятилетний костюм от Армани, реликвию минувших дней, — протянул потрепанный бумажник с позолоченным полицейским значком, купленным в сувенирной лавке на Сорок второй улице, и позволил женщине изучать его столько, сколько ее душе было угодно. То есть, как выяснилось, совсем недолго. Фло Эпштейн жадно посмотрела на Пеллэма, и он понял, что перед ним человек, получающий наслаждение от дачи свидетельских показаний.
— Последний раз сюда приходил детектив Ломакс. Он мне очень нравится. Он такой трезвый. Нет, я хотела сказать, серьезный.
— Ломакс брандмейстер, — поправил Пеллэм. — Брандмейстеры не имеют к полиции никакого отношения.
Хотя они обладают полным правом производить задержание, носят огромные пистолеты и выбивают из человека душу свертками монет, отчеканенных в монетном дворе министерства финансов Соединенных Штатов.
— Да-да, вы совершенно правы.
Фло Эпштейн наморщила лоб, злясь на себя за свою ошибку.
— Когда мы с брандмейстером Ломаксом кого-либо допрашиваем, я играю роль доброго полицейского. А он играет роль злого полицейского. Точнее, брандмейстера. Так вот, сейчас я пришел к вам, чтобы продолжить разговор. Вы опознали подозреваемую, не так ли?
— Нет, вы чересчур торопитесь.
— То есть?
— Я разбираюсь в законах так, что сама могла бы стать окружным прокурором, — самодовольно заявила Фло Эпштейн. — Я рассказала брандмейстеру Ломаксу следующее: к нам сюда пришла чернокожая женщина, на вид лет семидесяти, и попросила оформить страховку на свою квартиру. Я подтвердила, что на фотографии, которую мне показали, была заснята именно она. Я не опознавала никаких подозреваемых. Я уже не в первый раз даю свидетельские показания и знаю, что к чему.
— Не сомневаюсь, — кивнул Пеллэм. — Нам всегда очень приятно иметь дело с такими умными свидетелями, как вы. Итак, сколько времени пробыла здесь эта женщина?
— Три минуты.
— И все?
Фло Эпштейн пожала плечами.
— Она пробыла здесь три минуты. Когда ты занимаешься сексом, это ничто, когда рожаешь ребенка — это целая вечность.
— Наверное, все зависит от партнера и от ребенка. — Пеллэм черкнул в блокноте бессмысленные каракули. — Эта женщина выписала вам чек.
— Совершенно верно. Мы отослали чек в центральное управление нашей компании, и там оформили страховку.
— Женщина больше ничего не говорила?
— Нет.
Пеллэм захлопнул блокнот.
— Вы нам очень помогли. Извините за то, что отнял у вас время. — Он быстро достал квадратик, снятый «Поляроидом». — Я хочу еще раз проверить, что именно эта женщина приходила сюда.
— Но это не тот снимок, что показывал мне брандмейстер Ломакс.
— Совершенно верно. Этот был сделан в женском отделении центра предварительно содержания под стражей.
Мельком взглянув на фотографию, Фло Эпштейн собралась отвечать.
Пеллэм остановил ее, поднимая руку.
— Не торопитесь. Отвечайте только тогда, когда будете уверены наверняка.
Женщина всмотрелась в спокойное чернокожее лицо, в тюремное платье, в сложенные на груди руки. В тронутые сединой волосы.
— Да, это она.
— Вы абсолютно уверены в этом.
— Абсолютно. — Она замялась, затем вдруг рассмеялась. — Я чуть было не сказала, что готова поклясться в суде. Но, наверное, именно это мне и придется сделать: дать показания под присягой, да?
— Наверное, придется, — подтвердил Пеллэм.
Стараясь сохранить на лице непроницаемую маску. Чему учатся все сотрудники правоохранительных органов.
Вечером — когда на город опустились душные, туманные сумерки, — Пеллэм стоял в переулке напротив здания из бурого известняка со свежим номером «Нью-Йорк пост» в руках.
На газету он почти не обращал внимания. Его занимала одна только мысль: герани?
Бледное, убогое жилое здание было похоже на тысячи других таких же. Посаженные перед ним цветы, огненно-оранжевые и красные, прекрасно смотрелись бы в любом другом месте.
Но здесь?
Пеллэм простоял в переулке около часа, пока наконец не открылась входная дверь. Молодой парень, внимательно осмотрев улицу в обе стороны, вышел из подъезда и стал спускаться по лестнице. В руке у него была большая коробка из-под обуви. Выбросив газету, Пеллэм как можно бесшумнее двинулся следом за ним по раскаленному асфальту. Наконец ему удалось догнать парня.
Не оборачиваясь, Рамирес сказал:
— Ты проторчал в переулке целых пятьдесят минут. Сейчас тебе в спину нацелены два пистолета. Так что не делай никаких глупостей.
— Благодарю за совет, Гектор.
— Какого хрена ты тут делаешь? Ты что, спятил?
— Что в коробке?
— Это коробка из-под обуви, так? Как, по-твоему, что в ней? Обувь.
Пеллэм поравнялся с Рамиресом. Ему приходилось шагать очень быстро, чтобы не отстать от него.
— Итак, что тебе нужно? — спросил парень.
— Я хочу узнать, почему ты мне солгал.
— Я никогда не лгу, приятель. Я не белый. И не журналист, как ты. Ты лжив, как и все белые.
Пеллэм рассмеялся.
— Что за чепуху ты сейчас мелешь? Это что, молитва «Кубинских лордов»? Которую нужно читать наизусть, чтобы быть принятым в вашу банду?
— Не выводи меня из себя. День выдался тяжелый.
Они вышли на авеню, идущую с севера на юг. Рамирес, посмотрев в обе стороны, повернул на север. Через минуту он сказал:
— Я тебе не верю. Ты перегибаешь палку, твою мать.
— Что?
— Торчишь перед нашей базой. Этого не делает никто. Даже фараоны.
— Это ты посадил герань?
— Ступай к такой-то матери. Ты при железе?
— Ты имеешь в виду пистолет? — переспросил Пеллэм. — Нет, у меня его нет.
— Слушай, да ты просто спятил, твою мать. Заявился к нашей базе без пушки. Вот так люди и получают пулю в лоб. А что ты имел в виду, когда сказал, что я тебе солгал?
— Гектор, расскажи мне про свою тетку. Про ту, которую выкурили из дома номер четыреста пятьдесят восемь. Насколько я слышал, она переехала на новое место.
Рамирес ухмыльнулся.
— Я же тебе говорил, что забочусь о своих родственниках.
— Когда она переехала?
— Понятия не имею.
— Но до пожара?
— Где-то в то самое время. Точно я не помню.
— Забыл?
— Да, забыл, твою мать. Послушай, я занят. Почему бы тебе не поговорить с Коркораном, твою мать?
— Уже говорил.
Рамирес поднял брови, пытаясь не выдать свое изумление.
Пеллэм продолжал:
— Ты также забыл сказать мне о том, что твоя тетка была лишь одной из — сколько же их всего было? — из восьмисот свидетелей, видевших, как тот парень из команды Коркорана убил какого-то типа.
— Ты имеешь в виду Спира Дриско и Бобби Финка?
— Значит, ты согласен, что Коркоран не сжигал то здание из-за твоей тетки? Теперь это уже не ложь белого человека, так?
— Слушай, шел бы ты своей дорогой, приятель. У меня нет времени.
— В каких ты отношениях с неким О'Нилом?
— Не знаю я никаких О'Нилов.
— Вот как? А он тебя знает.
— Какого хрена ты с ним разговаривал? — резко бросил Рамирес.
Еще минуту назад парень лишь изображал раздражение. Сейчас же он был по-настоящему взбешен.
— А кто сказал, что я с ним разговаривал? — Пеллэм потрогал себя за ухо. — Я тоже кое-что слышу. Я слышал, что у него, кажется, было несколько пистолетов. Кажется, он торговал оружием.
Резко остановившись на месте, Рамирес схватил его за руку.
— Что ты слышал?
Пеллэм выдернул руку.
— То, что на прошлой неделе ты его хорошенько прижал. За то, что он продавал железо Коркорану.
Рамирес недоуменно заморгал. Затем расхохотался.
— О черт!
— Так это правда или нет?
— И то, и другое.
— Что ты хочешь сказать?
— И правда, и неправда. — Рамирес двинулся дальше. — Послушай, я тебе все объясню, но тебе придется держать это при себе. В противном случае я буду вынужден тебя убить.
— Говори.
— Понимаешь, — начал Рамирес, — я и О'Нил, у нас с ним дела. Он поставляет мне товар. Качественный. «Глоки», МАС-10, «штейры».
— И ты прилюдно избил своего поставщика?
— Ну да, твою мать. Это была идея О'Нила. Он ирландец, я латинос. Знаешь, сколько он проживет после того, как Джимми узнает про то, что он поставляет мне товар? Кое у кого из ребят Коркорана возникли какие-то подозрения, поэтому мы устроили спарринг на людях. О'Нил притворился, будто получил по первое число.
Рамирес оглядел Пеллэма с ног до головы и расхохотался.
— Что тут такого смешного?
— По лицу твоему вижу, что ты мне почти веришь. — Помолчав, парень добавил: — Я могу все доказать. Да, в здании были пистолеты. Я заплатил за них, и О'Нил оставил их, предложив забрать в любое удобное время. Вот только я не успел никого прислать за ними, и здание сгорело. Там были «глоки», «браунинги» и несколько милых маленьких «торесов», которые я люблю больше всего на свете. Двенадцать или тринадцать стволов. Поговори со своими источниками. Выясни, что́ полиция обнаружила на пожарище. Если стволы действительно были в здании, ты убедишься, что я его не поджигал.