Затем подъехал Сергей и спросил шепотом:
– Значит, все наши уловки были напрасными? И люди Македонца нас там ждут?
– Значит, так.
Глава 8Дорога в преисподнюю
Сыщики сдали добычу улусному голове. Алексей Николаевич отбил телеграмму полицмейстеру Рубцову, приказав тому забрать пленного, актировать тела убитых и провести опознание неизвестного разбойника. А заодно выкорчевать в Якутске агентуру Македонца. Прошку Алтынного заперли в зимнем балагане. И экспедиция продолжила свой путь.
Сперва они прошли по долине реки Татты до селения Уолба. Здесь хорошая дорога кончалась. Караван поднялся на длинный увал[64] и двинулся по нему на восток. Проводник пояснил, что это водораздел между бассейнами Татты и Алдана. Наверху обнаружились сплошные болота, или, по-здешнему, бадараны. Вьючная тропа вначале порадовала гатями, однако во многих местах бревна сгнили, и проще было их объехать. Всадники свернули прямо в болото. Кони замедлили ход и постепенно начали уставать. К полудню они совсем выбились из сил. Вдруг упал Весельчак, и почти сразу же за ним – Пессимист. Их удалось поднять, но жеребцы качались и ржали, косясь на коричневую жижу под ногами. Питерцам пришлось развьючить коней, оттащить переметные сумы до сухого места, а потом вести туда слабаков в поводу. Дать им отдых, затем снова нагрузить и, осторожно понукая, двигаться дальше… Люди при этом шли пешком, давая отдых скотинке.
Так продолжалось весь день. Еще три или четыре раза падали лошади, и под сыщиками, и под проводником, и вьючные. Мокрые, усталые, люди таскали грузы на себе за сто с лишним саженей. Найдя место посуше, разожгли из сухостоя костер, сварили кашу с солониной, поели и немного покемарили. Сергей уже не смеялся.
В темноте они вышли из бадарана и поставили палатку на опушке. Иван нарубил веток, устлал ими пол. Затем дымокуром выгнал изнутри комаров. И обессиленные путники заснули как убитые. Лыков успел лишь подумать: если и далее такие же трудности, хватит ли у него сил преодолеть их? Он немолод и весь изранен – что, если не сдюжит?
Утром выяснилось, что палатка стоит прямо над долиной Алдана. И вниз ведет удобная тропа. Уложившись, русские начали спуск и вскоре оказались в селении Хаджима. В нем было всего с десяток балаганов, и те разбросаны на большом расстоянии друг от друга.
В Хаджиме экспедицию ждало новое испытание. Предстояло переправиться через Алдан, а ширина его достигала здесь восьми верст. На берегу в тальнике отыскалась лишь одна ветка – легкий челнок, сшитый из досок. Как быть? Выручил опытный Волкобой. Он поплыл на утлой лодчонке на правый берег. Сыщики с тревогой наблюдали за ним. Между досок сквозили такие щели! Но Иван благополучно переправился и пошел в большое селение Крес-Хальджай. Оно стояло в пятнадцати верстах от реки, и отсюда его невозможно было разглядеть. Через несколько часов старатель привел из деревни нескольких якутов, у которых в кустах оказались спрятаны две большие лодки.
В результате переправа прошла успешно. Лодки прибыли в Хаджиму, на них сложили весь багаж. Коней загнали в воду и привязали к корме. Налегке животные поплыли, сперва без особых усилий. Когда они начали уставать, лодки причалили к острову. Там скотинка передохнула, и ее опять послали в реку. Уже возле правого берега одна из вьючных лошадей начала захлебываться. Иван свесился за борт, приподнял ее голову над водой и так держал, пока не причалили.
Уф… Первая серьезная водная преграда преодолена. Сколько их еще ждет экспедицию впереди? Лыков начал понимать недоверие местных администраторов к его способности достичь Кухумана. До цели еще больше тысячи верст, а сил у статского советника уже поубавилось. Коряво!
После переправы «живая сила» долго отдыхала. По ногам коней пробегали судороги, они вытянули шеи и дышали во все бока. Нечего было и думать заставить их тащить вьюки до селения. Якуты пригнали своих лошадей, запряженных в сани, и нагрузили багажом. Оказывается, здесь нет экипажей на колесном ходу и даже летом тяжести перевозят на санях! Пятнадцать верст вдоль уже знакомых аласов экспедиция Лыкова преодолела лишь к вечеру. На переправу, таким образом, ушел целый день.
Утром Алексей Николаевич прогулялся по Крес-Хальджаю. Ничего себе деревенька… В лесу вокруг небольшого озера были разбросаны два десятка юрт, просторно, размашисто, с пастбищами и загородками для скотины. Центром села являлся небольшой холм, на который взгромоздились сразу две церкви: старая и новая. Рядом стояли школа и дом священника. Самого батюшки не оказалось – он объезжал свой наслег. Попадья, видать, не слишком хотела видеть гостей, и им пришлось довольствоваться обществом учителей. Таких оказалось трое, все – очередные приятели Волкобоя. Они подбежали к проводнику с криками:
– Здорово! Рассказывай!
– Дорово! Капсе![65]
После завтрака в пустой школе учителя с гостями устроили военный совет.
Директор из якутов, Павел Ручкин, стал на пальцах объяснять, какие есть у путников варианты. Им предстояло перевалить через Верхоянский хребет и спуститься в долину большой реки Индигирки. Там Оймякон, от которого до верховьев Колымы уже рукой подать. Всего каких-то семьсот верст!
До Оймякона можно добраться двумя путями. Первый – на юг, через устье реки Амги, где опять придется переправляться через Алдан, обратно на его левый берег. А можно идти на восток вдоль русла реки Томпо, затем по ее притоку Менкюле до устья реки Эльги. Примерно месяц пути по болотам, горным речкам и каменным осыпям. Кое-где места такие, что лошадям не сыскать корма. Придется давать понемногу овса, укорачивать этапы и делать дневки для отдыха, иначе животные падут.
Лыков обратился к проводнику: ты там был, тебе и решать. Иван ответил:
– Это называется северная оймяконская тропа. Наверное, такая дорога ведет в ад. Но другой нет.
– А через Амгу?
– Так дольше и ничем не лучше.
– Решено, – объявил статский советник. – Сутки отдыхаем – и вперед, в преисподнюю!
Немного укрепившись духом, трое отчаянных людей двинулись на восток.
Сначала довольно долго дорога шла по приятному лесу, расчерченному аласами. Но уже через сорок верст подарки закончились. Караван вступил в полосу сплошных болот. Вдалеке виднелись контуры Верхоянского хребта. Теперь до самих гор предстояло идти топями.
Топи эти оказались на любой вкус. Были чистые болота, покрытые большими кочками, а между ними вода. Быстро выяснилось, что они самые удобные. Мерзлота не давала воде отвоевывать почву. Лошади шли по брюхо в жиже, но ступали по твердой земле. Они перестали пугаться и двигались спокойно и уверенно. Только густой дурман, испускаемый зарослями багульника, кружил седокам головы… Еще кочкарник был хорош тем, что здесь росла очень питательная трава чурукта, и скотинка ела вдоволь.
Однако затем чистые болота сменялись другими, где там и сям из воды торчали деревья. Здесь ход каравана резко замедлялся. Лошади ставили ногу наугад – и попадали на лежащее дерево, невидимое в коричневом месиве. При попытке вырваться копыто застревало между сучьями, и легко можно было получить перелом. Тогда все – лошадь оставалось только пристрелить…
Но хуже всего оказались болота с частым лесом. Тут и начинался обещанный Волкобоем ад. Ноги лошадей проваливались в торфяную гущу и попадали в капкан из корней. Ни взад, ни вперед… А если встречалось озерцо открытой воды, оно было еще опасней: в таком озерце животные просто вязли и замирали, не в силах сделать ни шага. Опять приходилось спешиваться, освобождать скотину от боковиков[66], тащить их на себе до ближайшего рёлка[67]. Потом возвращаться за лошадью, втроем вытаскивать ее из трясины и вести, дрожащую от усталости и страха, вперед к сухому месту. А через полчаса история повторялась…
Некоторые животяги проявили на болоте свой характер. Пессимист Лыкова, например, отказывался ждать помощи и изо всех сил пытался выбраться из трясины сам. Жеребец делал рывки, скачки или упорно пер вперед мелким шагом. Он оказался сильным и упрямым, меньше всех нервничал и быстро восстанавливал силы. Кобыла Волкобоя, низенькая, но крепкая Вата, наоборот, охотно позволяла тащить себя всем караваном. Весельчак Сергея пугался болот и норовил обойти их лесом. Но там при ходьбе обдирались об стволы сосен переметные сумы, и такая езда оказалась самой неудобной.
Еще лесные болота оказались плохи тем, что не щадили и всадника. Лошадь застревала в очередной раз, делала рывок, и конный ударялся коленом или плечом в ствол ближайшего дерева. Все трое в итоге получили сильные ушибы – у Лыкова потом левый локоть болел полгода… Сергею сучок угодил в глаз и едва не выбил его. Лишь Иван легко отделался, заранее обмотав колени ветошью. Он предлагал сделать это питерцам, но те поленились, о чем потом жалели.
Измученные кони стали показывать признаки присталости, но пока еще держались.
Лыков успевал с любопытством осматриваться. Он понемногу втянулся в походную жизнь, научился дремать на ходу и быстро восстанавливаться в минуты отдыха. Огромный запас жизненных сил, подаренный ему родителями, включился, словно гальваническая батарея. А тут такие виды! Когда еще попадешь в подобные волшебные места? Особенно сыщик любовался поваленными лиственницами. Из-за мерзлоты корневая система у деревьев была слабой, и они легко валились. Их корни живописно торчали из воды. Одни напоминали тонущего в болоте марала, который поднял голову с рогами и трубит. Другие – медведя, вставшего на задние лапы и желавшего обнять путника. Третьи смахивали на шамана с посохом. Над болотами тут и там кружили огромные черные вороны, добавляя таежного мистицизма.
По счастью, ужасный отрезок пути кончился через три дня, когда сил уже не осталось ни у людей, ни у живого инвентаря, как пишут интенданты. Караван спустился в долину реки Томпо – правого притока Алдана. Здесь путникам открылись предгорья Верхоянского хребта, до них было всего десять верст. Долина реки дала возможность передохнуть. Смешанный лес, на островах много хорошей травы. Волкобой ехал с трехлинейной винтовкой Мосина и дробовиком. Лыков отобрал у него ружье и настрелял горн