[94] до переправы на левый берег. Ехать, однако, нужно лесом, берегом тропы нету. А когда будете перебираться через приток Алдана Сетте-тэке, ох намучаетесь. Она глубокая да еще делится на восемь рукавов, и берега обрывистые. Плохой путь, очень плохой…
Лыков махнул рукой и остановил докладчика:
– Все ясно, дедушка. Вход рубль, выход два! Поищем другую дорогу.
И приказал выступить на юг. А его помощник уже начал входить в свое новое положение богатого человека и купил у старшины его куртку из наборного меха песцовых и лисьих голов. Двадцать рублей не пожалел прижимистый грек! Зато в столице другой такой точно не будет.
Из Оймякона на юг шла хорошая грунтовка, годная даже для колесного транспорта. Она поднималась по притоку Индигирки реке Куйдуган и соединялась со старым трактом Охотск – Якутск. Тракт уже не поддерживался властями в надлежащем виде, но верхом по нему продвигаться было можно. На расстоянии 1025 верст размещалось 14 почтовых станций, где имелись комнаты для отдыха и с буфетом. Помогало и то, что недавно между городами была устроена телеграфная линия. Дороги, проложенные почтовиками, еще не успели зарасти. Статский советник хотел быстрее связаться с департаментом, чтобы дать о себе весть и получить инструкции.
На память о Якутии Алексей Николаевич купил у инородцев теплые двойные рукавицы: снаружи мех рыси, внутри – песца. Жене приобрел красивый колымский шарф из беличьих хвостов. Азвестопуло обошелся без сувениров: он решил отдариться капиталами.
Через четыре дня пути отряд вышел к Аллат-Юньской почтово-телеграфной станции. Райское место: большая русская печь, портреты Скобелева и Тотлебена на стенах, сырники со сметаной… Там была баня, и путники остановились на сутки – помыться, прийти в себя и дать отдых лошадям.
Лыков первым делом связался с Брюн-де-Сент-Ипполитом. Оказалось, что тот прислал на его имя в Якутск уже шесть депеш. В которых спрашивал, когда же статский советник вернется к своим обязанностям… Командированный доложил, что задания выполнены, банда уничтожена, прииск разгромлен. И даже упомянул про пулемет. В конце сообщил, что их с Азвестопуло прибытие ожидается примерно через полтора месяца.
По телеграфу после этого разгорелась словесная перепалка. Директор приказал ускорить возвращение любой ценой, поскольку для отсутствующих сыщиков накопилось много дел. Алексей Николаевич не удержался и напомнил: когда он уезжал, их превосходительство говорили, что легко обойдутся без него. И Лыков не такой незаменимый, каким себя считает. Что же случилось в его отсутствие? «Война», – коротко ответил Валентин Анатольевич. Алексей Николаевич парировал: об этом он тоже предупреждал, война была ожидаема. Без него так без него, сами услали статского советника с помощником на край света до зимы… Теперь выкручивайтесь. Аэропланов тут нет, дорога длинная… Брюн долго молчал, искал, что ответить зарвавшемуся подчиненному. И так и не нашелся.
Через полдня наконец пришел окончательный приказ. Лыкову и Азвестопуло предписывалось максимально быстро прибыть в селение Ольское, где сесть на ожидающий их патрульный миноносец Сибирской флотилии. Приплыть на нем во Владивосток, загрузиться в экспресс и мчать быстрее пули в столицу. Телеграмма была подписана министром. Видимо, даже Маклакову стало не хватать сыщиков, и он договорился с моряками.
В результате монолитный отряд повернул не на запад, а на восток. Лыков сочинил для вице-губернатора Нарышкина доклад, в котором описал их приключения. В конце командированный напоминал Александру Петровичу, что к нему явится Петр Акимов (Рыбушкин) и оформит надлежащим образом заявку на золотодобычу в верховьях Колымы. Было неясно, сумеет ли Нарышкин сдержать свое обещание. Во-первых, он теперь не первое лицо в крае, а во‑вторых, война могла многое поменять в прежнем укладе жизни.
Еще статский советник упомянул, что четверо беглых уцелели при разгроме притона и где-то скрываются. Хорошо бы их найти и обезвредить.
Надежный Быяман на подменных почтовых лошадях двинул в Якутск в одиночку. Он вез доклад, тридцать девять фунтов золота и пулемет «максим». Перед расставанием Азвестопуло нагло стибрил из мешка самый крупный самородок…
Трое русских выступили к морю. Налегке они двигались быстрее и через неделю достигли Охотска. Задержавшись в нем всего на сутки, путешественники отправились по кочевым тропам вдоль берега моря к бухте Нагаева. Пришлось пересекать множество рек и ручьев, ночевать на холодном морском ветру, покупать рыбу у тунгусов и питаться преимущественно ею. Однако они ехали домой! И это скрадывало все трудности.
Сперва пути сообщения вдоль побережья казались приличными. Особенно после верховьев Колымы. Людей тут жило больше, они накатали порядочные тропы. Но путешествие затянулось. Когда проехали Армань, силы совсем покинули питерцев. Последние версты дались с трудом. Наиболее утомительной оказалась переправа через реку Молотар[95] из-за ее топких берегов. И лошади, и люди едва ползли…
Наконец отряд миновал бухту Нагаева и отправился дальше, к Ольской бухте. В саму деревню путешественники соваться не стали. По левую руку они увидели одинокую сопку со странным навершием, напоминавшим не то стог сена, не то шапку-пирожок. Это была примета, где надо сворачивать к морю. Не доезжая до реки Олы, отряд ушел направо. Последние версты длинного-длинного пути! Все повеселели, испытали прилив сил.
Путники выбрались на высокий берег. Внизу слева открылась деревня. Лыков еще в Петербурге читал о ней и теперь узнавал главные пункты. Три десятка ветхих строений, крытых корьем, и купол маленькой церквушки. Ближе к реке – пороховой погреб, продовольственный казенный магазин и склады Бушуева. У берега на островке еще склады – Приамурского товарищества. За мысами в конце бухты виднелся остров Завьялова. А в самой бухте на волнах качался миноносец! Увидев его, путники спешились и распили на радостях последнюю бутылку спирта. Потом прыгнули обратно в седла и отправились к морю.
Дорога привела путников к большому пляжу, обрамленному живописными скалами. Ни души вокруг, только волны бьют о берег да чернеют повсюду головы нерп. Из следов присутствия человека виднелись лишь новенькие мореходные знаки: высокие треугольники, сколоченные из горбыля. Алексей Николаевич разжег костер, подавая сигнал кораблю. От него вскоре отделился ялик. В нем сидел офицер, матросы налегали на весла. Не доходя до берега пятьдесят саженей, офицер крикнул:
– Вы Лыков?
– Да!
– Вас должно быть двое! Кто третий? Мы берем его с собой?
– Обязательно! Это важный свидетель по делу, которым занимается сам премьер-министр!
– Давайте быстрее, пока прилив! Тауйская губа мелкая, даже катер через полчаса не пристанет!
Матросы прыгнули в воду, вышли на берег и перенесли вещи путников в ялик. На берегу остались брошенными шесть лошадей – кто-то их подберет?
Крепкий детина косолапо, по-флотски, подошел к статскому советнику:
– Эй, благородие. Садись на закорки да возьмись как следует, а то ведь макну…
Сыщик порылся в карманах, сунул ему в лапищу серебряный рубль и ухватился за чугунную шею, подобрав ноги повыше.
Через полчаса Лыков докладывал о себе командиру миноносца «Прыткий» лейтенанту Архирееву. Тот прочитал открытый лист и отдал команду:
– Поднять якорь! На Владивосток – полный ход!
Заключение
Трое утомленных мужчин пришли в себя только в вагоне Транссибирского экспресса. При близком общении брат петербургского Мориарти оказался вполне приличным спутником. За девять дней он не надоел, а, наоборот, проявил такт и показал незаурядный ум. Алексей Николаевич обсудил с Михаилом Саввичем интересовавшие его темы. Каким видит тот будущее России? Самодержавие падет, ответил фартовый. Корабль давно сгнил, а капитан сошел с ума и правит прямо на рифы. Что появится на его месте? Черт его знает, но вакуума власти не будет, кто-то заберет вожжи. Может, страна получит республиканское устройство, но скорее потребуется диктатура, хотя бы на переходный период. Значит, козыри будут у военных? Само собой. А что фартовые? Тут Рудайтис-старший сбивался. Он был уверен, что в мутной воде революции лихие ребята озолотятся. Но власть в конце концов опомнится и наведет порядок. Самые умные заблаговременно дернут в чужие края, увозя добычу. Надо оказаться среди них… Там и пригодится колымское золото? Именно. Илларион мыслит широко, он готовит свою фартовую армию к империалистической войне. Услужив Гучкову и его товарищам, «иван иваныч» рассчитывает на поблажки со стороны новых правителей России. Три-четыре года, и семейство станет очень богатым. Тут нужно не упустить момент, взять жадность за глотку, прекратить все операции и эмигрировать в спокойную законопослушную страну вроде Британии. Там перелицеваться в добропорядочных буржуев. Купить фабрику по производству чего угодно и жить долго и счастливо.
А что станет с нами, сыщиками, во время этих перипетий, полюбопытствовал статский советник. Михаил Саввич его не обрадовал. К власти придут те, кого нынешний режим валяет в хвост и в гриву. И они захотят отомстить вчерашним мучителям. Лыков и Азвестопуло – чиновники карательного ведомства, Департамента полиции. Таких в лучшем случае выбросят на помойку, а в худшем – упрячут в каторгу заместо революционеров.
Но ведь я ловлю убийц и бандитов, возразил Алексей Николаевич. Политики сторонюсь и тоже дружу с Гучковым. Брат Сорокоума ответил: вот и дружитесь. И с ним, и с нами. Мы еще пригодимся, когда жареный петух клюнет в одно место. Я вам обязан тем, что вытащили меня живым из бездны. И рад буду отблагодарить. Сочтемся, Алексей Николаевич; главное – дожить. Россию ждет девятый вал несчастий, многие в нем захлебнутся и пойдут на дно…
Лыков слушал жуткие предсказания фартового и смотрел в окно. Признаки войны тут и там били в глаза. Транссибирский экспресс, отличавшийся точностью, теперь сильно опаздывал – уступал дорогу воинским эшелонам. Телеграммы на станциях говорили о тяжелых боях, списки вышедших из строя офицеров делались все длиннее.