Голова втянулась в плечи. Черепаха, старающаяся защититься от кошачьей лапы.
— Мы набираем своих студентов по документам среди лучших, а тех, чьи результаты похуже, — по конкурсу. Три года назад Манчини был принят по конкурсу. Как вы можете догадаться, мы не собираем информацию о наших студентах. К чему бы нам этим заниматься?
— Так что насчет Манчини?
Он перешел на шепот:
— Это племянник Торпинелли!
— Воротилы секс-индустрии?
Было похоже, будто от моего вопроса у него в ушах зазвенели осколки стекла.
Он скривился:
— Да. По материнской линии. Мы пытаемся не разглашать этого. Вы не можете себе представить, как учебные заведения следят друг за другом, пользуются малейшим поводом, чтобы отличиться перед предприятиями, которые нанимают наших воспитанников. Стоит им узнать, что у нас за партой сидит член семьи Торпинелли, — это нанесет непоправимый ущерб нашему имиджу. Мы недвусмысленно уведомили Манчини о необходимости помалкивать о своих корнях…
— Иначе что? — перебил его Кромбе.
— Это вас не касается… До настоящего времени все было хорошо. Но мы совершенно не понимаем, почему он оказался здесь, учитывая колоссальное состояние его семьи. Возможно, неодолимая жажда знаний, или он хочет самостоятельно встать на ноги, или же, наконец, ему отвратительно все, что связано с сексом…
— Я был бы удивлен, — вставил Кромбе.
Прежде чем ответить, директор посмотрел на него своим полуприкрытым, как у варана, глазом:
— В семье Торпинелли очень сильны родственные связи, и Альфредо мог бы до конца своих дней жить на банковские проценты… Вам известно, что он уже платит налог на капитал? Все это меня поражает…
— Где можно увидеть его родителей?
— В Штатах. Им вместе с дядей и его сыном принадлежит восемьдесят процентов рынка сексуальных услуг в Интернете. Ежегодно через их руки проходят миллионы и миллионы долларов. Ни одного нового сайта не появляется без того, чтобы эти хищники не наложили на него свою лапу.
— Мы зашли к Альфредо в общежитие Сен-Мишель. Но его там нет. Ни там, ни на розыгрыше. Может, у вас есть какие-нибудь соображения?
— У его родителей есть вилла в Ле-Плесси-Робинсон. Великолепное имение, бо́льшую часть года пустующее… Возможно, Альфредо там.
— Вы уверены, что больше ничего не хотите нам сказать?
— На сей раз я вам все выложил. — Он направился в коридор, но еще раз обернулся. — Надеюсь, вы припарковали свой полицейский автомобиль не у нашего здания? Это сослужило бы моему учебному заведению дурную службу.
Прежде чем сесть в машину, я объявил:
— Ладно, отдаем жесткий диск в SEFTI. Надеюсь, это нас куда-нибудь выведет. Как думаешь, много времени им потребуется?
— Фактор удачи играет важную роль в восстановлении файлов. Дело может пойти быстро, а может занять несколько дней. Вроде пазла из шести тысяч частей, пропущенного через газонокосилку. Если лезвие расположено достаточно высоко, вы получите пазл почти нетронутым, если же низко — я не гарантирую вам хорошего состояния его частей…
Пронесшись вихрем через помещения SEFTI, мы взяли направление на Ле-Плесси-Робинсон.
Ле-Плесси-Робинсон представлял собой нечто наподобие рая поблизости от горнила парижского ада. Когда бродишь по его оживленным торговым улочкам, словно бы переносишься в размеренную жизнь деревушек Иль-де-Франса былых времен. Нам с Сюзанной нравилось ощущение этой небесной сини всего в шести километрах от бури. К сожалению, в тот день времени не было ни на прогулки, ни на воспоминания…
Мы проехали вдоль пруда Кольбер и парка Анри-Селье и обогнули шестигранную угловую башенку, обозначающую территорию жилого квартала. Мы восторгались роскошными фасадами домов, их сверкающими цинком и черепицей под ярким светом, крышами а-ля Мансар,[46] коваными балконами и просторными, размером с мою парижскую квартиру, карнизами.
Вилла, расположенная среди хвойных деревьев с длинными тонкими стволами и дубов, с полуциркульным фронтоном и огромными окнами тянулась к небу. В аллее возле открытых ворот, словно напоказ, был выставлен «Ауди-ТТ». Мы припарковали свое корыто возле ограды и поднялись на мраморное крыльцо.
— Черт! — пробурчал Кромбе. — Вот ведь, купаются в роскоши…
Мы постучали в дверь, ответа не последовало. Повернув ручку, я заметил:
— Слыхал? Нам сказали войти!
— Но… Нет, я ничего не слышал…
Я нахмурился. Он исправился:
— Да, кажется, я тоже что-то слышал, если подумать… Да! Он точно приглашает нас войти.
Дверь оказалась не заперта. Перед нами открылась убегающая вглубь дома анфилада комнат. Мы обогнули бассейн с подогревом под стеклянной крышей.
Безжизненное тело Альфредо Манчини мы обнаружили в спортзале. Максимально утяжеленная олимпийская штанга для жима лежа расплющила ему гортань, и изо рта свисал синий язык цвета лаванды. Его руки были судорожно сжаты, словно в последнем усилии он пытался сбросить штангу в сторону, чтобы освободиться от ее железной хватки.
— Похоже, мы опоздали, — счел нужным констатировать Кромбе.
— Знаешь, тебе бы прорицателем быть.
В приступе ярости я рванул штангу из ее хромированной стойки и с силой швырнул на пол из пеноматериала.
— Вот сволочь! Дерьмо чертово! Предупреди Леклерка, вызови Ван де Вельда и лейтенанта из научно-технического подразделения полиции! Я свяжусь со следственным судьей, чтобы затребовать вскрытие тела!
— Спокойно, комиссар! Все говорит за то, что это несчастный случай. Разве нет? Он был в спортивной форме и кроссовках, может, ему стало плохо. Знаете что? Года четыре назад я качался. И не скажу вам, сколько раз я вот так же валялся со штангой поперек груди.
Я подошел к остывшему телу:
— Он что, не мог отвалить штангу в сторону?
— По-разному бывает. При жиме человек находится в предельном напряжении, иногда бывает, что в самый последний момент мышцы сдают. Именно поэтому лучше тренироваться вдвоем. Но если штанга падает на грудь, а ты один, надо попытаться откатить ее к самому верху грудных мышц, тогда ее легче сбросить… Я уверен, что он пытался это сделать. Смотрите, футболка растянута, даже порвана на груди. Просто вес был уж очень значительный, одному нельзя. Значит, он умер от удушья, с раздавленной грудиной… А потом штанга закатилась ему на горло, когда он уже не держал ее…
Я подсчитал общий вес:
— Между прочим, сто восемь кило…
— Вместе со штангой сто двадцать восемь. Но при его комплекции меня это не удивляет. Мой максимум был сто пятнадцать…
— Все же позвони. Нельзя оставлять вот так, на волю случая…
Пока Кромбе связывался с судмедэкспертом, я осмотрел другие снаряды: пресс для бедер, два велосипеда, набор утяжелителей, разложенных в порядке возрастания веса. С виду все было на своих местах. Ни одного валяющегося на полу хромированного диска, ни одной сдвинутой штанги, кроме той, на станке для жима лежа.
— Мобильник Леклерка переключен на голосовую почту, — недовольно сообщил Кромбе. — Я оставил ему короткое сообщение, чтобы он вам перезвонил. Так что я предупредил генерала Лалэна. Он сейчас вышлет сюда бригаду…
— Отлично… Скажи-ка, когда ты качался, ты обязательно брал на тренировку бутылку с водой?
— Конечно! Это необходимо! Для выведения кислоты, которая собирается в мышцах во время усилия. Без воды тренироваться невозможно… Особенно качаться…
— Тогда объясни мне, почему у Манчини не было воды!
Глаза у Кромбе превратились в два стеклянных шара.
— Точно! Действительно, странно…
— Тем более странно, если вспомнить показания его соседки. Она слышала, как он сегодня ночью вернулся около одиннадцати, а потом ушел в районе трех… Я не судмедэксперт, но видел достаточно трупов, чтобы утверждать, что этот — не утренней свежести…
— Значит, он был убит ночью?
— Похоже… И желание качаться среди ночи представляется мне маловероятным… А если учесть стертую информацию в его компьютере… Возможно, кто-то был заинтересован в том, чтобы Манчини исчез…
Пока специалисты научно-технического подразделения полиции брали пробы, мы ждали в гостиной. Милейший Живой Труп, в спортивных штанах цвета горелого хлеба и рабочем свитере с доходящей ему до самой шеи молнией, откуда торчал нос, которому позавидовал бы кахау,[47] проворчал:
— Заканчиваю с этим типом, а потом беру больничный. Надоело по полгода ходить в соплях, не имея возможности вылечиться. Видели мой рубильник? Это же хобот!
— Очень любезно с вашей стороны, доктор, что вы пошли нам навстречу…
Когда специалисты завершили свою работу, мы вернулись к покойному Манчини. Ван де Вельд осмотрел каштановые волосы трупа, затем разные части тела и наконец вернулся к груди.
Он включил диктофон:
— На голове, конечностях и спине раны и какие-либо повреждения отсутствуют. Наличие незначительного кровотечения в области ноздрей, неравенство диаметра зрачков, ссадины на правой и левой грудных мышцах, очевидно вызванные соприкосновением с металлической штангой.
Он прервал запись:
— Можете убрать штангу?
Мы повиновались. Эта чертова железяка показалась мне тяжелее, чем скульптура, изображающая самку кита на площади Пикадилли.
Живой Труп нажал на «пуск»:
— Гортань раздроблена штангой, что повлекло за собой почти мгновенную смерть от асфиксии. — Он всем телом повернулся к нам. — Судя по синюшной окраске и окоченению тела в первоначальном положении, непохоже, чтобы его переместили после смерти. Ректальный термометр показывает… двадцать пять градусов. В комнате восемнадцать… Предположим, что после смерти тело остывает на один градус в час, следовательно смерть наступила… приблизительно в час или самое позднее в два часа ночи…
Он снова остановил запись:
— Странное время, чтобы поднимать гири…
— Два часа? Вы уверены?
Он помрачнел: