Герцог фон Силинг, сидевший рядом со мной, спросил, обращаясь к жертве:
— Грейгс, почему вы приказали убить моего гонца?
— Ваше Высочество, я требую, чтобы вы обращались ко мне граф Грейгс, — гордо проговорил голый старик, висевший на дыбе.
Ишь, требует он… Но голос графа, пытающегося хорохориться, дрогнул. Его высочество лишь улыбнулся:
— Прошу прощения, господин граф, как скажете. Итак, повторяю вопрос — почему вы, граф Грейгс, приказали убить гонца? Разве вы не знаете, что смерть гонца приравнивается к государственной измене?
— Ваше Высочество, я не приказывал убить вашего гонца, — твердо заявил граф. — О смерти юноши я узнал лишь сегодня, во время ареста.
— Человек со шрамом, у которого обнаружено оружие моего (выделил герцог) гонца, накидка с моим гербом — это ваш старший дружинник по имени Герхард Бенеж? Не отпирайтесь, он хорошо известен, как верный вам человек.
— Я не стану отпираться. Да, в моей дружине был человек с таким именем, но теперь он у меня не служит, а я не могу нести ответственности за бывшего дружинника, — ответил граф.
Мы с герцогом невольно переглянулись. А ведь не врет, собака, но и не говорит правды. Если Бенеж убит, то он и на самом деле больше не служит в дружине Грейгса.
— Сразу скажу, что я не отвечаю и за других. Ни за Толле, ни за Креньдеша. Эти люди исключены из моей дружины. И им я также не давал приказа убить гонца.
Владетель Силингии улыбнулся. Фон Шлангебургу, отправленному арестовывать графа, было приказано сообщить Грейгсу о смерти Бенежа, но помалкивать о других мертвецах. Пусть считает, что они живы и могут оказаться на дыбе, а уж там-то они молчать не станут. Хотя, граф мог сам догадаться, что все мертвы. Но вот откуда он мог знать, о ком его спросят? Бенеж, это куда ни шло, личность приметная и известная, но двое других дружинников? Имен мы ему не называли. Стало быть, рыльце в пуху, и он сам не понял, что проговорился.
— Граф Грейгс… Да, пока еще граф. Я вижу, что вы не желаете поведать мне правду, — грустно сказал герцог и махнул перчаткой: — Приступайте, фрейлейн Натэла.
Ничего себе! Мало того, что палач женщина, так она еще и дворянка? М-да, куда катится мир?
— Как обычно, Ваше Высочество? — поинтересовалась женщина-палач.
— Пожалуй, — кивнул Силинг и спросил: — Десять плетей достаточно?
Фрейлейн Натэла оценивающим взором посмотрела на обнаженное тело, потрогала за бок, провела рукой по спине и важно, словно лекарь, излагающий диагноз, произнесла:
— Граф, хотя и немолод, но еще достаточно крепкий мужчина. Мышцы развиты, жира немного. И очень упрямый. Придется выдать ему двадцать, а лучше тридцать плетей, но с перерывами, а иначе умрет.
— Значит, выдадите ему по десять плетей, с перерывами… — раздумчиво сказал герцог.
— Лучше пять за прием, — не согласилась с ним женщина. — Пять, потом ведро воды, минут десять на отдых, еще ведро, потом снова пять.
— Надолго затянется, а у меня еще множество дел, — вздохнул герцог. — И мне бы хотелось все услышать самому. Может, используете клещи для выдергивания ногтей?
Я сидел, распустив уши, внимательно вслушиваясь в занимательный разговор, похожий на консилиум лекарей у постели больного. Но если кто-то решит, что я осуждаю герцога, он неправ. Напротив, Его Высочество, показавшийся при нашем первом знакомстве скажем так э-э, чуточку мягковатым, вырос в моих глазах. Нет, друзья мои, мягкотелых правителей не бывает в природе, а коли бывают, то долго не живут.
А фрейлейн палач, взяв в свою ручку ладонь графа, потрогала его ногти и сообщила, с грустинкой в голосе:
— Короткие ногти, зацеплять неудобно. Часа на два, не меньше.
— Фрейлейн Натэла, — улыбнулся фон Силинг. — Я знаю, что вы мэтр в своем деле. Нужно придумать что-то быстрое.
Висевший на дыбе граф пытался презрительно улыбнуться, показать, что перенесет все пытки, и не вымолвит ни словечка. Дурак. Другой, на его месте, уже пел бы, как влюбленный соловей.
— Если быстро, то будет жестко, а то и жестоко, — вздохнула палач.
Мне снова стало не по себе. Если палач рассуждает о жестокости, то что же он сотворит? Может, сбежать? Но опять-таки, положение обязывает присутствовать, у меня у самого есть вопросы к графу, да и любопытно, если уж совсем честно. Врать не стану, сам не пытал, но пытки видел. Что же такое придумает фрейлейн Натэла, чего бы я не знал?
— Хензель, жаровню, — приказала фрейлейн.
Когда подручный суетливо раздул маленькую жаровню, женщина-палач натянула перчатки из толстой кожи и положила на угли несколько длинных иголок. Какая банальность — раскаленные иглы под ногти. Видел. Мне сведущие люди объясняли, что нет смысла их раскалять. Иголка под ноготь — это ужасная боль, а раскаленный металл ничего не прибавит, и не убавит. Но она положила на огонь еще и ножницы с кривыми лезвиями, похожие на садовые.
— Хензель, возьми его за пенис, — кивнула фрейлейн подручному.
— Куда взять? — не понял тот мудреного слова.
— Бери его за член, болван! — рассерженное уточнила палач, сопровождая приказ коротким ударом под ребра.
Тот скривился от боли, но послушно ухватил графа за мужское достоинство.
— Баран, за кончик берись, — прошипела женщина. — Как я стану работать, если ты весь пенис в кулак зажал?
— Виноват, фрейлейн, — пролепетал бедный дурачок, сдвигая пальцы.
Фрейлейн палач посмотрела на графа, повернутого спиной к нам, увидела что-то интересное для себя и хмыкнула:
— Ну-ка, еще немножко потереби.
— Слушаюсь, — радостно осклабился подручный, принимаясь сосредоточенно теребить «хозяйство» арестанта.
— Вот так, молодец, — похвалила фрейлейн Натэла усилия помощника, а потом, искоса посмотрев на герцога, пообещала: — Если Его Высочество позволит, я тебе отдам господина графа, только попозже.
— Если он будет отпираться, то разрешу, — благодушно отозвался герцог.
— Благодарю вас, Ваше Высочество, — сделала книксен женщина-палач.
Подойдя к жаровне, осторожно дотронулась до «садовых» ножниц. Хмыкнула, сняла тонкие перчатки и натянула потолще, из буйволовой кожи, взяла ножницы. Вернувшись к жертве, кивнула помощнику:
— Держи его член за самый кончик. — Подняв глаза к графу, сообщила. — Дорогой Грейгс, сейчас я отхвачу вашу гордость. Не волнуйтесь, заражения крови не будет. Вы как предпочитаете, чтобы вам отрезали все сразу, или по частям?
Палач развела лезвия ножниц и, не спеша, принялась их смыкать. А граф неожиданно издал звук, донесшийся не из рта, а из другого места, а вместо запаха паленой плоти к нам пошел совершенно другой запах…
Мы с герцогом прикрыли носы кулаками, а фрейлейн только брезгливо посмотрела на жертву, отнесла ножницы обратно к жаровне.
— Хензель, подмойте графа, — приказала палач. Вздохнув, фрейлейн обернулась к герцогу и виновато произнесла. — Простите, Ваше Высочество, но господин граф оказался простым засранцем.
— У-у-у… — принялся издавать рыдающие звуки граф Грейгс, а потом прохрипел: — Снимите меня… Я все сам расскажу.
Фрейлейн осторожно спустила графа, но тот поначалу был не в состоянии говорить. Пока граф, скорчившийся на полу, словно во чреве матери, рыдал, я успел заметить, как герцог обменялся со своим палачом торжествующими взглядами и осознал, что стал частью небольшого спектакля, разыгранного для единственного зрителя — господина Грейгса. Впрочем, сегодня я тоже оказался в роли зрителя.
Графа отмыли, кинули какую-то простыню, чтобы прикрыться, да и прохладно, если голышом-то сидеть, и теперь, некогда гордый аристократ, стучал зубами и спешил излить душу:
— Честью клянусь, Ваше Высочество, я не приказывал убивать гонца. Я лишь хотел, чтобы Бенеж и его люди задержали гонца, пока мой племянник не убьет Артакса.
Герцог, скользнув по мне взглядом, пожал плечами и задал новый вопрос:
— Зачем вашему племяннику убивать Артакса? И почему вы называете его просто Артакс, если я жаловал ему титул?
— Артакс, то есть граф Артакс, хотя мне неизвестен ни его герб, ни имена его предков, оскорбил моего родственника, барона Выксберга. По его милости барон потерял титул и поместье.
— Барон сам лишился своего титула, отдав в залог собственное имение, — сухо сказал герцог. — Граф Артакс очень великодушно поступил, не разглашая подробности поединка.
— Пусть так, — не стал спорить с правителем граф. — Выксберг, пьяница и болван, его, как последнюю шлюху выкинули из окна, но что это меняет? Он принадлежит к моему роду, к роду Грейгсов. Его позор — наш позор. Выгсберг имел привилегию останавливаться в любой гостинице, и эта привилегия считалась честью для всего рода. Мало того, что э-э… граф Артакс лишил Выксберга титула, он оскорбил весь наш род, забрав меч после поединка. Этот меч подарил нашему предку сам Хеймдалль и он приносил удачу всему роду.
Невольно я усмехнулся. Куда не плюнь, везде знаменитые мечи. Ладно, у герцога имеется меч Сигурда, излечивавший нарывы и фурункулы, а у меня, стало быть, хранится оружие Хеймдалля?
— Скажите граф, вы и на самом деле получили клинок бога? — полюбопытствовал герцог. — Кажется, этим мечом Хеймдалль не то сразил, не то еще должен сразить самого Локи?
До поры до времени герцог не хотел раскрывать мое имя перед арестантом, но теперь решил, что пришла пора.
— Сомневаюсь, — хмыкнул я. Вспоминая некоторые детали трофея, сказал: — На вид ему тридцать, самое большее — пятьдесят лет. Вряд ли во времена Хеймдалля существовала слоеная сталь, которую варят гномы, а уж чтобы рукоятки делали из слоновой кости — вообще немыслимо. А уж в каком состоянии меч попал в мои руки, я вообще промолчу. Если это клинок бога, то за подобное обращение с оружием Выксбергу следовало отрубить голову.
— Скотина, — с чувством сказал граф, а мы с герцогом в один голос спросили: — Это вы о ком?
При этом, я положил руку на эфес клинка, а герцог обернулся к палачу, слушавшей наш разговор.
— Это я о Выксберге, — торопливо пояснил граф. — Я понял, откуда взялся этот клинок. Мой сосед давно зарился на меч Хеймдаля, предлагал в обмен на него меч своего дяди и два талера.