– Погоди, что такое эфеля?
– Ну, золотосодержащая порода, что осталась после просева через грохот. В верхнем шлюзе задерживается крупное золото, он выдвижной. После него поток идет в нижний шлюз. Там улавливается мелкое золото. Чтобы добыть драгоценный металл, нужно постоянно лить сверху воду. Это делает напарник, он без конца бегает к реке с цибаркой туда-обратно. Так что далеко от реки ты не уйдешь.
– Что за цибарка?
– По-вашему это ведро.
– А лотки? – не унимался Сергей. – Ими же легче орудовать, и напарник не нужен.
– Лотки обычно используются для разведки и оконтуривания россыпи. Золото бывает разное. Есть серебристого цвета, низкопробное, с высокой примесью серебра. Если его больше пятидесяти процентов, то это уже не золото, а электрум. Нужен аффинаж. А есть медистое золото, оно имеет красный оттенок. Пластинчатое золото менее высокопробное, а зернистое – повыше. Металл с высоким содержанием мягкий, насыщенного цвета, ковкий и легко спаивается в комки при перекатывании в реке.
Тем временем на костре уже закипел котелок с чаем. Путники черпнули себе по кружке, и Волкобой продолжил лекцию:
– Иногда на самородках образуется так называемая рубашка: тонкая пленка бурого или черного цвета. Это окислы железа и марганца, сцементированные глинистой эмульсией. Даже опытный промывальщик может пропустить такой самородок, приняв его за сланец. Рубашку можно соскоблить или удалить кислотой.
Искать залегания надо по террасам, там металл копится. Переотложение золота определяется силой течения и рельефом дна. Особенно интересны приустьевые косы. Идешь по таким местам и делаешь русловые пробы. Чаще всего за целый день ничего не намываешь…
– Вань, расскажи, как устроена жизнь на приисках. Ты ведь мыл на Алдане?
– Мыл. Там дикий край, фактически как Аляска у Джека Лондона. Кто сильный, тот и прав. Закон тайга, медведь прокурор…
– Но ведь есть организованные артели! Под надзором горной стражи моют золотишко на тех участках, которые они застолбили.
– Сергей Манолович, тебя бы туда! Увидел бы те «организованные артели». Я работал у Ивана Васильевича Кулаева, самого порядочного золотопромышленника в этом непорядочном ремесле. Мыл в верхних притоках реки Бодайбо. Золото там отличается крупностью и правильными кристаллическими формами, попадаются самородки в четверть фунта весом! А рядом, на соседнем ручье, ковырялась партия беглых каторжников. Тех самых, которых вы с Лыковым ловите годами и не можете поймать… И Кулаев снабжал их мукой, сухарями, спиртом – в обмен на золото. Большая часть таких диких команд состоит из преступников или просто бродяг, не имеющих ни семьи, ни дома. Нравы, повторюсь, жуткие. Но даже в законных артелях процветает беззаконие. Пять процентов металла промышленник обязан сдать в казну по низким ценам. Зачем ему упускать прибыль? Он договаривается с горными объездчиками, и те не замечают часть добычи. А горные инженеры? Жулики из жуликов!
Или идет обман с участками. По закону каждый заявитель может застолбить один участок по руслу реки длиной не больше пяти верст. Но ребята моют на всех десяти и в ус не дуют.
– А куда горбачи девают украденное золото?
– Чаще всего меняют на спирт, – огорошил собеседника Волкобой.
– На спирт? Но ведь придет зима, где-то надо перекантоваться…
– Там народ легкомысленный, далеко не загадывает. И то сказать, многие умирают, не дожив до зимы. Живут одним днем: есть водка – да и ладно… Незаконно добытое золото преимущественно уходит в Китай.
– Как в Китай? – возмутился Азвестопуло. – До него как до луны!
– Ну и что? На верблюдах вывозят, целыми караванами. Китайцы доставляют ханжу, меняют на рыжье и прут его в Поднебесную. Говорю же: основная часть людей, что участвует в золотодобыче, – это беспутные пьяницы. Для них есть лишь одна надежда: фарт. Хороший шурфовщик или промывальщик – большая редкость. Выполнив свой урок, приисковой рабочий по соглашению с хозяином участка может уйти в указанное им место и там добывать золото в свою пользу. Но он обязан сдавать его тому же управляющему по назначенной цене. Он и сдает в обмен на спирт. А снабжение?! Пуд сухарей стоит в городе два рубля. А на прииске восемь! Так и раздевают человека. У него останется ревматизм, а у скупщика – барыши.
– Скажи, сколько лотков за день может промыть опытный человек?
– Максимум восемьсот. Это если с утра до вечера почти без отдыха.
Лыков видел, как моют золото, еще в молодости, на реке Желтуге, в республике старателей на севере Маньчжурии[80]. Поэтому он слушал лекцию проводника вполуха. Ему надоели разговоры, и сыщик отправился прогуляться вверх по реке. Поднялся саженей на сто и вдруг увидел в воде такое, что сразу его заинтересовало. У берега в ряд выстроились плитки сланца, торчащие вверх. Около десятка, если не больше. Природная щетка! Плитки, по идее, должны были задерживать золото подобно барьерам.
Алексей Николаевич засучил рукава, зашел в воду и стал на ощупь рыться в отложениях. И уже через минуту в руках у него оказались три матово сияющих окатыша размером с фасоль. Самородки были темно-золотого цвета, тяжелые и шероховатые. Статский советник обрадовался, приналег и вскоре добыл еще четыре самородка размером с горошину. Взяв находки в горсть, он вернулся к лагерю и бросил помощнику в пустую кружку:
– Держи, аргонавт из Одессы!
Азвестопуло разинул рот. Потом схватил самородки и начал чуть ли не лизать их:
– Это же… да это золото! А как… а где?
– Пошли, покажу.
Все трое поднялись к гребенке. Иван, увидев ее, ахнул:
– Сланцевая щетка! Природная ловушка для самородков! Мне рассказывали про такие, но сам вижу впервые.
Молодежь принялась рыться в гребенке и вокруг нее. За полчаса они нашли еще два десятка увесистых окатышей, а Волкобой сбегал за лотком и намыл хорошую пригоршню чешуек. Всего вышло не менее фунта золота. Алексей Николаевич предложил им разделить добычу поровну, но старатель отказался и отдал все Сергею. Выяснилось, что Мукушев не обманул и он действительно равнодушен к золоту! Какой же он тогда старатель? Загадка на загадке…
Когда восторг грека улегся, отряд вновь встал на тропу. Дорога делалась все труднее. Опять появились тарыны. Особенно большой, протяженностью в пять верст, перегородил Оймяконскую долину в самом ее конце. Хребет ушел в сторону, открылась долина значительной реки Баяган-юрях. Русские свернули в нее и увидели, что Тас-Кыстабыт начал поло€го снижаться. Вскоре они оказались на длинном плато, покрытом озерами и болотами. Из одного такого болота вытекал тонкий ручеек. Волкобой ткнул в его сторону нагайкой:
– Знакомьтесь, господа: это Борочук. По нему мы выйдем на перевал, который является водоразделом Неры и Колымы.
На другой день они перевалили на ту сторону долины и увидели еще один ручей, как две капли воды похожий на вчерашний Борочук. Иван представил и его:
– А это уже Аян-юрях. Ну, приближаемся…
– К чему? – уточнил Сергей.
– К вашему Берелёху. Вам ведь туда надо?
– Ага.
– Тогда полный вперед!
Ручей Аян на глазах превращался в сильную полноводную реку. Через шестьдесят верст она приняла большой приток Эелик и сделалась уже почти как Индигирка.
Путники начали потихоньку нервничать. Скоро два месяца, как они в седле, и вот-вот достигнут цели. Каково будет на Берелёхе?
А мелкие безымянные речки раз за разом попадались на пути. Теперь их берега покрывал крупный светлый булыжник, каким и Дворцовую площадь в Петербурге не худо вымостить. В то время как в Якутске даже напротив дома губернатора гнили деревянные тротуары… Реки были неглубокими, вода едва доходила до семерни[81], и лошади легко их преодолевали.
Кое-где на берегах рек стояли якутские юрты, но обычно в них было пусто. Волкобой и здесь дал пояснение:
– Они или на сенокосе, или объегоривают тунгусов. Якуты живут только по берегам реки, в саму тайгу ходят неохотно. Каждый из них – маленький купчик, торговец необходимыми припасами. Чай, соль, порох, спирт или водка. Чаще спирт – меньше тащить… Ну, табак, еще ситец для женщин; иногда серебряные украшения. Все это торговец закупает в поселках и везет сюда, в горы. Где продает бродячим тунгусам втридорога. Конкуренции никакой, и цены поэтому ошеломительные.
– А откуда у тунгусов деньги? – заинтересовался грек.
– Правильный вопрос, – ответил старатель. – Денег как таковых здесь нет ни у кого. Торговля поставлена на меновых операциях. А именно: все необходимое обменивается на шкурки. Чаще беличьи, но попадаются и горностай, и песец, и лиса. Волчьи шкуры, как самые теплые и к тому же редкие, тунгусы оставляют себе, шьют из них зимнюю одежду.
– А соболя?
Волкобой разочаровал питерца:
– Их очень мало осталось. И они там, в низовьях Колымы, где людей еще меньше, чем здесь.
За такими разговорами отряд двигался на восток вдоль русла. Тропа вдруг расширилась и стала натоптанной. Она тянулась в зарослях пырея – очень питательной травы, которая укрепляет силы лошадей. Поэтому скотинка двигалась ходко, делая по тридцать-сорок верст в день.
Следующий приток – Эмтегей – создал для экспедиции серьезные проблемы. Он впадал в Аян-юрях, зажатый между высокими скалами. Те залезли в воду материнской реки, не оставив пространства для тропы. Неужели придется переправляться на правый берег, чтобы потом опять возвращаться на левый? Выручил все тот же Волкобой. Он пробрался под самыми скалами и выяснил, что поток можно перейти по каменистому бару[82]. Вскоре три человека уже вели в поводу нервничающих лошадей. Переправа прошла трудно. Вьючная лошадь Лыкова, которую он назвал Бабой Ягой, упала и не смогла подняться. Пришлось снимать с нее сумы, тащить их на себе на другой берег Эмтегея, а потом переводить туда упиравшуюся Бабу Ягу. В воде намокли патроны и с