Сперва Кевина так ослепила роскошь кабинета, что он не заметил самого Джона Милтона. Когда же он наконец приблизился, этот человек, словно призрак, материализовался в кресле, будто вынырнув из тени.
— Добро пожаловать в «Джон Милтон и партнеры», Кевин, — сказал Милтон. Голос сразу напомнил Его преподобие Пендлтона из епископальной церкви Блисдейла. Кевин сам использовал этот тембр в суде, в арсенале своих ораторских приемов, называя его «воскресным голосом».
Джон Милтон оказался человеком лет шестидесяти, удивительно сочетавшим в благородных чертах лица юношескую энергию и почтенный возраст. Его пышные седые волосы были аккуратно подстрижены и уложены. Как только Пол закрыл дверь за спиной Кевина, мистер Милтон поднялся, вырастая из-за стола шестифутовой фигурой. Улыбка на его бледном лице казалась запечатленной в алебастре. На нем были темно-серый шелковый костюм, ярко-алый галстук и такого же цвета платок, кончики которого торчали из нагрудного кармана.
Когда хозяина кабинета развел руки в гостеприимном жесте, Кевин отметил его недюжинную комплекцию. Милтон находился в прекрасной физической форме, странная и немного озадачивающая смесь молодости и преклонного возраста. Вблизи Кевин разглядел, что и щеки его тронуты румянцем, несмотря на морщины. Крепко пожав протянутую руку, он почувствовал сильную приязнь к этому человеку. Казалось, этой встречи Кевин ждал долгие годы.
— Искренне рад видеть вас, мистер Милтон.
Глаза Джона Милтона претерпели странные метаморфозы, когда они встретились взорами. На первый взгляд карие, они посветлели, принимая какой-то неестественный, почти огненный цвет. Его выдающийся орлиный нос, властный подбородок и губы странного, какого-то оранжеватого оттенка дополняли впечатление. Взгляд у него был пронзительным, как у хищной птицы, и мудрым, как у трехсотлетней черепахи.
— Полагаю, Пол уже показал вам офис.
— О да. Фантастика. Не ожидал — вы позаботились обо всем.
— Я рад. Присаживайтесь, Кевин. — Он показал на высокое кресло с полированными подлокотниками из красного дерева. На них была ручная резьба, из греческой мифологии: какие-то сатиры с минотаврами.
— Благодарю вас, Пол, — с этими словами глава фирмы отпустил сотрудника.
Кевин посмотрел ему в спину: Сколфилд, не оборачиваясь, закрыл за собой дверь кабинета.
Джон Милтон вернулся в свое кресло. Кевин обратил внимание на величественную, царственную осанку и жесты. Милтон опускался в кресло, точно садился на трон.
— Как вам уже известно, Кевин, мы давно рассматривали вашу кандидатуру. Так что испытательного срока не потребуется. Вы могли бы — что целиком совпадает с нашими намерениями — приступить к работе уже со следующей недели. Понимаю, слишком непродолжительный срок для столь серьезных изменений в жизни, но у нас уже подготовлено для вас дело. — Он похлопал рукой по толстой папке.
— В самом деле? — Хотелось спросить, откуда у него была такая уверенность, что Кевин без колебаний примет предложение, но уж слишком это было неучтиво после такого приема. — И в чем же суть?
— Узнаете в свое время, — твердо ответил Джон Милтон. Кевин обратил внимание, как непринужденно он переходит с любезного тона на командный голос, требующий беспрекословного подчинения. Что ж, железная воля хозяина фирмы — также залог успеха и стабильности. — Для начала позвольте ознакомить вас с моими принципами, в которые я посвящаю всех приходящих партнеров. Вскоре вы сами убедитесь, что наша организация — более чем партнерство. Мы близки по духу. В некотором смысле все мои партнеры — члены моей семьи. У нас здесь настоящая команда. И отношения, связывающие нас, более чем деловые. Мы заботимся друг о друге и о семьях наших друзей. Ведь домашние проблемы также оказывают влияние на результативность работы. Согласны?
— Думаю, да.
«К чему он клонит? — задумался Кевин. — Партнерство, родственные отношения… что бы это все значило?»
— Думаю, вы все поймете со временем. — В это время на лицо Милтона наползла тень — видимо, облако прикрыло солнце за окном. — И да не покажутся вам странными или неприемлемыми некоторые мои желания — или требования, решайте сами, как это называть. Например, — продолжал он, — на работу могут влиять такие бытовые обстоятельства, как избранное вами место жительство. Для работы было бы полезнее, чтобы вы переехали в Нью-Йорк.
«Да я только об этом и мечтаю!» — готово было вырваться у Кевина, но он держал себя в руках.
— Несколько лет назад я приобрел по случаю жилой дом в престижном районе Манхэттена, с номерами люкс. Там есть свободные квартиры, и я хотел бы, чтобы вы заняли одну из них, если вам, конечно, понравится.
«И во сколько же это обойдется?» — хотел спросить Кевин, но Джон Милтон, казалось, прочел этот вопрос в его глазах, потому что добавил:
— Бесплатно, разумеется.
— Бесплатно? Без арендной платы?
— Совершенно верно. Такова политика нашей компании по отношению к работникам и членам их семей. И она, разумеется, отражена в договоре, — добавил он с каким-то новым выражением. — Нет, не подумайте, что я навязываю какие-то условия и лезу в личные дела партнеров. Просто я должен быть уверен, что ни вы, ни ваша жена ни в чем не испытываете нужды. Возможно, на прежнем месте работы вас удерживают какие-то семейные связи, — продолжал он, — но, в конце концов, вы будете жить не так уж далеко, и, к тому же, — он вынырнул из тени, и лицо его озарилось улыбкой, — здесь у вас будет новая семья, как я уже говорил.
Кевин кивнул.
— Это… просто чудесно. Конечно, мне надо будет поговорить с женой, — торопливо добавил он.
— Конечно. А теперь, — сказал Джон Милтон, вставая, — поговорим, что такое закон и какой философии я придерживаюсь в отношении него.
— Закон — это колосс на глиняных ногах, — приступил он к объяснению. — Законы часто меняются, дополняются и аннулируются. Отчего бы не иметь права трактовать их в отдельных случаях так, как это представляется более обоснованным… скажем… ммм… логически? Правосудие — благо, но не основа для свода законов. Законы придуманы для поддержания порядка в обществе и влияния на каждого его члена. — Он подошел к краю стола, заглянул Кевину в глаза и опять улыбнулся. — На всех людей, и на так называемых добропорядочных граждан, и на криминальные элементы.
— Сострадание, — продолжал Джон Милтон, прохаживаясь вокруг стола, точно университетский профессор во время лекции, — это замечательно, но ему нет места в системе, поскольку оно субъективно и несовершенно. Сам субъект меняется, в то время как закон может быть совершенным, универсальным и неизменным во времени.
Он сделал паузу и посмотрел на Кевина, который быстро кивнул в ответ.
— Думаю, вы поймете все сказанное мной и согласитесь.
— Да, — откликнулся Кевин. — Может быть, не совсем в таких терминах, но тем не менее я разделяю вашу мысль.
— Мы прежде всего адвокаты, и, пока мы будем помнить об этом, нас ждет успех. — Глаза Джона Милтона наполнились железной уверенностью. Кевин завороженно слушал. Кажется, он столкнулся с совсем иным типом мышления. Вот что значит Нью-Йорк. Речь его собеседника гипнотизировала: ему казалось, что он сам произносит эти слова, следуя за ними движением губ, словно бы шепотом повторяя их.
Сердце бешено стучало, кровь прилила к лицу. В последний раз он чувствовал подобное возбуждение, играя в баскетбол за колледж, когда от успеха в поединке зависело попадание в Высшую лигу. Тренер Марти Макдемот так накрутил их в раздевалке, что они выскочили на поле, готовые сразить любого противника. Он, Кевин, не мог дождаться, когда завладеет мячом.
Джон Милтон неторопливо кивнул:
— Кевин, вы даже не представляете, насколько глубокое взаимопонимание царит в нашей фирме. И как только я понял, что мы с вами непременно поймем друг друга, то немедленно послал к вам Пола. — Он пристально посмотрел на Кевина, и губы его раздвинулись в улыбке, обнажая блеснувшие зубы. Улыбка получилась какой-то робкой, почти заискивающей. — Это дело, принесшее вам успех…
Джон Милтон вновь занял место за столом, на этот раз в более фривольной позе, закинув ногу на ногу.
— Вы имеете в виду дело школьной учительницы, обвиненной в совращении детей?
— Да. Ваша защита была безупречной. Вы видели слабые места в системе обвинения и били наверняка.
— Я знал, что эти девочки — обманщицы…
— Да, — сказал Джон Милтон, склоняясь над столом, словно собираясь обнять Кевина за плечи. — Но вы знали и то, что Барбара Стенли в главном говорит правду и Лоис Уилсон виновна.
Кевин вздрогнул.
— Нет, конечно, вы не были уверены на все сто процентов, это понятно, однако в глубине души вы сознавали, что эта женщина — совратительница. Барбара Стенли — всего-навсего малолетняя шантажистка, и, может быть, она получила хороший урок, но в главном — она сказала правду…
— Но я не знаю этого наверняка, — медленно сказал Кевин.
— Все в порядке, — улыбнулся Джон Милтон. — Вы занимались адвокатским трудом, исполняли свой долг — только и всего.
И тут улыбка сползла с его лица:
— Если бы обвинение сделало свою работу так же добросовестно, как вы, процесс мог закончиться совсем по-другому. Я восхищаюсь вами. Вы были там единственным настоящим юристом. Поэтому вы должны работать у нас, Кевин. Я хочу, чтобы вы работали на нас.
Кевин удивился, откуда Джон Милтон знал детали дела Лоис Уилсон. Впрочем, сейчас его переполняли другие мысли. Разговор зашел о жалованье, и тут он убедился, что Пол Сколфилд ничуть не преувеличивал, говоря о перспективах новой работы. Ему была назначена сумма, в два раза превышавшая ту, что он получал в прежней фирме. Джон Милтон пообещал немедленно отдать распоряжения о переезде Кевина и Мириам в новые апартаменты, как только Мириам согласится. Закончив беседу, мистер Милтон вызвал секретаря и велел ей найти Пола Сколфилда. Пол появился мгновенно, будто бы дожидался за дверью.
— Передаю его вам, Пол. Кевин, добро пожаловать в нашу семью.