Мой кулак, сунутый прямо ему под нос, заставил его заговорить.
— Группа вроде состоит из интеллектуалов вперемешку с самыми худшими ненормальными. Интеллектуалы организуют, а психи выполняют непристойные действия. Они могущественны, влиятельны и неуловимы как ветер. Говорят, они играют со смертью, подходя к ее границам так близко, как только возможно. Но это только слухи. Никто не знает, действительно ли они существуют.
— Ну-ка объясни! Что ты имеешь в виду, говоря, что они играют со смертью?
— Ну, вроде там проводят опыты над животными… Или якобы по разным городам Франции собирают клошаров и проституток и с их согласия отвозят в какие-то уединенные места. Взамен на молчание и полное подчинение в течение всего одного вечера они предлагают им крупные суммы денег. Наверное, эти типы внушают доверие, потому что жертвы, если можно говорить о жертвах, не моргнув глазом следуют за ними.
— А дальше что?
— У них есть все, что только существует для пыток, всякие эротические приспособления, медикаменты, чтобы успокоить своих жертв, седативные, обезболивающие, наркотические средства. Судя по слухам, все хорошо организовано. Потом они достигают предела боли, наслаждаются страданием своих подопытных животных. Похоже, кое-кто из этих несчастных никогда уже не возвращается.
— А другие? Те, кто выжил?
— Молчат. Стоит им заговорить, и они мертвы. К тому же они и вправду получают кучу бабок.
— Создается впечатление, что ты в теме.
— Я просто пересказываю то, что слышал.
— От кого?
— От того, кому тоже рассказали… И так далее…
Скрипнула дверь. Вошли двое.
Женщина под сто килограммов, втиснутая в кожаный костюм, как будто распираемый изнутри, и щуплый тип с лисьей мордочкой.
Взмахом руки Фрипет выгнал их:
— Закрыто! Я не работаю. Приходите позже!
Я с ледяным видом подошел к нему. Опасаясь, как бы мои проворные пальцы не коснулись его щеки, он отпрянул.
— Сегодня вечером отведешь меня в «Pleasure&Pain».
Он резко отскочил назад, своротив стопку журналов:
— Ты охренел, парень?! Я туда ни ногой, тем более с фараоном!
— Не забывай, что ты освобожден условно. Если хочешь, мы можем прийти покопаться в твоих делишках…
Я подошел к забитой порнографическими кассетами полке:
— Групповуха, содомия, очень интересно… И почем? По пятьдесят евро? Не надо стесняться! Боюсь, инспекторам не разобраться в твоих расчетах. В них тоже можно покопаться, если хочешь. Вообще-то, мелкая торговля краденым — дело не слишком серьезное, но для парня с условно-досрочным…
— Ты ведь этого не сделаешь? Я чист, меня не в чем упрекнуть! Я не виноват, что находятся чокнутые, готовые отдать целое состояние за такое скотство!
Скользя по названиям дисков, мой взгляд зацепился за слово «ИЗНАСИЛОВАНИЕ».
— Черт, а это еще что?! — Я схватил диск с надписью «Изнасилование вчетвером». И внизу единственная фамилия, Торпинелли. Воротила в секс-индустрии. На обратной стороне мне бросились в глаза сцены запредельной жестокости.
Фрипет вырвал диск у меня из рук:
— Это не по-настоящему. Там актеры! Последняя новинка Торпинелли. Имитация изнасилования, снятого в условиях, приближенных к реальным. Знаешь, пользуется бешеным успехом. Я уже смотрел. Очень впечатляет. Дико смахивает на правду… Многие типы дрочат под эту запись. Это избавляет их от необходимости перейти к делу… Понимаешь, что я хочу сказать?
— Говнюк, завтра пришлю налоговую на твою грязную задницу.
Я направился к выходу, но он втиснулся передо мной:
— Ладно-ладно! Я тебя туда отведу. Но если твои догадки насчет BDSM4Y оправдаются, мы с тобой оба жмурики.
— Мне решать.
— Если явишься туда пингвином в пиджаке и белой рубашке, тебя и на порог не пустят. Надень нормальные шмотки, какие-нибудь джинсы и свитер. Садо-мазо обычно таскают с собой сумку со своими причиндалами. Вечеринки в «Pleasure&Pain» всегда «костюмированные». Это означает, ты должен переодеться, чтобы попасть к ним в святая святых. Латекс, кожа, маска, плеть или стек. Короче, снаряжение, которое перемещает тебя в мир причуд, их мир. Таким барахлом я могу тебя обеспечить. Ты по-прежнему хочешь туда пойти?
— Мне хватит маски… Продолжай.
— В задних комнатах три категории людей: господа, рабы и зрители. В нашем случае лучше всего заделаться зрителями, если только у тебя нет других предпочтений. — Он ухмыльнулся. Его зубы напоминали многовековые таблички с рунами. — Но в подобных играх даже у зрителей есть своя роль. Они провоцируют возбуждение господина, поощряют и подбадривают его. Следи за своей мимикой. Легкая гримаса — и ты уже вызвал подозрение группы. Надо делать вид, что ты наслаждаешься. Можешь надеть маску, просто чтобы тебя не слишком разглядывали… Э-э-э… Надо бы познакомить тебя со словарем садо-мазо и необходимыми правилами поведения… И все-таки, что ты там забыл?
— Не задавай вопросов, так будет лучше.
Когда я вышел от Фрипета, меня не покидало ощущение, что я влез в какую-то грязь. Мне предстояло совершать действия, которые были отвратительны для меня, войти в параллельный мир странных существ с человеческим лицом, но дьявольским сознанием. Кентавров с клокочущими фантазмами, заказчиков, способных, используя кожу и латекс, в темных комнатах гнилых подземелий вырождения превратить человека в вещь.
Как цветку требуется скрытая в земле влага, чтобы набрать сил, которые проявятся при дневном свете, так члены BDSM4Y, чтобы расцвести, чтобы ощутить свою победу над жизнью, над болью, над Господом, нуждались в телах и душах своих жертв. Я никак не мог вообразить их лица. Кто они? Как можно представить себе адвокатов, профессоров, инженеров, защитников принципов приведенными пороком к разложению, в общество нравственных подонков, замышляющими зло и даже старательно питающими его?
Погружаясь в котел дьявола, я кое на что рассчитывал. Но точно не знал, на что именно. Быть может, ощутить присутствие Человека без лица, вновь испытать то странное чувство, которое охватило меня, когда в глубинах бойни я оказался в его власти.
При помощи Интернета, этой магической, с точки зрения несведущего, заурядного пользователя, паутины, я собирался погрузиться в самые гнусные круги ночного Парижа.
Гранд-Опера с глянцевым от дождя куполом, тянущаяся к свинцовому небу золоченая бронза статуй. Элизабет Вильямс укрылась под аркадой, рядом с несколькими японскими туристами, собравшимися между монолитными колоннами. Накрыв голову плащом и съежившись, я наискось пересек площадь Оперы. В неразберихе автомобильных гудков скопление ярко-алых огней пронзало тусклую монотонность дождя, словно сигнал бедствия.
Элизабет заговорила первая:
— Я назначила встречу здесь в надежде, что мы сможем побеседовать в этом великолепном здании, но не учла реставрационных работ. Теперь придется мокнуть.
— Готовы ли вы на спринтерскую стометровку? Здесь поблизости есть бар. — Я поежился. — Увы, я не прихватил зонтика.
— Я тоже, — улыбнулась она. — Дождь застал меня врасплох.
Вдвоем накрывшись моим плащом, мы торопливо прошлепали по мокрому асфальту бульвара Осман. Под вывесками, в переходах и под навесами террас, задрав голову к безнадежно черному небу, скопились прохожие. Устроившись в баре «Людовик XIV», я заказал нам два горячих шоколада.
— Торнтон не слишком вам досаждает? — поинтересовался я, глядя, как она встряхивает мокрыми волосами.
— Не стоит обращать внимание… Хотя я не привыкла, чтобы ставили под сомнение мои профессиональные качества. С этой точки зрения жандармы гораздо дисциплинированнее, чем вы, полицейские.
Вынув из пластикового конверта цветную фотографию, она придвинула ее ко мне по столу:
— Вам знакомо это изображение?
Снимок скульптуры, изображающей какую-то святую. Легкое покрывало обильными складками ниспадает с головы на плечи. Лицо искажено мучительной гримасой, от фотографии так и веяло неописуемым страданием. Открытый рот умолял, глаза в предсмертной мольбе были обращены к небу. Время тоже оставило свои отметины на этом лице.
— Где вы ее нашли? Похоже… на выражение, приданное лицу Мартины Приёр! Ткани на голове, возведенные к небу глаза, разрезы от губ к вискам… Это… это же очень похоже!
— Совершенно верно. Мой знакомый теолог Поль Фурнье обнаружил очень интересные следы. Слова, образ действия убийцы сосредоточены вокруг темы боли, не только в реальном смысле этого слова, но также и в религиозном, как я и предполагала. Фотография захлестываемого разбушевавшимся морем маяка, которую он повесил на стену у Приёр, снимок фермера, отправленный по электронной почте, представляют собой основополагающие символы страдания в библейской коннотации. Вы знаете Книгу Иова?
— Не особенно.
— Она была написана до Моисея. В ней Иов повествует о человеке, которого Господь подверг испытанию по семи основным пунктам, сосредоточенным на понятиях страдания, добра и зла. В некоторых посланиях мы называемся тружениками на ниве Господней. Мы можем возвеличиться в глазах Господа, лишь выдержав испытание. Земледелец олицетворяет того, кого не разрушает продолжительность и суровость испытания, он — символ мужества; он молча терпит.
— А маяк?
— Представьте маяк в открытом море. Можем ли мы в спокойную ночь с уверенностью сказать, что его конструкция устойчива? Нет. Зато если на него набросится шквал, мы узнаем, выстоит ли он. Испытание отражает глубинную природу вещей, это зеркало личности!
Она протянула мне помеченное в разных местах письмо убийцы и продолжала:
— Взгляните, подчеркнутые фразы частично взяты из Книги Иова, к которой автор добавил небольшой личный штрих. Убийца пишет о «поврежденных латах» этого «воина, который не моргнув выдерживает испытания», ниспосланные Господом, «утирающим его слезы». Цитата из Книги Иова, почти слово в слово.
Я стиснул голову ладонями:
— Можете считать меня умственно отсталым, но я совершенно не понимаю, что убийца хочет доказать.