– Эстер! – промычал он.
– Папочка… – Рен трогала его за спину и плечи, заглядывала в лицо испуганными и красными от слез глазами.
– Все хорошо, – сказал Том, и в самом деле ему стало лучше, хотя ощущалась тошнота и головокружение. – Такое и раньше случалось… Ничего страшного.
Он начал с трудом подниматься, но тут подошел Тео, друг Рен, и почти без усилий взял его на руки. Том, наверное, опять ненадолго потерял сознание, пока Тео нес его через парк, потому что ему всю дорогу чудилась рядом Эстер. Но потом он оглянулся, а ее не было. Они пришли уже к открытому люку «Дженни Ганивер», и Пеннироял смотрел на них через иллюминатор кабины. Том совсем запутался в происходящем, тем более что весь парк накренился и раскачивался и единственной реальной деталью во всем этом была Рен. Она крепко держала его за руку и пыталась улыбаться, хотя все время плакала.
– Рен, – сказал он ей, – мы не можем лететь без мамы. Надо найти ее…
Рен покачала головой и помогла Тео затащить отца на борт.
– Мы должны покинуть это ужасное место, пока не поздно!
Люк закрылся. Тео пошел на нос в кабину экипажа помочь Пеннироялу запустить двигатели. Рен встала на колени перед отцом и обняла его, как он обнимал ее в детстве, когда ей было больно или снился плохой сон. «Тихо, тихо», – приговаривал тогда папа, и Рен шептала ему точно так же:
– Тихо, тихо… – и гладила по волосам, и тихонько целовала, пока он не уснул.
А девочка старалась забыть о своей матери и обо всем плохом, что она сделала или сказала, и о мерцающих бликах, которые отбрасывал нож в ее руке. Девочка старалась запомнить, что у нее больше нет матери.
Как она постарела!
Шрайк знал о том, что время делает с однаждырожденными, и все же его поразило, как изменилась его маленькая девочка. На обветренном лице появились морщины, когда-то прекрасные рыжие волосы стали серыми и жесткими. Он протянул навстречу руки, спрятав в пазухи клинки, и с ней произошло то же, что и с большинством однаждырожденных, когда они оказывались в его власти: тоненько заскулила, а в воздухе резко запахло извергнутым содержимым кишечника. Ее страх опечалил его. Он, как мог, нежно прижал ее к своей броне и сказал:
– Я ОЧЕНЬ СКУЧАЛ ПО ТЕБЕ.
И Эстер, сдавленная огромными ручищами, могла только дрожать, и плакать, и прислушиваться к самому грустному звуку на свете – реву сдвоенных двигателей Жёне-Каро, которые уносили «Дженни Ганивер» без нее.
Облако-9 наконец достигло поверхности пустыни. Сначала болтающаяся кабина подъемника якорем пропахала песок, затем край палубы зацепился за скалу. Вырванные из днища подвесные переходы чертили линии на барханах. Остатки разбитых летательных аппаратов и упавшие деревья посыпались на песок. Гулко лопнул трос, наполовину сдутый аэростат вырвался на свободу и полетел вверх, сквозь пыль и дым. Целые секции Шатра взрывались, выстреливая во все стороны шрапнелью из антикварных ценностей и шедевров изобразительного искусства. Сминались металлические лестницы, рушились прогулочные палубы, раскалывались бассейны. Облако-9 подпрыгнуло, снеся напрочь верхушку гигантского бархана. Яркие, как леденцы на палочках, купола покатились по пустыне, преследуемые алчными городишками. Махина снова ударилась о землю, извергая огонь, волоча за собой кабели и изорванные оболочки аэростатов; подскочила, снова грохнулась, содрогаясь, дергаясь, скользя и переваливаясь, пока окончательно не застыла на месте.
Наступила минута тишины, нарушаемая лишь вздохом мириад мельчайших песчинок, взметнувшихся ввысь и теперь оседающих обратно на землю. И в этом безмолвии, пока ненасытные города-стервятники не сбежались на место крушения, из обломков поднялся Сталкер Шрайк, взял Эстер на руки и исчез вместе с ней в ночной пустыне.