Мужчина заметил взгляд Кевина и слегка кивнул ему.
Тишину в зале заседаний подчеркивали резкие покашливания — то там то сям. Судили Лоис Уилсон, 25-летнюю учительницу пятого класса. Ее обвиняли в сексуальных домогательствах к подросткам. Все произошло в небольшом городке Блисдейл, графство Нассау.
Блисдейл — своего рода спальный район: практически все его жители по утрам отправляются на работу в Нью-Йорк. Городок выглядит довольно провинциально и служит оазисом высшего среднего класса. Элегантные дома, ухоженные газоны и лужайки, чистые широкие улицы с красными кленами и дубами, довольно тихий деловой квартал… Никаких огромных торговых центров, переполненных покупателями магазинов, заправок, ресторанов и мотелей. Все вывески подчиняются строгим правилам. Ярким, кричащим цветам здесь не место, а огромные рекламные плакаты попросту под запретом.
Местным жителям всегда нравилось ощущать себя здесь словно в коконе. Они могли уезжать в Нью-Йорк и возвращаться по своему желанию, но, возвращаясь, они снова вели свое надежно защищенное существование Алисы в Зазеркалье. В Блисдейле не случалось ничего особенного. И жителей это вполне устраивало.
И вдруг одну из новых учительниц начальной школы, Лоис Уилсон, обвинили в сексуальных домогательствах к десятилетней девочке. В ходе расследования, проведенного в школе, обнаружилось еще три аналогичных случая. Имевшаяся информация и ходившие по округе слухи подтверждали, что Лоис Уилсон была лесбиянкой. Вместе со своей подругой, учительницей иностранного языка в соседней средней школе, они снимали домик на окраине Блисдейла. Ни одну из них ни разу не видели с мужчиной. У них просто не было никаких отношений с мужчинами.
Никто в фирме «Бойл, Карлтон и Сесслер» не обрадовался тому, что Кевин взялся за это дело. Он сделал это по собственной инициативе — сам предложил свои услуги Лоис Уилсон, узнав о ее проблеме. Взявшись за дело, Кевин пригрозил уйти из фирмы, если кто-то из старших партнеров запретит ему участвовать в процессе. Фирма все больше его раздражала. Его выводило из себя здешнее консервативное отношение к закону — он прекрасно представлял, какой будет его жизнь, если он тут задержится. Дело Лоис Уилсон стало первым по-настоящему драматическим процессом в его карьере. Кевину впервые представилась возможность продемонстрировать свое умение и профессиональные навыки. Он чувствовал себя, словно спортсмен, которому наконец-то удалось выйти на важные соревнования. Пока что это была не Олимпиада, но уж точно не турнир старшеклассников. Об этом деле уже писали нью-йоркские газеты.
Окружной прокурор Мартин Балм сразу же предложил Кевину сделку с правосудием, надеясь, что дело не выплеснется на страницы газет и не превратится в ненужную городу сенсацию. Главным его аргументом — и в этом он рассчитывал на понимание Кевина — была возможность не вызывать детей в зал заседаний и не заставлять их снова переживать этот ужас. Если Лоис признает свою вину, ей дадут пять лет условно и обяжут обратиться к психологу. Конечно, об учительской карьере придется забыть.
Однако Кевин посоветовал Лоис не идти на сделку, и она с ним согласилась. Теперь она сидела на скамье обвиняемых, скромно потупившись и сложив руки на коленях. Она вняла совету Кевина и теперь выглядела не высокомерной стервой, а страдающей, уязвленной женщиной. Время от времени она промокала глаза платочком.
Кевин заставил клиентку отрепетировать свое поведение. Он научил ее пристально смотреть на свидетелей и с надеждой на присяжных. Репетицию он записал на видео, а потом просмотрел запись вместе с Лоис. Он научил ее всему — как и на кого смотреть, как поправлять волосы, какую позу принять, какие делать жесты. Наступила эпоха видео: теперь важна мимика, позы и жесты.
Кевин мельком взглянул на свою жену. Мириам сидела в четырех рядах от него. Она показалась ему напряженной, и неудивительно — ведь она так беспокоилась за него. Мириам считала, что Сэнфорд Бойл прав и браться за это дело не следует. Но в этом процессе Кевин поставил на кон больше, чем в любом другом за три года работы. Он не мог говорить ни о чем ином. Он долгими часами репетировал, изучал материалы дела, работал по выходным. Он сделал многое сверх того, что полагалось за обещанный гонорар.
Кевин уверенно улыбнулся Мириам и резко развернулся, словно сработала невидимая пружина.
— Мистер Корнбле, вы лично побеседовали с тремя девочками во вторник 3 ноября?
— Да.
— О них сообщила вам предполагаемая первая жертва, Барбара Стэнли? — Кевин кивнул, подтверждая ответ, прежде чем свидетель успел ответить.
— Вы правы. Поэтому я пригласил их в свой кабинет.
— Можете ли вы сказать нам, что вы сказали им, когда они пришли?
— Извините? — Корнбле нахмурился. Вопрос показался ему странным.
— Какой вопрос вы задали девочкам первым? — Кевин сделал шаг к присяжным. — Может быть, вы спросили, не трогала ли мисс Уилсон их за ягодицы? Или вы спросили, не залезала ли она им под юбки?
— Конечно же нет!
— Хорошо, а что же тогда вы спросили?
— Я спросил их, действительно ли у них были проблемы, сходные с той, которая возникла у Барбары Стэнли с мисс Уилсон.
— Сходные проблемы? — Произнося слово «проблемы», Кевин поморщился.
— Да.
— Значит, Барбара Стэнли рассказала своим подружкам о том, что якобы с ней случилось, и три девочки признались в аналогичных «проблемах». Но ни одна из них прежде никому об этом не говорила. Так?
— Да. Я понял это именно так.
— Какая харизматичная десятилетняя девочка, — как бы про себя, но достаточно громко пробормотал Кевин. Некоторые присяжные удивленно подняли брови. Лысый мужчина, сидевший справа, задумчиво склонил голову и пристально посмотрел на директора школы.
Когда Кевин обернулся к залу, он заметил, что элегантный мужчина в заднем ряду улыбается еще шире и одобрительно кивает. «Не родственник ли это Лоис Уилсон? — подумал Кевин. — Может быть, старший брат?»
— А теперь, мистер Корнбле, расскажите, пожалуйста, суду, какие оценки Барбара Стэнли получала по предмету Лоис Уилсон.
— Самые невысокие.
— Самые невысокие… А были ли у нее какие-то проблемы с мисс Уилсон ранее?
— Да, — пробормотал директор школы.
— Извините?
— Да, были. Мисс Уилсон дважды отправляла Барбару в мой кабинет за то, что девочка отказывалась работать в классе и сквернословила, но…
— То есть вы хотите сказать, что Барбара изначально была не в восторге от мисс Уилсон?
— Протестую, ваша честь, — вскочил прокурор. — Адвокат подталкивает свидетеля к выводам.
— Принимается, — кивнул судья.
— Прошу прощения, ваша честь. — Кевин снова повернулся к свидетелю. — Мистер Корнбле, давайте вернемся к тем трем девочкам. В тот день вы предложили каждой из них рассказать о том, что произошло?
— Я подумал, что так будет лучше… Да.
— Не хотите ли вы сказать, что девочки рассказывали о своих проблемах в присутствии друг друга? — потрясенно и недоверчиво спросил Кевин.
— Именно так.
— Но разве это допустимо? Я имею в виду, разве можно было заставлять девочек рассказывать о таком… непристойном поведении…
— Но это же было расследование…
— Понимаю. Вам уже приходилось сталкиваться с чем-то подобным?
— Нет, никогда. Вот почему это происшествие глубоко меня потрясло.
— Вы предупредили девочек о том, что у них могут возникнуть серьезные сложности, если они поднимут шум?
— Разумеется.
— Но вы им поверили, верно?
— Да.
— Почему?
— Потому что все они говорили одно и то же и описывали ситуацию одинаково.
Корнбле явно был доволен собой и своими ответами, но тут Кевин подошел ближе и приступил к самой ответственной части допроса. Он начал буквально обстреливать свидетеля короткими, отрывистыми вопросами.
— Вам не кажется, что девочки могли отрепетировать свои ответы?
— Что?
— Не могли ли они сговориться и выучить свои рассказы?
— Я не понимаю…
— Такое возможно?
— Ну…
— Вам никогда не доводилось сталкиваться с тем, что дети в таком возрасте могут лгать?
— Конечно, доводилось.
— И порой дети лгут коллективно?
— Да, но…
— Разве такое не случается?
— Полагаю, да.
— Вы полагаете?
— Ну…
— Вы вызвали мисс Уилсон в кабинет сразу же после разговора с девочками? Вы обсудили с ней эту ситуацию?
— Да, конечно.
— И какова же была ее реакция?
— Она не отрицала этого.
— Вы хотите сказать, что она отказалась отвечать на подобные вопросы без присутствия адвоката, верно?
Корнбле заерзал на своем месте.
— Я правильно понимаю? — настаивал Кевин.
— Она сказала именно так.
— Поэтому вы стали действовать, сообщили о ситуации руководителю школьного комитета, а затем известили окружного прокурора?
— Да. Мы действовали в соответствии с инструкцией школьного совета для подобных ситуаций.
— Вы не проводили дополнительного расследования? Не беседовали с другими учениками?
— Конечно же нет.
— И прежде чем мисс Уилсон были предъявлены официальные обвинения, вы и руководитель школьного комитета отстранили ее от работы, верно?
— Как я уже говорил…
— Пожалуйста, просто отвечайте на вопрос.
— Да.
— Да, — повторил Кевин, словно свидетель только что признал свою вину. Он выдержал паузу, с легкой улыбкой повернулся к присяжным, а потом снова вернулся к допросу.
— Мистер Корнбле, случалось ли вам ранее высказывать претензии мисс Уилсон касательно подготовленных ею материалов оформления класса?
— Да.
— С чем были связаны эти претензии?
— Ее материалы были слишком скудными и не соответствовали стандартам.
— То есть вы критиковали ее как учителя?
— Оформление класса является важным показателем эффективности работы учителя, — сухо ответил Корнбле.
— Да, понимаю, но мисс Уилсон не… скажем так, не разделяла вашего представления о значимости оформления класса.