Тюрьмой Гелл-Гэп пока не обзавелся. Шерифу пришлось разместить арестованных в своем кабинете в здании суда на втором этаже. Опасаясь, что ночью бандитов попытаются похитить и вздернуть на ближайшем дереве, им вернули оружие для самозащиты. Нравы здесь еще оставались патриархальными.
В судейских апартаментах, конечно, не было столовой. Начиная со следующего утра арестованных стали водить на кормежку в соседнюю гостиницу. Боба же, как самого опасного преступника, содержали в наручниках, и еду доставляли в кабинет шерифа.
Три дня все шло хорошо. Затем шериф, вынужденный уехать по делам службы, препоручил арестантов своим друзьям — Роберту Оллингеру и Уильяму Бонни, умоляя быть начеку.
Проникнувшись важностью возложенной на него миссии, Оллингер на глазах у всех зарядил картечью[45] охотничью двустволку, сообщив Бобу, что число дробин в каждом патроне равно восемнадцати.
Настало время обеда. Прислонив ружье к стене, Оллингер повел своих пенсионеров в гостиницу. С Бобом остался Уильям Бонни. В ожидании, когда принесут пищу для арестованного, он углубился в чтение газеты.
Боб весьма скучал в заключении и выжидал подходящего случая, чтобы навсегда проститься со зданием суда. Проявив чудеса терпения и ловкости, он высвободил одну скованную руку и обрушил на голову стража удар чудовищной силы.
Не дожидаясь, пока оглушенный Бонни очнется, ковбой уложил его одним выстрелом, открыл окно и принялся поджидать Оллингера.
Тот, заслышав выстрел, бросил все и мчался.
— Эй, сэр! — окликнул его Кеннеди.
Роберт Оллингер сразу понял, что произошло.
— Вот ваше ружье… Узнаете? Видите ли, бедный мой Роберт, заряжая оружие, никогда не знаешь, кому оно послужит… А чтоб вы не сомневались в этой истине… вот вам доказательство!
Шарахнул выстрел из обоих стволов, и второй несчастный страж отдал душу Всевышнему.
Тем временем сообщники Боба неспешно покинули гостиницу. Один из них сбегал к кузнецу за напильником и бросил его главарю. Тот занялся распиливанием наручников. Оседланная лошадь ожидала его у крыльца.
Боб, позаимствовав из арсенала шерифа винчестер[46] и два револьвера, спустился на улицу, простился с приятелями, вскочил в седло и, вежливо всем поклонившись, пустил коня в галоп, крича во все горло: «Слава Бобу Кеннеди!»
В этот момент к зданию суда примчались блюстители порядка, увидев только облака пыли.
Боб уже считал себя в безопасности, но его подстерегала неожиданность — тем более обидная, что случилась она с великолепным наездником.
Лошадь оказалась нервной. Бросившаяся под ноги собачка испугала кобылу до такой степени, что та встала на дыбы и, не удержав равновесия, завалилась, подмяв под себя Боба. Ковбой проскакал всего пятьсот метров и вылетел из седла в совершенно пустынном месте на берегу Мовез-куле, возле телеграфной линии.
Для представителей властей поимка беглеца стала, конечно, делом чести. Они примчались тут же. Оглушенный Боб лежал без сознания, придавленный лошадью.
Роковая случайность сильно упростила дело. Расправа была короткой. Не теряя времени, один из преследователей извлек из-под седла пеньковое лассо[47], прикрепил к поясу и вскарабкался на телеграфный столб. Затем набросил веревку на перекладину и соскользнул вниз. В готовую петлю продели голову незадачливого ковбоя, так и не успевшего прийти в себя. Затем четверо крепких мужчин изо всех сил налегли на свободный конец орудия казни.
ГЛАВА 2
«Джентльмен» еще теплый. — Операция, противоположная предыдущей. — Энергичные, но, судя по всему, бесполезные меры. — Вполне естественное недоумение джентльмена. — Знакомство. — После бегства из Батоша. — Первый след потерян. — В Гелл-Гэпе.
— Скоро мы будем на месте, как думаете?
— Наверное, скоро, милый Франсуа. — Здесь нет дороги, но телеграфная линия приведет нас в Гелл-Гэп, это уж точно…
— Боже! Какая даль…
— Неужели утомился, малыш?
— Ты смеешься надо мной, Жан, да и Жак тоже. Вы же знаете, что я не чувствую усталости, впрочем, как и вы… Просто хочется побыстрее оказаться в лагере рудокопов и приступить наконец к делу.
— Терпение, младший, — прервал его Жан.
— Тебе хорошо говорить, терпеливый папаша…
— Только выдержка приводит к успеху. Так говорил наш бедный дорогой отец. В этом сила индейцев. Поскольку мы — метисы, то должны обладать этим качеством в гораздо большей степени, чем наши сводные братья белые…
— Жан прав, — вмешался в разговор Жак, доселе хранивший молчание, — спокойствие и неторопливость должны заменить нам опыт, а он появится, боюсь, не скоро.
— Нам предстоит чертовски сложное дело…
— Искать иголку в стоге сена, как говорит старинная французская пословица…
— Не только искать, но и найти!
Внезапно Франсуа приподнялся на широких деревянных стременах, приложил руку к глазам козырьком и воскликнул:
— Черт побери! Что это болтается на столбе?
— Кажется, человек…
— Повешенный!
— Ну, — бесхитростно подвел итог Франсуа, — наконец-то мы оказались в цивилизованном государстве.
Братья пришпорили лошадей — мощных приземистых канадских полукровок.
Через две минуты они рысью подъехали к телеграфному столбу, где висел Боб Кеннеди с петлей на шее.
Легкий ветерок перебирал провода, покачивая тело, отчего казалось, будто в казненном еще теплится жизнь.
Юные путешественники так и подумали. Они, оставаясь в седлах, задрав голову, приоткрыв рот и прищурившись, смотрели вверх, не зная, как поступить.
— Честное слово, — произнес Франсуа, скорый на решения, — надо бы снять его. Если он жив, попробуем спасти… если мертв… по крайней мере нам не в чем будет упрекнуть себя… Любое человеческое существо заслуживает к себе уважения.
— Будь по-твоему, малыш! — одобрил Жак.
— Что ж, делайте, как решили. Только вот не будет ли у нас из-за этого неприятностей в городе? — спросил Жан, у которого природное бесстрашие сочеталось с известной долей предусмотрительности.
Не вдаваясь в дальнейшие дискуссии, Франсуа направил лошадь к столбу, встал в седле и, не снимая карабина, принялся карабкаться вверх, цепляясь руками и ногами с ловкостью гимнаста.
Он добрался до мертвеца. Глаза Боба были широко раскрыты, изо рта вывалился распухший синий язык.
— Он еще теплый! — с удивлением воскликнул Франсуа.
— Что ж, в таком случае надо его отвязать, — рассудил Жан, одобряя решимость младшего брата.
— Веревка закреплена внизу… Распутайте узел и придержите свой конец… Этот джентльмен… Лучше, чтобы его приземление было не слишком стремительным.
Жан слез с лошади и исполнил распоряжение брата. Мистер Боб Кеннеди, покинув воздушное пространство, плавно опустился к подножию импровизированной виселицы.
— Нет никаких сомнений: джентльмен жив, — уверенно заявил Жан.
Тем временем Франсуа легко соскользнул вниз. Смелые охотники и опытные воины, юноши привыкли к неожиданностям, что подстерегали на каждом шагу полукочевой жизни. Их нисколько не смущала и не пугала необычная задача.
Джентльмена, или, как с изрядной долей иронии любят говаривать наши крестьяне, «мосье», проворно раздели до пояса и уложили на спину.
— Нужно как следует растереть его! — решительно сказал Жак, тогда как Жан, взяв лассо, стал изучать петлю, — Кровь потечет по жилам, и он придет в себя.
Франсуа немедленно взялся за дело, и скоро грудь несчастного покрылась неравномерными багровыми пятнами.
— Эй, старший, — окликнул брата Жак, — что-нибудь интересное обнаружил?
— Да нет! Просто работа никудышная… веревка слишком новая, не намылена… петля широка… Джентльмену повезло.
— Твоя очередь, Жак! — сказал, задыхаясь, Франсуа. — Уф! Я больше не могу. Давай! Натирай так, чтобы клочья полетели!
Франсуа хватило на десять минут. Жак продержался пятнадцать.
— Ну и ну! — вскричал он в притворном возмущении. — Даже не дернулся! А по цвету уже смахивает на освежеванную тушу.
— Если ты выдохся, братишка, я тебя сменю.
— Давай! Может быть, тебе больше повезет. А у меня уже руки отваливаются.
Жан стал неистово надраивать по-прежнему неподвижное тело. Прошло двадцать минут. Пот струился по сосредоточенному лицу «уголька», а на коже пациента проступила кровь.
— Битый час бьемся, работаем, словно нам обещали платить по двадцать пять франков в день, а он лежит бревно бревном!
— Погоди, брат! Нет, я не ошибся! Он вздохнул…
— Не может быть!
— Точно! Он дышит… только слабо…
— Пусть глотнет чего-нибудь покрепче…
— У меня во фляге сливовая водка.
— А по-моему, надо вложить трут между пальцами и поджечь. От этого даже мертвый встанет.
Сказано — сделано. Несколько ударов огнива по кусочку кварца, и трут, затрещав, вспыхнул между пальцами, связанными той самой веревкой, что послужила для казни.
Одновременно Франсуа, с силой разжав зубы, влил Бобу в рот с полпинты[48] водки.
Ко всеобщему удивлению, кадык на шее умирающего дернулся, показывая, что водка прошла вовнутрь.
— Братья, дело идет на лад! — радостно крикнул Франсуа.
Обгоревшая кожа задымилась, распространяя отвратительный запах паленого мяса. Внезапно Боб вырвался из сильных рук молодых людей, вскочил, словно подброшенный электрическим зарядом со всей телеграфной линии Гелл-Гэпа, но тут же снова рухнул, ругаясь, как пьяный матрос.
— Проклятье! Канальи решили сжечь меня живьем!
— Не надо нервничать, — примирительным тоном заметил Жан, не удержавшись, впрочем, от улыбки. Он был чрезвычайно доволен результатами оздоровительного массажа и применения жестокого, но действенного средства — тлеющего трута.
— Мы — ваши друзья, иначе не стали бы снимать вас с виселицы… Видите эту веревку? На ней вас вздернули…