нтарь. Находят очень красивые красные сердолики. В Становом хребте за рекой Маей известны залежи платины, которую тунгусы добывают, чтобы изготовить из нее пули. И золото, конечно, тоже может быть. Но где? Как его найти? Лето короткое, дороги ужасные, а геологическая разведка вещь дорогая. Кому ею заниматься?
– Частным капиталистам, например.
– Ах, что вы! Нести большие расходы без гарантии на успех может только государство. А оно Якутию в упор не видит.
– Про золото…
– Да, про золото. Ходят слухи, вы правы. Неявные такие… Инородцы что-то знают, но скрывают. А найдут, так никогда не скажут. Потому – зачем? Чтобы приехали авантюристы, алкоголики с сифилитиками, и загадили их земли? Вы вот что, Алексей Николаевич…
Крафт говорил уже с трудом, но честно пытался помочь сыщикам:
– Перво-наперво, держитесь Березкина. Он честный и настоящий знаток. А второе, найдите политических ссыльных, таких, которые давно живут в улусах. Они самые порядочные. Их и расспросите.
– Очень признательны, спасибо! Выздоравливайте, Иван Иванович. Я, когда вернусь из Якутии, вас навещу, расскажу, что узнал про ваш любимый край.
Крафт пристально всмотрелся в собеседника и ответил:
– Вчера приходил профессор Синицын, лучший почечный специалист. Он читает лекции в Клиническом институте великой княгини Елены Павловны, это тут рядом, напротив Таврического сада… Осмотрел, глянул в анализы… И ушел мрачный. Я подозреваю, Алексей Николаевич, что, когда вы вернетесь из Якутии, меня уже не будет.
Статский советник молча пожал больному руку, и гости удалились.
Вечером домой Лыкову телефонировал Брюн-де-Сент-Ипполит и велел срочно явиться. Статский советник примчался и узнал, что его командировка получила высочайшее одобрение. Государь изволил заявить:
– Помню Лыкова, этот человек сделает все как надо.
Горемыкин тоже проникся важностью задачи. До большой войны осталось недолго, вот-вот грянет. Золото – ценнейший материал, а тут оно утекает из рук государства к каким-то мазурикам. Разорить к чертям! И премьер-министр лично подписал для Алексея Николаевича открытый лист. Военные тоже расстарались. Командир владивостокского гарнизона получил приказ направить в верховья Колымы роту солдат по первому требованию статского советника Лыкова – через Охотское море и заброшенный Ольско-Колымский такт.
Еще выяснилась важная вещь. Геологический комитет только что выработал план обследования Сибири сразу пятнадцатью экспедиционными отрядами. Их работы должны были продолжаться три года в долинах рек Лены, Вилюя, Яны, Индигирки, Колымы, в также в бассейне Алдана и на берегу Охотского моря. В каждый отряд полагалось включить геолога, топографа и коллектора[37]. Содержание – по двадцать девять тысяч двести пятьдесят рублей в год. Четыре отряда уже прибыли в край. Охотский изучал побережье, Гижигинский пробивался на Камчатку, Алданский через Зею вышел на Алдан и вовсю искал там золото, а Анадырский занимался тем же на одноименной реке. Причем Военное министерство по согласованию с Геолкомом прикомандировало к партиям своих топографов. Экспедиция на Колыму была запланирована на следующий, 1915 год. А тут банда с ружьями и бомбами…
Лыков воспользовался повышенным к себе вниманием и поехал в Ораниенбаум, в Офицерскую стрелковую школу. Для верности он взял с собой Таубе. В арсенале школы под горестное бормотание ее начальника генерала Новицкого он перебрал несколько винтовок, ища те, у которых большая емкость магазина. Сыщик последовательно отверг восьмизарядный французский «лебель» и десятизарядную британскую «ли-энфильду». Он остановил свой выбор на старом добром винчестере образца 1892 года, недавно модернизированном. Рычажный затвор винтовки считался устаревшим, он мешал стрельбе из положения лежа. В моде были продольно-скользящие затворы. И трубчатый магазин уступил место коробчатым. Зато в архаичный магазин винчестера помещалось 15 патронов! Алексей Николаевич сам отстрелял две винтовки на школьном полигоне. Еще он конфисковал на каждую по 180 патронов сорок четвертого калибра. В Якутии пригодятся. В душе командированный надеялся, что этого количества им с Сергеем хватит с лихвой.
Бывший пластун тряхнул сединами и выбил на стрельбище такие баллы, что Новицкий тут же предложил ему место преподавателя в своей школе.
Успехом завершился и налет на чердак Окружного суда. Лыков с Азвестопуло явились туда якобы за образцом динамитной шашки. Сергей читал лекции в полицейском резерве градоначальства. Там был и курс обращения со взрывчаткой. Пока служащий архива сочинял бумагу о временной выдаче на руки шашки, капсюля и двух аршин бикфордова шнура, Лыков незаметно рассовал по карманам шесть таких шашек, столько же капсюлей и моток огнепровода.
Утром следующего дня сыщики стояли у вагона транссибирского экспресса и ждали третьего удара колокола. Проводить их явился Аванесян. Он вручил отъезжающим бочонок с коньяком и сказал с чувством:
– Возвращайтесь живые. Вместе с Михаилом Саввичем.
Когда питерцы уже садились в синий вагон[38], по перрону пробежал подросток-газетчик. Он громко кричал:
– Свежие новости! Только что с телеграфа! В Сараево убиты наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой! Следы преступления ведут в Белград! На улицах Вены избивают сербов!
Глава 4Рельсы, реки, тракты…
Начался долгий путь сыщиков в далекий край. Оба уже бывали и в «столице беглых» Иркутске, и во Владивостоке, и на Сахалине. Но так далеко на северо-восток они еще не забирались.
За восемь дней пути до Иркутска все темы для разговоров были многократно повторены. Лыкова беспокоили события на Балканах. Он выходил на больших станциях и смотрел телеграммы информационных агентств. Австрияки обвиняли в убийстве эрцгерцога сербскую разведку и готовили какую-то подлянку в качестве возмездия. В армии отменили отпуска и начали потихоньку призывать запасных. Венская пресса наливалась злобой в отношении «конокрадов с Нижнего Дуная». Азвестопуло успокаивал шефа: так уже было в тысяча девятьсот восьмом году во время Боснийского кризиса, и кончилось ничем. Покричат и перестанут…
Сам коллежский асессор в пути интересовался преимущественно буфетом. Старший кондуктор заранее собирал с пассажиров первого класса заявки, что они желают съесть на обед, и телеграфом отсылал их на станцию, где предполагалась длительная остановка. Меню у всех буфетов было примерно одинаковое: щи и борщ на первое, жаркое и курица на второе. Отличались лишь напитки, их-то помощник и изучал особенно тщательно. Еще сыщики наладились пить из бочонка, подаренного Аванесяном, три раза в день: перед завтраком, перед полуденным сном и после ужина. Завтраки и ужины предлагал вагон-ресторан, правда исключительно в виде холодных закусок. Выручал самовар, который у буфетчика всегда был наготове.
Сергей всю дорогу много и охотно рассуждал на тему, что он сделает, когда разбогатеет.
– Тут же выйду в отставку, – начинал он мечтать каждое утро. – И уеду в Одессу – от вас, от начальства и от бандитов. Так и знайте.
– Со скуки вернешься назад через полгода, на коленях будешь умолять, чтобы тебя взяли обратно тем же чином, – подначивал его Алексей Николаевич.
– Ни за что! Плохо вы меня изучили! Зачем служить этим идиотам, если у тебя в банке сто тысяч?! Открою ресторан на Французском бульваре и назову его «Веселый уголок». Тьфу на службу…
После обеда и очередной порции коньяка настроение у коллежского асессора менялось. Он заводил другую песню:
– Можно со службы и не уходить, конечно. Ресторан открою, но в Петербурге, на Итальянской. Именоваться он будет скромно, однако завлекательно: «Зайди и узнай!» Каково, Алексей Николаич?
– Лучше «Одиссей и нимфы», – предлагал Лыков, тоже приложившийся к волшебному бочонку.
– Почему нимфы? – удивлялся помощник.
– Как почему? Ты же заведешь у себя узкий круг жриц любви, как во всех первоклассных ресторанах. Иначе прогоришь.
– Машка не позволит, она у меня ревнивая, – возражал Сергей.
До ужина, с перерывом на полуденный сон, они спорили о названии ресторана на Итальянской. Проехав Пермь, сошлись на коротком «Заходи!». Но чтобы на вывеске был Одиссей – знак того, что хозяин заведения грек.
Еще на каждой станции Азвестопуло выскакивал из вагона и смотрел на вокзальные часы. Они до самого Владивостока выставлялись по времени Петербургской обсерватории. Сергей спешил к жандарму и по его часам переводил стрелки своего хронометра. При этом всякий раз хвалился служивому, что бимбары[39] наградные, с монограммой министра внутренних дел.
На четвертый день курьерский миновал станцию Уржумка с ее пирамидой, на одной стороне которой было написано «Европа», а на другой «Азия». В Уржумке адвокатский коньяк кончился, и сыщики стали чаще навещать буфет.
После Томска у Сергея появилось еще одно занятие. Он высчитывал, сколько верст они уже проехали, умножал на свои коллежско-асессорские семь с половиной копеек и получал цифру прогонных. Чем больше сыщики удалялись от столицы, тем грек делался веселее…
Когда подъезжали к Иркутску, Азвестопуло согласился остаться на государственной службе, а ресторан записать на жену. Дело теперь было за малым: найти бандитский прииск, перебить всех злодеев и захватить хищническое золото. Оставшись при этом в живых…
В столице генерал-губернаторства командированные не пробыли и сутки – сразу с вокзала отправились в крепком ямщицком тарантасе в Качуг. Это большое село Верхоленского уезда целиком занималось обслуживанием судоходства по Лене, а зимой мужики строили барказы. Двести шестьдесят верст от Иркутска промчались с ветерком за двое суток. Лыков торопил возницу и не скупился давать на водку, когда на станциях меняли лошадей. Мимо тянулись унылые бурятские селения, уставленные домами с плоскими крышами, при которых не имелось ни садов, ни огородов – только загоны для скота. Между ними попадались русские деревни с красивыми деревянными храмами и золотыми шарами в палисадниках. Особенно понравилась Лыкову церковь в селении Оёк, с куполом в форме бурятской юрты.