т на дорогу… И Нарышкин ходатайствовал перед премьер-министром, чтобы оплачиваемый отпуск продлили до полугода.
В клубе приказчиков готовили к постановке пьесу Якова Гордина «Сатана и человек». По окончании действа обещали танцы, бой конфетти, летучую почту и буфет. Молодежь с нетерпением ждала премьеры.
Готовил сюрприз и владелец второго в городе кинематографа Никулин. В его «Гранд-иллюзионе» анонсировали небывалую сенсацию: ленту «Морелли Эфрос» в четырех больших актах общей длиной 2000 аршин. А пока что демонстрировали неприличную комедию «Жены, поучитесь…». В антрактах играл оркестр местной военной команды, привлекая публику. Особой популярностью пользовалась легкомысленная немецкая песенка «Пупсик, ты звезда моих очей».
Вот-вот должна была открыться ярмарка, гвоздем которой являлась пушнина. Прежде торг работал с 1 июня по 1 августа, но в этом году его сдвинули на месяц из-за мелководья Лены. Якутск сильно оживился в предвкушении. По улицам разгуливали скопцы с тугими карманами, зажиточные якуты и жены чиновников, интересовались ценами. Обычно знать на лето уезжала на дачи в Сергеляхе, а тут все ринулись обратно в город. Торговцы уже привезли 22 000 шкурок песцов. На пристанях с паузков продавали товары крупные иркутские фирмы. Своих магазинов в городе они не имели и разложили скатерти-самобранки прямо на палубах. Еще пароходы доставили с Булуна 1500 пудов бивней мамонта. Особенно много закупили Кушнарев, Павлов и наследники Громовой и готовились направить всю кость в Петербург. Вдруг Павлов перепродал свою добычу Кушнареву по 56 рублей за пуд и тем установил твердую цену на весь объем.
Из Олекминска привезли партию свежих огурцов, первую в этом году. Их мигом раскупили по двадцать пять копеек штука! Но следующие партии быстро уронили цену до пяти копеек…
На пароходе «Пермяк» в Якутск прибыли два американца – для ознакомления с краем и его произведениями, как было сказано в газете. На самом деле они интересовались моржовыми клыками и мамонтовой костью, а еще золотишком…
Состоялась закладка здания Окружного суда, по каковому случаю отслужили молебен.
По улицам областного центра лихорадочно ставили столбы и натягивали электрические провода. Станция заканчивала наладку динамо-машины, и город вскоре должен был получить освещение. Управа принимала заявки на установку электричества и в домах.
Пароход Глотовых «Граф Игнатьев» привез вторую партию ссыльных. Всего прибыло 233 человека, среди них оказалось 18 стодесятников и 33 скопца.
В отделении Русско-Азиатского банка начали публичную продажу заложенных и не выкупленных в срок вещей. Предлагались лошади, экипажи, мануфактура, сахар, табак, кирпичный чай. Питерцы собирались прикупить там со скидкой то, что пригодится в горах…
Вода в Лене поднялась на два аршина и выручила плотовщиков, чьи плоты застряли на мелководье. Лес прибыл наконец в Якутск и сразу подешевел.
В городе появились нищие – тоже готовились к ярмарке.
Деревянные тротуары вокруг Гостиного двора сгнили и превратились в опасные капканы для пешеходов. То и дело в них проваливались невнимательные обыватели.
Из Якутска после выездного заседания суда отослали в Александровскую каторжную тюрьму 11 вновь осужденных к кандалам арестантов. А из Бодайбо, наоборот, прислали несколько десятков евреев, незаконно проживающих на золотых приисках.
Писец Якутского № 5 казенного винного склада политический ссыльный Худенко-Волковинский спас тонущего мальчика. Правда, потом в больнице мальчик все-таки умер…
В Средне-Колымске в опломбированных почтовых чемоданах полиция обнаружила бутылки со спиртом. Следы явно вели в областной центр…
В южных хлеборобных округах появилась кобылка[56] и напугала земледельцев.
В булочной Проскуряковой началась продажа апельсинов и лимонов. Магазины в Якутске обязаны были закрываться в семь часов вечера. Но воспользовались белыми ночами и торговали чуть не до десяти. Измученные приказчики приходили в буфет своего клуба к полуночи, напивались там в стельку и бранили хозяев…
Якутские силачи собрались в Сергеляхе, чтобы попробовать поднять большой камень весом более 25 пудов. Согласно преданию, прежние батыры не только отрывали валун от земли, но даже швыряли в сторону. Состязание кончилось ничем – камень не поддался. Алексей Николаевич всерьез размышлял – а не попытаться ли и ему испытать себя? В молодости он неоднократно поднимал такой вес, однако то была штанга с мешками, набитыми дробью. А тут камень, за который не ухватишься. А уж откинуть на несколько шагов… Статский советник подумал-подумал и не решился. Можно сорвать спину, и это накануне трудного похода в горы…
Из Иркутска приехал с ревизией областного правления чиновник особых поручений Лабунченко. Исправляющему должность губернатора сразу стало не до питерцев. А в пригороде Якутска нашли двух убитых скопчих и работника. Полицмейстер тоже потерял интерес к гостям и занялся дознанием страшного преступления.
В такой обстановке сыщики готовились выехать в верховья Колымы. Им уже надоели обеды на пароходах, до которых приходилось добираться чуть ли не час. Зато там кормили лучше, чем в городских буфетах… Засиделись питерцы в Якутске, а скоро зима! Нужен был опытный проводник. Алексей Николаевич хотел просить Рубцова о рекомендации, но помог случай.
Устав кататься на пристань, сыщики наладились обедать в столовой Ледаховской на Полицейской улице. Там предлагалась домашняя кухня вполне добротного качества. Раз Лыков угощался в одиночестве – его помощник застрял у Березкина. Он истребил суп-жульен, кулебяку в двенадцать слоев, салат депуастон и капустные листья, заквашенные в брусничном сиропе. Вдруг, когда питерец расплатился и собирался уходить, его перехватил незнакомый человек, черноволосый, среднего роста, с интеллигентными манерами и нерусским лицом.
– Вы Алексей Николаевич Лыков? – спросил он.
– Да. С кем имею честь?
– Булат Телимжанович Мукушев. Политический ссыльный, отбываю срок в селении Амга.
– Это где Короленко провел три года? – вспомнил сыщик.
– Точно так.
Питерец внимательно разглядел собеседника:
– Вы, кажется, киргиз-кайсак? Верно?
– Мы называем себя казахами.
– Простите, кто такие вы?
– Образованная часть нашего общества, – пояснил Мукушев. – Таких пока мало, но скоро станет больше.
– Когда свергнете царя? – пошутил было Алексей Николаевич. Однако казах шутки не принял и начал объяснять:
– Я окончил коммерческое училище в Петербурге, а мои друзья – кто университет, кто Технологический институт. Мы начали готовить свою газету, которая выходила бы на казахском языке. Но полиции это не понравилось, и вот я здесь.
Статский советник почувствовал себя неуютно. Как-никак он служил в том самом ведомстве, которое направило Мукушева сюда… И он перевел разговор на другое:
– Булат Телимжанович, вы же не просто так подошли. Вернуть вас из ссылки домой не в моих силах.
– Догадываюсь, – кивнул собеседник. – Я просто хочу вам помочь. Советом.
– Помочь чиновнику Департамента полиции? Поверьте, такое слышишь нечасто. Нам обычно помогают осведомители, за деньги. Или кто-то хочет свести счеты с недругами.
– И об этом я догадываюсь, – ответил странный казах. – Но перейдем к делу. Вы собираетесь в верховья Колымы, и вам нужен опытный проводник. Правильно я наслышан?
– Но откуда? – поразился сыщик. – Мы объявлений в газеты не давали.
– Якутск – маленький город, тут все всё друг о друге знают.
– И тем не менее ответьте.
– Я слышал разговор об вас между писарями областного правления, – пояснил ссыльный. – Когда заходил туда отмечаться. Они болтали открыто, не обращая ни на кого внимания, и перемывали вам косточки. Я имею в виду вас с Азвестопуло.
– Та-ак… Что именно вам удалось подслушать? Кстати, а не выпить ли нам где-нибудь чаю?
Но собеседник отказался:
– Давайте лучше прогуляемся.
В результате они вышли на Полковую улицу, и там завязался наконец предметный разговор.
Мукушев сказал:
– Я знаю немного, но умею видеть и думать. Вы здесь чужие, приезжие, и вам нужна помощь. Не поверите, Алексей Николаевич, но ваше имя известно и в Якутии. Вчера мне показал вас, мельком, на ходу, Юзеф Стахуржевский. И сообщил, что вы порядочный человек, насколько это возможно для чиновника Департамента полиции…
– Стахуржевский здесь? Ему дали шесть с половиной лет каторги.
– Отбыл ее и вышел на поселение.
В 1906 году Лыкову пришлось несколько месяцев пробыть в Польше в самый разгар революционного террора. Пару раз он едва не погиб, спасли опыт и невероятное везение. В числе противников тогда оказался молодой револьверец Стахуржевский. Он состоял в боёвке[57] пилсудчиков, участвовал в эксах, а при аресте оказал вооруженное сопротивление. За такое по тем временам полагалась виселица. Когда Алексей Николаевич допрашивал парня, тот поразил его: честный, немного наивный, большой патриот своей Польши. Сыщик еще с первого пребывания в Привисленском крае затаил симпатию к этой стране. Он считал, что насильственно удерживать ее в составе империи – ошибка. Которая дорого обходится и полякам, и русским. Вот только мнение чиновника никого из начальства не интересовало, оно требовало тащить и не пущать… В результате сыщик сумел избавить Юзефа от петли. По счастью, тот никого не убил, и опытный бюрократ вывел подследственного с эшафота в узкую лазейку. Пожалел и спас. Вдруг доброе дело, уже забытое, аукнулось.
– Еще я знаю, что вы пытаетесь предотвратить какое-то массовое убийство, – продолжил Мукушев. – Где-то в тех диких местах, куда собираетесь ехать. Вот и все. Но мне этого достаточно, чтобы предложить свою помощь. Я против того, чтобы убивали людей.
Питерец был вне себя от злости. Они с Сергеем готовят секретную экспедицию, а дураки-писаря болтают о ней направо и налево. Вдруг слух о командированных дойдет до Сашки Македонца?