– Не ушли еще?
– Маячат. Прежде чем брать, хорошо бы узнать, кого они поджидают?
В проходе столпилось шесть человек, многие в форме, и это привлекло внимание зевак. Какая-то фря остановилась и стала спрашивать Илью Александровича, чем он здесь занимается! Тот пытался ее прогнать, но безуспешно. Вскоре рядом пристроились еще знакомые полицмейстера. И произошло то, что должно было произойти. Беглые заметили суету, насторожились и зашагали в сторону городского луга.
– Держи их! – закричал Алексей Николаевич, выбегая из засады. За ним как тараканы прыснули городовые. Редкие якутяне с улюлюканьем поддержали их. Какой-то бойкий казак бросился наперерез каторжникам. Тогда Шпилев вынул револьвер и выстрелил ему в грудь. Доброволец упал, и городовые резко замедлили бег, вперед неслись только два питерца и подъесаул.
От монастырской слободы навстречу беглецам подлетела закладка.
– Стой, анафема! – заорал статский советник и поддал ходу. Тут Достань Воробушка перенес огонь на него. Лыков упал на одно колено, лихорадочно стал вытаскивать пистолет. Гайменник стрелял хорошо: первая пуля сбила с сыщика картуз, вторая причесала макушку. Пока он шарил по карманам, бандиты вскочили в экипаж и умчались в сторону осенней пристани.
Стало тихо, только полицмейстер на всю улицу занимался общей отделкой родителей каторжников[48]. Алексей Николаевич одернул его:
– Чего теперь срамословить? Лучше проверьте, жив ли человек.
Рубцов подошел к лежащему, посмотрел и сообщил:
– Наповал, в сердце. Это Аммос Лукин из второй сотни. Бедняга…
– А если дать сейчас с почтамта экспресс по Охотскому тракту? Пусть останавливают все пролетки с двумя седоками.
Подъесаул махнул рукой:
– Они не дураки. Вырвутся из города и погонят на Марху, а там вильнут в сторону. Айда в управление, расскажете мне, что за гости пожаловали в мой город.
– Сначала выясним, что эти двое делали на почте, – приказал Лыков. – Не отсылали ли писем или телеграмм?
Втроем они вошли в контору и спросили почтмейстера – зачем приходили к нему двое мужчин: один очень высокий, а второй очень загорелый. Тот поднял корреспонденцию и вручил полицейским копию депеши в Вилюйск. Она была адресована директору конторы по перевозке кладей по фамилии Ланкау.
– Вот. Ушла только что.
Питерец прочел вслух:
– «Высылайте два пуда ртути ледовой переправе. Вручить Понышеву. Шпилев». Илья Александрович, какая летом может быть ледовая переправа?
Полицмейстер сразу сообразил:
– Это место возле устья речки Кумах-юряге, немного ниже по течению Вилюйска. Там зимой переправа через Лену.
– Понятно. А ртуть им нужна, чтобы золото осаждать.
– Дикий рудник? Беглые разрабатывают жилы?
– Похоже на то. Илья Александрович, нужно срочно телеграфировать вилюйскому исправнику. Пусть арестует и груз, и тех, кто за ним придет. Может, удастся выйти на головку, наверняка там бандиты верховодят.
Полицейские вернулись в управление. Несчастного казака увезли в больничный морг. Лыков отдал расторопному Василию свою фуражку – зашить дыру в тулье. После чего попросил чаю и стал рассказывать подъесаулу, что за гости пожаловали в его город. Из канцелярии принесли списки разыскиваемых лиц, в которых числились Шпилев с Семикоровкиным. Теперь на этих людях было еще одно убийство…
– А я думаю, что случилось? – поразился Рубцов. – Три разбоя подряд в последнюю неделю. И все по одному лекалу: подходят в темноте к прохожему и бьют по голове. Обшаривают тело и спокойно уходят прочь.
– Живы хоть? – уточнил Алексей Николаевич.
– Слава богу, все трое живы. Но удары сильные, шишки набивают будь здоров. Надо полагать, дело рук ваших знакомцев, Алексей Николаевич. Такого здесь давно не было.
– Не факт. Может быть, били по головам те пятеро чалдонов, что встретились нам вчера посреди Набережной улицы.
– Что за чалдоны, почему я не знаю? – встревожился полицмейстер.
Лыков рассказал. Илья Александрович стал задавать уточняющие вопросы:
– Атаман рослый? А звать его Васька?
– Точно так.
– Хм. Вы налетели на Ваську Хариуса. Главная у меня в городе заноза!
– Почему Хариус? – заинтересовался статский советник. – Рыбак, что ли, был в прежней жизни?
– Нет. Харя такая, что хочется бумажник отдать без боя. Так-то он Самохвалов, сын поселенца, пермяка из секты «неплательщиков». Пермяки те славятся трудолюбием, жгут древесный уголь. А этот… Сколотил, подлец, шайку и почти год хищничает в Якутске и окрестностях. Никак его не поймаю. Однако прежде они обывателей щадили, снимали шапки и отбирали кошельки без покушений на личность.
Лыков продолжил рассуждения:
– Мурин с Достань Воробушком ребята крайне опасные. Если уж станут бить, то насмерть. И шапки срывать не их калибр. Думаю, грабежи дело рук Хариуса. У его гренадеров были деревянные рычаги толщиной с мою руку! Беглые тут ни при чем. Они приехали по делам: ртуть купить и другие мелочи для нужд золотодобычи. Где-то моют потихоньку… И мы их упустили.
– Ничего, возьмем в Вилюйске, – бодро ответил полицмейстер. – Моют в его окрестностях, ясное дело. Они же к своим придут.
– Точно, – спохватился молчавший до сих пор Азвестопуло. – Пусть по всем телеграфным отделениям округа сообщат: депеши в адрес Ланкау не пересылать. Деньги взять, но саму телеграмму отложить. И сообщить сюда.
Подъесаул мысль одобрил и тут же по эриксону дал соответствующее распоряжение почтмейстеру.
Все трое повеселели. Сергей продолжил свою мысль:
– Они попытаются предупредить этого… как его?
– Понышева, – подсказал Лыков.
– Нет, Ланкау. Мол, поставка ртути отменяется. Телеграфных пунктов у вас вблизи города немного, а далеко в тайгу им забираться нет резона. Скоро мы получим ответ, где беглецы спрятались.
Лыков телефонировал врид губернатора и попросил отложить совещание – сейчас было не до разговоров.
Азвестопуло оказался прав. К вечеру почтовик сообщил, что нужную депешу пытались отправить из Табагинской. Эта пристань и почтовая станция находилась выше по Лене, примерно в тридцати верстах. Каторжники пробирались к Вилюйску по левому берегу.
Полицмейстер с пятью городовыми сразу в ночь пустился в погоню. Он был очень зол на фартовых за убийство казака и хотел наказать. Сергей увязался с ними. А Лыков рассудил, что много чести будет шильникам, если сам статский советник бросится их ловить. Он остался в городе и утром сходил в кинематограф Никулина на душещипательную ленту «Умерла не простила». Затем решил продолжить программу развлечений и посетил городской музей.
Музей занимал первый этаж каменного дома на Большой улице, построенного по инициативе все того же Крафта. На втором этаже помещалась публичная библиотека. Экспозиция занимала три комнаты и коридор. В первой большой комнате демонстрировали богатства края: минералы, горные породы, растения, останки вымерших животных (главным образом мамонтов). Во второй комнате, помещавшейся за арками, был показан быт инородцев. Антропологическая и этнографическая коллекции дополнялись находками каменных и бронзовых орудий древности. В третьей размещались предметы труда человека: пушные промыслы, рыболовство, сельскохозяйственные достижения и ремесла. В коридоре находились экспонаты хоть и неместные, но имеющие отношение к истории края: старые иконы, модель крепости, оружие и монеты.
Нагулявшись вдоволь, Лыков отобедал в буфете клуба приказчиков (так себе!) и пошел на почту. Он ждал записки от Рыбушкина.
Знакомый почтовик вручил сыщику письмо. Фартовый назначал свидание в пять пополудни в чистой половине трактира Хлебникова. Трактир был популярным и людным местом, и выбор его питерца удивил. С другой стороны, кого опасаться? Противники командированных сидели в горах, куда и за месяц не доедешь. И вряд ли они слышали про карательную экспедицию, посланную на них из Петербурга. Иметь же агентуру в областном центре Сашке Македонцу было не по чину да и незачем.
Кудрявый встретил сыщика крепким рукопожатием:
– Экая у вас борода отросла! Не узнать.
– Для этого и завел, чтобы не узнавали.
– А где Сергей Манолыч?
– Бандитов ловит.
Рыбушкин снисходительно улыбнулся:
– Какие в этой деревне могут быть бандиты? Уголовная ссылка мелкая: клюквенники[49], богохульники да сектанты. Серьезных фартовых сюда не направляют.
– Они сами направляются, – в тон ему ответил сыщик. – Давеча мне попались беглые с каторги, на улице средь бела дня. Шпилев по кличке Достань Воробушка и Семикоровкин по кличке Мурин. Знаешь таких?
– Слышать слышал, лично не встречал. И что?
– Человека они застрелили, когда от нас убегали. Теперь полиция не успокоится, пока их не поймает. Начнутся облавы, проверки документов.
Петр пожал плечами:
– Бумаги мои в порядке, поведения я неприметного… В Якутске вот-вот откроется летняя ярмарка, днями она переезжает из Маги. Народу сойдется – тьма. Затеряюсь.
– Купи хоть для виду бивень мамонта, – подначил партнера Лыков. – Ты же торговец костью.
– Две пары уже приобрел, – хохотнул Кудрявый. – Тяжелые[50]! Собираюсь уехать в верховья Колымы, там поспрошаю.
После этого разговор перешел в деловое русло. Петр рассказал, что встретился с Сарэлом Тихоновым и получил через него очередное письмо с прииска. Михаил Рудайтис сообщал, что жив, но положение его делается все тяжелее. Из пределов лагеря его теперь не выпускают даже погулять. Общаться с горбачами дают, но всегда рядом кто-то из людей атамана. Завербовать союзников в таких условиях трудно, почти невозможно.
Еще брат «ивана иваныча» прислал план расположения лагеря и указал, где именно старатели Кожухаря моют золото.
Главный лагерь Македонского прииска располагался на берегу Кухумана (в письме почему-то было сказано иначе – Сусумана), в ста саженях от его впадения в Берелёх. От реки уходила к горам широкая плоская равнина, поросшая кустарником и кое-где лиственным лесом. До гор было не менее пятнадцати верст. С них стекали к Берелёху левые притоки: Тахси, Амбархо, Талон, Челбанья, Верхний и Нижний Нексиканы, перемежавшиеся болотами.