, так что зубы блеснули — но не гнилые да чёрные, как прежде, а ровные и белые, что волчьи — можно берцовую кость разгрызать. — Он и затащил, если посудить. А вернее сказать, не отпускает. Братан он мой кровный, как его одного бросишь-то!
Глаза у Николы раскрылись так, что Васюк, глядя на него, развеселился. Хохотнул даже, но без обычной издёвки. Да и то скажешь — простому человеку такое услышать не каждый день достаётся.
— Верно, думаешь, сказки рассказываю? — спросил он, обращаясь на этот раз только к кузнецу.
— Похоже, дядя Васюк! — растерянно ответил тот.
— Нет, уже давно вышел из такого возраста. Ведь мне, почитай, три сотни лет будет в обед! — Он снова пыхнул дымом.
— Что же ты привычку свою не изживёшь никак? Здоровье лишнее, что ли? — Вставил Савелий.
— Здоровья много не бывает. Только привычка — вторая натура. Так у вас, людей, говорят.
— А зачем вышел из леса, если и табак у нас плохой, и бабы дуры?
— Любишь ты, Савелий, подковырнуть! — затрясся от смеха дед, схватившись за бока.
— И ты, знаю, возможности не упустишь!
— Точно! Это по мне. А что до табака и баб…Положим, бабы-то как раз встречаются всякие. Марфу помнишь, что пропала семь лет назад?
— Как не помнить! — кивнул Савелий. — Двоюродная сестра она мне. Волки её задрали.
— Куда волки! — отмахнулся дед. — Жива она по сей день. Только тут, в лесу обитает. Назад возвращаться не хочет. Жизнь у неё среди людей не шибко сладилась, а я люб оказался, да и хозяйственный, чтоб ты знал! — Он насмешливо повертел полы куртки. — Это у меня повседневная, а есть ещё парадно-выходная. Только в лесу она без надобности, сам понимаешь.
— Так что Марфа-то? — напомнил Савелий.
— А что она? Ушла со мной. Я ей всю правду открыл, не таясь, потому как вижу — готова она к ней, не заробеет. К слову-то сказать, мало среди вас, людей, кто хочет слышать правду-то. Она пострашнее ядерной войны кажется.
— Ума я не приложу, чего тебе самому среди нас надобно? — Савелий опять сощурился. Всё это время кузнец стоял, как истукан, и слушал, не веря собственным ушам. Правда, мало-помалу приходил в себя. Деда он знал не очень хорошо, не часто случалось пересекаться. Поэтому с ног сбило не его волшебное превращение в лешака, а известие, куда забралась нечисть лесная — под самый бок человека.
— Таким уж я уродился. В семье самый маленький был. Брат-то мой, тутошний Леший, громила двухметровая. А я — сам посмотри…
— Медведя-то он за тебя забил, что ли? — усмехнулся Савелий. — Прибедняешься, дед.
— Правду говоришь, того косолапого порешил без чужой помощи. Не со зла, конечно, а по необходимости. Во всем ведь есть свой резон. Не просто так разбудили его в ту зиму. Гордыня спать мешала. Сильным себя почувствовал, к спячке не подготовился, кишечник не прочистил. Это встречается не только среди зверей. Люди тоже от своей значимости, бывает, с ума сходят. Только не объяснишь им словами. Чтобы в себя прийти, толчок нужен. Иногда такой, что голову напрочь. Это уже не нами решается, а тем, кто всем верховодит. — Старик показал пальцем на небо. Потом, помолчав секунду, продолжил:
— А что до моего выхода из леса, так объяснить сложно. Показалось мне, что коли скоро культура ваша сама себя изживёт, нужно узнать о ней не понаслышке, чтобы детям донести. Знание — оно и в лесу ценится. Брат мой, конечно, немного другого мнения. По-вашему, ретроград он и старый пердун. Только читать всё равно научился и поговорить с ним можно, если в настроении будет.
— Выходит, за знаниями потянулись? — удивился Савелий.
— Так, пожалуй. Опять же, жизнь лесная супротив вашей скучна будет. Если кто непривычный, так с тоски помереть можно. Общаться со зверьём, конечно, увлекательно, только страстей, подобных человечьим, здесь не найти. По-простому всё у животных, без изысков. Ну, выбивается в стае новый вожак… ну, загрызёт прежнего, потому как двум самцам у руля не место. Потом самки сами к нему тянутся: он ведь и производитель лучший, если сила в нём играет.
— У людей иначе всё, — согласился Савелий. — Сложнее.
— То-то и оно. А мне ведь интересно это до жути. Как в прежние годы сериал посмотреть. Не думай, что я пеньком на отшибе живу. Про всех знаю, ни одна свежая сплетня мимо не проскочит.
— Тогда и о деле нашем тоже слышал, дядя Васюк, — насупившись, вступил в разговор Никола. — Или как тебя величать правильно-то…
— Так и называй. Привычно мне это имя. Да ничего в нём зазорного нет.
— Имя как имя, — согласился Савелий. — Не хуже других будет.
— Вот и я о том же… — Дед, наконец, выкурил трубку, выбил о пенёк и аккуратно спрятал в грудной карман. — Что до дела вашего, то известно мне и о нём тоже. Знал я, что мимо меня не пройдёте, поэтому и встречу нашу организовал здесь. Чтобы процесс ускорить, — пояснил он, отвечая на удивлённый взгляд кузнеца. — Потому как помощи, которой вы от меня ждёте, оказать вам не могу. Путей, ведущих в преисподнюю, множество. У бесов, почитай, в каждом селе по десять отнорков имеется. Найти-то я их найду, а вот с открыванием проблемка. Нет у меня ключа, чтобы вот так взять — да и снять с них замки. И запоры там не железные, как вы сами понимаете, отмычкой ничего не сделаешь. Заклинание надобно произнести соответствующее. А мне по штанному расписанию знать его не положено. Не потому, что проштрафился я чем-то среди прочей нечисти, а просто природа наша с бесами совершенно разная. И возможности тоже. Пересекаемся только по необходимости. Для них пакости творить — что квасу испить в жаркий день. Нам же те лишь для выживания требуются.
— Чтобы не прознал про вас никто. А прознавших, стало быть, сгубить! — Савелий покачал головой. Впрочем, язвинки в его голове не было, и о собственной безопасности он сейчас не думал. Задачка им с Николой досталась, похоже, намного сложнее, чем предполагалось прежде.
— Не берите близко к сердцу! Вас это не касается, — отмахнулся старик. — Хотя, конечно, и не без того. Только я не договорил. Сам, может, и не помогу ничем, поскольку, как леший, слабоват, и совершенствоваться на этом поприще давно перестал. А вот брат мой — другое дело. В тонкостях волшебства он сведущ больше. И живёт сейчас у него женщина одна — огонь-баба. Вот для неё, по-моему, вообще преград не существует.
— Ведьма? — спросил Савелий. Ему, совсем недавно столкнувшемуся с понятиями «чёрт» и «леший», осваиваться дальше было уже проще.
— И весьма знатная! — уважительно ответил дед и тут же спохватился, — Да вы её знать должны, а как же иначе! — И он усмехнулся во весь рот.
— Кто же такая? — Савелий потерялся в догадках.
— Мать Николы, Степанида Ивановна.
Тут уж гостям пришлось обоим рты открывать. А между тем Васюк вкратце рассказал некоторые подробности из жизни бухгалтера на селе, пояснил, откуда появились способности Степаниды к колдовству, и ещё раз подтвердил, что успехи её удивительны и многообещающи.
— Выходит, она не в райцентр к родне ходит? — догадался, наконец, Никола.
— Точно, — подтвердил дед. — К брату моему. У них идиллия полная. Только вот перебраться в лес Степанида не желает. Внуки держат. Подрастут, определятся в жизни, а там, говорит, посмотрим.
Кузнец кивнул. Это было похоже на мать, человек она семейный и ответственный.
— Стало быть, ты можешь нас до неё проводить? — поинтересовался Савелий.
— Дорогу покажу, не заблудитесь. Шагать всего ничего — через час будете на месте. Правда, если в другой раз захотите снова пройти тем же путем, то можете в болоте сгинуть. Кикимора тутошняя шибко людей не любит.
— О, Господи! — сказал Никола, перекрестившись. Неровен час, столкнёшься с такой напастью на узкой тропинке.
— Сегодня я оберегу вас. Можете не сомневаться.
— Мы и не сомневаемся. — Савелий поправил не очень густую бороду. — Мужик ты честный.
— Да, и ещё, пока вспомнил… — Дед посмотрел на кузнеца с сочувствием. — Не хотелось бы говорить, да придётся. Честность — она ведь и в плохом, и в хорошем одинакова, так ведь?
— Так-то оно так, дядя Васюк. А что сказать-то хотел? — напрягся Никола.
— А вот что. Если хочешь жену свою в чувство привести, одна тебе дорога — в Кикиморово болото. Только она знает, как болезнь излечить, что на Оксану твою навалилась. Мне неведомо и это.
— А маме? — с надеждой в голосе спросил кузнец.
— Яблоко то чёрту Кикимора дала. Ей и ответ держать. А как ты её уговаривать будешь, вопрос открытый. Боюсь, угрозами ничего не добьёшься. У себя дома старая карга самого дьявола не боится. Там каждая травинка на её стороне. А уж поднять утопленников да войско из них сколотить — для неё раз плюнуть. Любого в куски разорвут. Им ведь там, в топи, несладко живётся. Скукотища заела. На мир посмотреть даже пустыми глазницами за радость… Нет, не одолеешь её силой. Можешь попытаться хитростью, потому что жалость она тоже не признает. Суровая старуха. К тому же себе на уме.
Савелий вздохнул и почесал затылок. Лицо его с каждой минутой становилось всё более серьёзным.
— Да, загрузил ты нас, дед! — сказал он в сердцах. — Напугал даже. Но делать нечего. Никто другой не пойдёт дело делать.
— Это верно. И уж коли ввязались в него, зубы зажмите и не скрипите от страха. Думаю, впереди насмотритесь всякого. Человеку такое во сне не привидится, — подтвердил Васюк и показал рукой в сторону. — Вот тропинка пошла. Идите и не сворачивайте. Это главное условие. Читали, небось, детские книжки? За каждым деревом ждёт вас волк зубастый или кровосос, вставший из могилы! — И он в который раз хохотнул, так что даже подпрыгнул на пеньке. — Встретимся на селе, если Бог даст.
— А как же нам обратно вернуться? — спохватился вдруг Никола.
— Если не повезёт — пешком. Ведь в подполе у меня обыкновенный портал, к тому же односторонний. Второй в берлоге моей находится, где мы с Марфой живём. Можете заглянуть, если ноги топтать захочется. Но, думаю, брат подсобит, не откажется по-родственному! — И вот тут его затрясло, будто на телеге по разбитой дороге ехал.