ых куропаток. Сутки путешественники ели, спали и ленились. Начальник каравана раскупорил бутылку спирта и разрешил истребить ее.
Отдохнув, русские задумались, как им форсировать реку. Она была не только широка, но и глубока – вброд не перейти. Волкобой и здесь нашел выход. Проводник срубил пяток сосен, связал их тальником и получил плот. Еще добыл из сухостоя длинный шест. Отталкиваясь им, путники смогли переправить сначала вещи. Потом привязали лошадей, как в прошлый раз, и перетащили их следом.
На том берегу неугомонный Иван отыскал в кустах якутскую морду и поставил ее на шивере[68]. Лошадям требовался отдых – не столько от переутомления, сколько от испуга во время переправы. Пока они приходили в себя, Волкобой наловил ельцов и хариусов. Нажарил рыбы на сковороде и угостил товарищей на славу.
Близость гор проявилась в том, что на склонах Томпо виднелись небольшие скальные выходы – утесы. Но те же горы создали проблему – как их пересечь? Лыков проехался вдоль реки до кряжа и понял, что надо искать другой путь – по долине не пройдешь. Первая цепь Верхоянского хребта поднималась над головами сразу крутым склоном высотой в половину версты. Томпо прорезала в нем узкую долину, в которой для тропы места не нашлось.
Иван напомнил, что говорил им учитель Ручкин. Надо искать приток Томпо, речку Менкюле, и двигаться по ней. Так и сделали. Пришлось лезть в горы напролом, без тропы, лавируя между деревьями. К удивлению путников, такая дорога далась им легче, чем езда по болоту… Развлекали многочисленные бурундуки и еврашки[69], то и дело перебегающие дорогу. Менкюле они достигли к вечеру. Река оказалась ненамного у́же самой Томпо. Ее русло тоже продиралось сквозь скалы, однако Волкобой уверенно повел колонну вперед. Скорость хода снизилась: мешали поваленные тут и там деревья. Приходилось их пилить и оттаскивать в сторону. Да и крупная галька неудобна для лошадей – копыта скользят, подковы того и гляди отвалятся…
В пяти верстах от устья притока проводник показал место, где в Менкюле впадала уютная светлая речка:
– Это Куранах. Пойдем через хребет по ней.
– А чем она лучше других?
– Куранах выведет нас на перевал.
– Ты ходил тут? – недоверчиво спросил Сергей, озирая дикие скалы.
– Один раз, в прошлом году.
– Это главный хребет?
– Ты что, Серега! – рассмеялся проводник. – До него еще сотня верст. И несколько отрогов.
– А как я отличу, что уже главный хребет?
– Вот когда тебе захочется сдохнуть, лишь бы не продолжался дальше этот ужас, значит, ты на нем.
– Понятно…
Действительно, когда утром караван двинулся вверх по речке, они увидели слабо натоптанную, но тропу. Правильнее было бы назвать это следом. На якутском языке тропа и след обозначаются одним словом – суол. По нему путники и двигались.
Тропа часто спускалась к самому Куранаху, обходя скалы и болота. Приходилось вновь спешиваться, идти по галечникам, перебираться через шиверы, двигаясь зигзагом то вдоль левого берега, то вдоль правого, ища лучший путь между скальными прижимами. А с тех прижимов падали вниз большие камни, норовя угодить в путников… Зато галька под ногами радовала глаз веселыми красками. То попадались багрово-красные порфиры, то ярко-зеленые лиственниты, то древние окаменелости. Алексей Николаевич не удержался и набрал цветных камней внукам. На косах встречалось много ржавого кварца. Волкобой, как опытный старатель, пояснил: это следы размытых рекой кварцевых жил, возможно – золотоносных. Копачи называют такой кварц горелым и любят мыть вокруг него. Галька перемежалась с обломками черного глинистого сланца. А из него, сообщил Иван, получается тот самый черный песок – шлих, в котором и ищут золото.
Людей или жилищ тут не было вовсе, лишь иногда попадались тунгусские лабазы. Они выглядели необычно для командированных. Три столба высотой до полутора саженей вкапывались в землю в форме острого треугольника. Сверху их покрывал настил из жердей. Жерди укладывали так, чтобы их концы выступали далеко наружу – медведю или росомахе невозможно залезть по столбу на такую крышу. Наверху лежало имущество хозяина, накрытое от дождя корьем лиственницы.
Отдельную трудность представляли места пожаров. Их приходилось объезжать, чтобы не поранить лошадей об острые сучья. Такие проплешины в лесу – беда для инородцев. Мхи погибали в огне и не восстанавливались потом много лет, оставляя оленей без корма.
Так путники незаметно для себя въехали в первую окраинную горную цепь. В урочище Тарбыях переночевали. Лыков подстрелил жирного глухаря и сварил вкусную похлебку с рисом и дичью. Но спирт раскупоривать запретил – впереди еще длинная дорога, надо экономить… Вместо этого разрешил патронить шоколад – для поддержания сил.
Теперь они шли по настоящим горам. Комаров стало меньше, а мошки больше. Тюлевые маски мало помогали от гнуса. Еще больше людей страдали лошади. Лыков взял в Якутске для них волосяные накомарники, но мошка проникала в любую крохотную дырочку и изводила животных. На стоянках они или уходили с кормовища в лес, или все время простаивали возле дымокуров. А еще говорили, что после Прокопьева дня комары идут на спад… Сколько же их тут в июне?
Статский советник любовался горами так, как недавно – болотами. Стволы лиственниц обросли коростой и мхами, а вершины их часто загибались вбок, словно какой-то великан надавал им подзатыльников. Склоны гор были покрыты кустами ярко-зеленого кедрового стланика, напоминавшими застывшие взрывы мелких зарядов. Между ними все заросло ерником[70]. Он пожелтел и начал уже принимать бордовый оттенок – знак приближающейся осени. Получалось необыкновенно красиво, хотелось смотреть и смотреть… Кое-где заросли по склонам гор были рассечены словно огромным хирургическим ножом. Это водопады смыли вниз все живое, обнажив голый камень. В сухую погоду такие шрамы являлись безопасными. Но упаси боже оказаться поблизости в сильный ливень! Вода обрушивалась вниз, наполняла реки и превращала их в ревущие потоки, сметающие все на пути.
Вдруг заводная лошадь[71] Астра стала шататься, а потом вообще легла на тропе. Иван соскочил с седла, осмотрел ее и в сердцах плюнул.
– Что случилось? – спросил подъехавший статский советник.
– Моя вина, не досмотрел, – хмуро ответил проводник. И пояснил: – Кобылка наелась хвоща. Надеюсь, отлежится, но дальше идти пока нельзя. Лишь бы не померла…
Пришлось задержаться в лесу на целый день. Лошади охотно едят хвощ, который для них ядовит. Возникает болезнь, которая так и называется: шатун. По счастью, Астра отошла и утром следующего дня смогла подняться. С нее сняли вьюки, разложив груз по остальным лошадям. Людям пришлось спешиться и тащиться на своих двоих.
Во время очередной дневки с Лыковым случился таежный казус. Он взял дробовик и, пока остальные отдыхали, отправился за дичью. Взобравшись на пригорок, сыщик столкнулся нос к носу с большим медведем. Тот сидел на поляне и пялился на гостя с неприятным интересом. Так голодный едок присматривается к пище, готовясь ее съесть. Алексей Николаевич замер. Что делать? Товарищи с винтовками далеко, добежать не успеют. Пятиться назад, не отворачиваясь? Кто-то рассказывал ему, что именно так надо расходиться с медведем. А тот расселся в позе индийского факира, отгонял лапами комаров и, как казалось сыщику, обдумывал, не прыгнуть ли на двуногого…
Лыков стал осторожно сдавать задним ходом. Зверь насторожился и приподнялся на лапы. Черт… Сыщик отошел еще на пару шагов – косолапый на то же расстояние приблизился. Похоже, он не намеревался отпускать добычу.
Алексей Николаевич лихорадочно начал соображать. У его вертикалки заряжены оба ствола. Там дробь, но, если изловчиться и выстрелить мишке точно в глаз, мало не покажется. Можно успеть дать деру, пока тот будет приходить в себя. Вряд ли, получив горсть свинца в голову, медведь сможет погнаться за человеком. Но как попасть и как выбрать момент?
Зверь смотрел на путника и медленно-медленно сделал к нему еще шаг. Стало ясно, что просто уйти сыщику не удастся. И он решился. Первый заряд надо пустить в воздух. Вдруг хозяин тайги испугается и сам убежит? Если нет, придется отбиваться последним оставшимся зарядом…
Лыков передвинул чехол с финкой с бедра на живот, чтобы удобнее было ее выхватывать. Еще раз глянул на медведя: тот уже начал скалить желтые зубы. Пора. Сыщик взял прицел над головой хищника. Бах!
От неожиданности мишка подпрыгнул, резко развернулся и побежал прочь. А сыщик стремглав кинулся в другую сторону. Когда он появился в лагере, товарищи повскакали с мест:
– Что случилось? На вас лица нет!
– С медведем познакомился, – пояснил статский советник.
Волкобой всплеснул руками:
– А у вас только двустволка.
Азвестопуло обошел вокруг шефа – у того кривились губы и подрагивали руки.
– М-да… Отпускай вас одного…
Проводник объяснил, что сыщику повезло: лето, и зверь сытый. Бояться нужно больных медведей, которые не могут догнать лесную добычу и принимаются за людей. А также пестунов – молодых мишек. Они еще не встречались с человеком и не знают, что тот порой носит с собой ружье.
С тех пор сыщик всегда ходил на охоту с двумя стволами: на одном плече вертикалка, на другом – винчестер.
Между тем экспедиция достигла самого трудного участка пути. Нужно было переходить из бассейна Алдана в бассейн Индигирки, для чего преодолеть водораздельный хребет. Но сперва следовало отыскать, в каком месте это лучше сделать.
Волкобой повел караван сначала по ручью Куранах, потом через небольшой отрог они перебрались в долину Нижнего Харылаха – притока уже знакомой им реки Менкюле. Река пробивалась сквозь высокие, вертикально поставленные скалы. Днем было сумеречно, как в поздний вечер. Стиснутый поток ревел в глубине ущелья. Люди и лошади шли напрямки через сосновый лес, безо всякого намека на тропу. Однако Иван был спокоен и невозмутимо подначивал грека: