– Какую цену?
– Она странная женщина, – Мейер поник головой. – Я знаю ее много лет и догадываюсь, что природа наградила графиню ненормальной страстью, причем это усиливается с возрастом. Муж разочаровал ее. Любовники приходили и уходили, не принося удовлетворенности. Гордость не позволяла ей снизойти до мужчины из деревни. Нероне подошел бы ей, но он уже полюбил Нину Сандуцци. Анна-Луиза ревновала к той с самого начала. В голове, видать, что-то перевернулось. Она пообещала приютить Нину и младенца под своей крышей, если Джакомо Нероне проведет ночь в ее постели.
– Мужчина на грани смерти? – ошарашенно ахнул Мередит.
– Говорю вам, она все видит в извращенном свете. Потому-то Николас Блэк и пользуется на вилле таким влиянием. Художник ей всячески потворствует. Как вы могли ожидать, Нероне отказался. Очевидно, она догадалась, что тот проведет последнюю ночь в доме Нины. И послала записку Иль Лупо. Джакомо арестовали за два часа до рассвета.
– Так вот почему графиня ненавидит его сына!
– Я не думаю, что она ненавидит мальчика. – Мейер покачал головой. – Скорее, ее влечет к нему. Но она все еще ревнует к Нине и ненавидит себя, хотя не знает этого.
Блейз Мередит перекинул ноги через край кровати, сел, пробежался пальцами по редеющим волосам.
– Сколько времени? – в голосе священника чувствовалась усталость. – Мне пора возвращаться, чтобы успеть к обеду. Хотя, видит Бог, я не хочу видеть сегодня их обоих.
– Так пообедаем здесь, – предложил Мейер. – Еда, конечно, будет похуже, но от вас не потребуется напускной вежливости. Я рассказал вам почти все и успею закончить уже сегодня. А на виллу я пошлю какого-нибудь мальчишку, чтобы он извинился за вас.
– Я буду вам очень благодарен, уверяю вас.
– А я благодарен вам, – улыбнулся Мейер. – Инквизитору не часто удается услышать такой комплимент от еврея.
В столовой виллы графиня и Николас Блэк обедали при свечах, в заговорщическом уединении. Настроение графини оставляло желать лучшего. Она начала осознавать, что ситуация все более выходила у нее из-под контроля – от Николаса Блэка толку чуть, а Мередит черпает информацию у Мейера, Нины Сандуцци и отца Ансельмо. Скоро адвокат придет к ней, будет задавать прямые, четкие вопросы. И ей придется признать свой позор, ответит она на них или промолчит.
Нервничал и Николас Блэк. Стычка с Мередитом за ленчем могла иметь продолжение. Теперь они противостояли друг Другу, а художник, при всей его насмешливости, трезво оценивал, сколь велико влияние церкви в латинской стране. И если последует вмешательство епископа – прощай, Италия! Какие конкретные меры будут приняты, Блэк, конечно, не знал, но мог предположить, что их итогом станет звонок из полиции с сообщением об аннулировании его вида на жительство. Власть в Италии принадлежала христианским демократам, за которыми стоял Ватикан.
Так что, заметив страх графини, он тут же попытался использовать его в своих интересах:
– Понимаю, дорогая, от этого священника – только хлопоты. Я уже сожалею, что пригласил его на виллу. Из-за меня вы попали в передрягу. Мой долг – помочь вам выпутаться из этой истории.
Лицо графини мгновенно просветлело:
– Если бы вы смогли это сделать, Ники…
– Я уверен, что нам это удастся, дорогая, – он наклонился вперед и похлопал Анну-Луизу по руке. – А теперь слушайте! Священник здесь. Нам от него никуда не деться. Вы же не захотите выгонять его?
– Нет, конечно, – графиня покачала головой. – Епископу, знаете ли, это не…
– Я знаю насчет епископа, – прервал ее Блэк. – Вам тут жить, поэтому не стоит портить с ним отношений. Мередит должен остаться на вилле. С этим все ясно. Но ваше-то присутствие совершенно не обязательно, не так ли?
– Я… я не понимаю.
– Все просто, дорогая, – художник взмахнул рукой. – Вам нездоровится. Мередиту известно, что вы страдаете мигренью и еще, Бог знает, какими женскими болезнями. Вам потребовалась немедленная консультация вашего врача. Поэтому вы едете в Рим. У вас там квартира. Вам необходимы слуги, чтобы вести хозяйство. Вы берете вашу служанку, Пьетро и, в знак особого расположения к Нине Сандуцци, ее сына. Вы хотите купить ему новую одежду. Обучить его светским манерам. Подумываете даже о том, чтобы он получил образование под руководством иезуитов… – Блэк хохотнул. – Какая мать устоит перед этим? А если и устоит? Мальчик у вас на службе. Итальянские законы довольно путаные, но я думаю, что в этом случае они на вашей стороне, при условии, что Паоло даст свое согласие на поездку. Его матери придется показать, почему она хочет, чтобы он оставался в деревне, я какую она может найти ему здесь работу. Кстати, вы сможете позаботиться и о ней, еженедельно передавая Нине Сандуцци часть жалованья мальчика через вашего мажордома.
Глаза графини на мгновение блеснули, но тут же поблекли вновь.
– Это прекрасная идея, Ники. Но как же вы? Мередит знает, чего вы добиваетесь. Он может причинить вам Немало неприятностей.
– Я подумал и об этом, – художник улыбнулся. – Я останусь здесь… как минимум, на неделю. Если Мередит начнет задавать вам вопросы, скажите, что я, по вашему разумению, плохо влияю на мальчика. И вы, как добрая христианка, хотите увезти его от меня подальше. Просто, не так ли?
– Прекрасно, Ники! Изумительно! – она даже захлопала в ладоши. – Завтра я обо всем договорюсь, и послезавтра мы уедем.
– Почему не завтра?
– Это невозможно, Ники. Поезд в Рим уходит из Валенты утром. Я не успею собраться.
– Жаль! – раздраженно воскликнул Блэк. – Ну, да один день ничего не решает. Постараемся не подпустить к себе нашего священника. С мальчиком лучше поговорить вам. Я не должен иметь к этому никакого отношения.
– Я поговорю с ним утром. – Графиня взяла бутылку вина и наполнила его бокал. – Давайте выпьем, дорогой! А потом откроем еще одну бутылку и отпразднуем найденное нами решение. За что мы будем пить?
Художник поднял бокал и улыбнулся графине:
– За любовь, дорогая!
– За любовь! – отозвалась Анна-Луиза де Санктис и чуть не поперхнулась при мысли: «Но кто любит меня? Кто вообще сможет меня полюбить?»
– Буду с вами откровенен, доктор. – Мередит отодвинул от себя пустую тарелку. – Сейчас меня более заботит не Джакомо Нероне, но его сын. Нероне мертв и, как мы надеемся, среди праведников. Мальчик же переживает серьезный моральный кризис, его могут совратить в любую минуту. Я чувствую, что несу за него ответственность. Но как мне выполнять взятые на себя обязательства?
– Это проблема, – согласился Мейер. – Мальчик уже более чем наполовину мужчина. Он волен в выборе и сам должен отвечать за свои поступки, при всей его неопытности. Паоло, несомненно, понимает, что происходит. Дети в семейных постелях взрослеют рано. Я думаю, он – хороший мальчик, но Блэк может его обольстить.
Мередит рассеянно крошил корочку хлеба.
– Даже в исповедальне нелегко проникнуть в душу подростка. Они пугливы, как кролики, а их внутренний мир куда сложнее, чем у взрослых. Лучше искать подход к графине или к Николасу Блэку.
– А вы пытались?
– С Блэком, да. Но он весь в своих горечи и негодовании. Мы не нашли точек соприкосновения. С графиней я еще не говорил.
Мейер холодно улыбнулся:
– С ней вам придется еще труднее. Женщины вообще не в ладах с логикой, а в данном случае прибавляются страх перед грядущей одинокой старостью и стыд за содеянное… – Он помолчал. – И мне кажется, священник ей не поможет.
– Что же тогда ее ждет?
– Наркотики, спиртное или самоубийство, – не колеблясь, ответил Мейер.
– Таков ваш прогноз?
– А вы хотели бы услышать, что она найдет утешение в боге, монсеньор, но я вас не порадую. Возможен еще один вариант, это слово ругательное, и я не буду оскорблять ваш слух.
Тут Мейер поднял голову и добродушно улыбнулся:
– Знаете, Мейер, это дилемма материалистов. К сожалению, лишь немногие из них понимают ее суть. Они вычеркивают слово «Бог» из словаря, и их единственным ответом на загадку вселенной остается ругательство.
– Хватит oб этом! – воскликнул Мейер. – Давайте лучше выпьем кофе и поговорим о Джакомо Нероне.
…В восемь утра они арестовали Нероне в доме Нины. Обошлись с ним не слишком грубо, но расквасили нос и порвали рубашку, чтобы создать впечатление, что он сопротивлялся аресту. В действительности он спокойно стоял, двое держали его за руки, третий бил, а остальные пытались сладить с Ниной, которая орала и рвалась ему на помощь, а затем, когда они ушли, упала на кровать и забилась в рыданиях. Младенец же не кричал, лежал в колыбельке, ухватившись крошечными ручками за подушку.
По склону холма его вывели на дорогу, а затем заломили руки и, полусогнутым, провели по деревне. Люди стояли у дверей, молчали и смотрели. Даже дети замолкали, когда он проходил мимо. Иль Лупо рассчитал верно. Голод и верность – несовместимы. Эти люди знали, что победители всегда правы. Они вставали на сторону сильных, а не добрых. То была суровая страна с суровой историей. И прошлое связывало крестьян по рукам и ногам.
В доме Мейера Нероне грубо бросили на пол и закрыли дверь. Сбежался народ, но часовые всех отгоняли, призывая разойтись по домам. Иль Лупо решил провести показательный суд, и крестьянский бунт не входил в его планы.
Нероне встал, размял затекшие руки, вытер кровь с лица. Огляделся. Комната превратилась в зал суда. Иль Лупо, Мейер и еще трое мужчин сидели за столом, за их спинами стояли вооруженные люди, черноволосые, небритые, в кожаных куртках, сдвинутых набок беретах, с пистолетами за поясом, автоматами в руках. Еще двое застыли у двери.
Серьезные лица, какие, пристало иметь присутствующим при историческом событии. Лишь Иль Лупо улыбался, ясноглазый и вежливый, как хозяин на званом обеде. Он и нарушил затянувшееся молчание:
– Я сожалею, что с вами грубо обошлись, Нероне. Вам не следовало сопротивляться аресту.
Нероне ничего не ответил.
– Вы, разумеется, имеете право узнать выдвинутые против вас обвинения. – Иль Лупо взял со стола лист бумаги и прочитал, четко выговаривая каждое слово: – Джакомо Нероне, вы предстали перед трибуналом по обвинению в дезертирстве из британской армии и в активном сотрудничестве с немецкими частями, действовавшими в окрестностях Джимелли деи Монти. – Положив бумагу на стол, Иль Лупо продолжил: – Перед тем как трибунал приступит к рассмотрению этих обвинений, мы готовы вас выслушать, если вы хотите что-то сказать.