— Мне хватает и этого, — повторила она с нажимом на втором слове. — К тому же в нашей адвокатуре заработать больше — проблема. Крупных дел у нас в городе не бывает, только в Рязани, поэтому и о серьезных деньгах здесь говорить особо не приходится. А «решать вопросы» по знакомству с судьями, как мне тут, конечно, уже предлагали, я не желаю. Всех их, можно сказать, я сама вырастила и воспитала, и чтобы теперь подходить к ним и о чем-то просить — нет.
— А муж? Ты замужем? — спросил я, кивнув в сторону дома.
— Нет, мужа у меня нет, и детей тоже, — ответила она, и я понял, что допустил бестактность. И все-таки по инерции спросил:
— А чего с мужем-то? Развелись или умер?
— Да нет, — она улыбнулась, — я вообще никогда за мужем не была.
Я молчал. Разуков сделал вид, что увлечен размешиванием сахара в чае.
— Я всю жизнь здесь прожила, а у нас женихов раз-два и обчелся. Да и боялись они меня.
— Это как? Ты извини, конечно.
— Да чего там! Дело прошлое, — Вера рассмеялась. — Но не потому боялись, что я Баба-яга, а потому что судья…
Оказалось, что в этом городишке всегда было не более трех-четырех предприятий. Таких, например, как автобусный парк, хлебозавод, кирпичный завод и что-то типа песчаного карьера. Был там, конечно, еще свой отдел КГБ, своя милиция, суд и прокуратура. Ну, и райсовет с райкомом КПСС, разумеется, тоже. Вот первые лица всех этих предприятий, учреждений и организаций, собственно, и составляли костяк руководства города, входя все вместе в бюро райкома партии и управляя городом от имени партии и народа. К руководству еще относились начальники районо, райсобеса, райздравотдела. В 90-х здание райкома заняла мэрия. И первым мэром города стал судимый когда-то за тунеядство сын главврача местной больницы, который в августе 1991 года участвовал в защите Белого дома в Москве, где познакомился с самим Бурбулисом и сфотографировался с Ельциным, Ростроповичем и Макаревичем. Но ближайшими помощниками у этого мэра еще долго остались все те же самые люди: прокурор, председатель суда, начальник милиции, местный чекист и руководители тех самых трех-четырех госпредприятий, пока они еще не были приватизированы и разворованы. В общем и целом, как видим, со времен Салтыкова-Щедрина ничего в России не изменилось.
— Ну, и за кого выходить тут было замуж, когда общалась я только с ними? — спросила Вера. Вопрос был, конечно, риторическим. — Не за кого, — тут же ответила она сама. — Прокурор давно был женат, чекист, милиционер и секретарь райкома тоже… Та же история и с директором хлебозавода…
Короче, как я понял, женщине фатально не везло! Директор автоколонны оказался тоже женат, а появившийся в 90-х мэр — даже дважды. Директор кирпичного завода был, правда, разведен, но так пил, что хоть святых выноси. А начальник песчаного карьера бегал не за ней, а от нее, и вскоре сел. Ну, что уж тут говорить о каком-нибудь начальнике цеха или о необразованном рабочем? Кооператоры же и предприниматели видели в председателе своего суда не объект любви, а объект подкупа.
— А ты-то женат? — спросила в свою очередь меня Вера. — Помню, у тебя были и дочь, и сыновья…
Я кратко рассказал ей о своем житье-бытье за эти годы, о том, что старшая дочка — кандидат юридических наук, а сыновья уехали работать и жить в Испанию. И поясняя, как и почему это произошло, заметил, что Испания — прекрасная страна, лучше Италии и Франции.
— Лучше? — засомневалась Вера.
— Конечно, лучше! — воскликнул я, взмахнув руками.
— Во! Узнаю Беляка! — она засмеялась, приглашая в свидетели и Разукова. Но тот был по-прежнему мрачнее тучи.
— Во Франции народ чопорный, — начал объяснять я. — Там всё дороже и много арабов, а в Италии кухня — пицца да паста и нет такого разнообразия, как в Испании. И коммунальное хозяйство, и дома, и дороги итальянских городов сильно уступают испанским. К тому же в Италии слишком большая социальная разница между богатым севером и бедным югом, что не есть хорошо, да еще плюс ко всему — мафия!
— А в Испании мафии нет? — с недоверчивой улыбкой спросила Вера и снова посмотрела на Разукова. Подозрительно посмотрела.
— В Испании ничего этого нет. Ты была в Барселоне?
— Нет, я вообще никогда не была за границей, — призналась неожиданно Вера.
— Да ладно! — не поверил я. — Что, и в Турции даже не была? — Мне казалось, что в Турции-то в 90-х побывали у нас все.
— Ни разу.
— Ну, вот это ты зря… — произнес я, не зная, как реагировать на это ее признание — пожалеть или пожурить.
— Да я и в Москве-то двадцать лет уже не была, — сказала Вера. — И не хочется.
— Но как же?.. — я все-таки надеялся, что она шутит. — И по работе никогда не выезжала?
— По работе я выезжала в Рязань — там у нас начальство.
«Но ведь это всего-то в полутора сотнях километров от Москвы! — подумал я. — Запереть себя добровольно здесь, в этом сонном городишке, в старом родительском доме, за этим дощатым забором!..»
— Ну, у нас тут тоже есть чем заняться, — сказала она, словно прочитала мои мысли. — Свои заботы, своя жизнь…
— Да, но… все-таки…
Мы помолчали.
— А Москва сейчас совершенно другая, — сообщил я.
— Ну и что с того? — пожала плечами Вера. — Я это вижу по телевизору. И тебя часто вижу… И читаю про тебя в газетах. И за твоими творческими успехами слежу. Здесь ты верен себе, молодец!.. Но удивляюсь, Сергей, как можешь ты браться за все эти ужасные бандитские дела!.. Ну, ты же сам понимаешь, что эти люди — преступники! Что это? Беспринципность? Желание больше заработать? А как же совесть?
— Ве-ра, — произнес я по слогам и, подбирая слова, набрал в легкие побольше воздуха, — ну, ты же судья! Как можешь ты вообще говорить такое?! Ведь без адвокатов нет справедливого суда. Каждый человек имеет право на такую профессиональную помощь. И тебе самой она тоже может понадобиться, не дай бог, конечно. Ведь даже ты, юрист и бывшая судья, можешь чего-то не знать. А если будешь волноваться, чего-то забудешь… И к тому же мы, адвокаты, в отличие от прокуроров и вас, судей, не сажаем людей, не ломаем им жизнь, не делаем им хуже, — мы только помогаем людям. Поэтому о какой беспринципности ты говоришь?! И как ты можешь подозревать меня — меня, которого знаешь много лет! — в отсутствии порядочности?!. А вот раз так, скажи мне тогда, бывшая судья, — я решил с ней более не церемониться, — скажи мне честно, ты всегда выносила только справедливые приговоры? И ни разу не вынесла приговор или решение по звонку свыше?.. И вообще, сколько людей ты посадила?.. Да, ты никогда не выносила приговоров о расстреле, не давала людям двадцатилетних сроков или пожизненного заключения. Но только лишь потому, что всю жизнь проработала здесь, в районном суде, а не в областном, где такие дела рассматриваются. Но и 6–8 лет лагерей это ведь тоже немало! Особенно за кражу или хулиганство какому-нибудь безусому пареньку. Или ты скажешь, что никогда, ни одному человеку не дала 5 лет за простую драку или за украденные несколько мешков комбикорма вместо года условно? И не отправила в тюрьму ни одного местного предпринимателя за то, что тот где-то словчил? А сколько людей ты, Вера Аркадьевна, оправдала?.. Вам, судьям и прокурорам, надо самим почаще думать о своей душе вместо того, чтобы обвинять адвокатов в продажности и цинизме…
Вера нахмурилась, но промолчала.
— А эти твои Жирик с Лимоновым? — спросила она. — Как ты можешь работать с ними? С этими, уж прости меня, шутами гороховыми.
— Ну, это я уже слышал, — сказал я. — И не раз.
— Ну, вот видишь, значит, не одна я так о них думаю.
— Не одна, — согласился я. — Но и Жириновский, и Лимонов — другие. Вы судите о них неверно.
И тут Разуков, все это время угрюмо сидевший в торце стола над чашкой чая, вдруг, словно рефери, одобрительно закивал головой.
К этому моменту чай наш давно остыл, теплый осенний день уже перешел в прохладный вечер, внуки Вериной сестры, как надо было полагать, все еще спали беспробудным сном, и мы поняли, что наш визит слишком затянулся.
— Так все-таки, Сергей, скажи честно, зачем ты приезжал? — спросила Вера, когда мы с Разуковым уже сели в машину.
— Я же объяснял — тебя повидать, — улыбнулся я.
— Нет, но честно, — не унималась она. Ей, видимо, никак не хотелось верить, что я мог приехать к ней, бывшему председателю районного суда, из самой Москвы просто так, без всякого дела и без какой-либо просьбы.
— Я тебя не обманываю, — сказал я и добавил: — Верочка.
— Ну, ладно, потом позвонишь, — так и не поверила она мне, протянув клочок газеты, на котором размашистым, уверенным почерком был написан номер ее телефона…
Всю дорогу до Москвы мы с Алексеем молчали. Я гнал свой бумер вслед за солнцем на запад, оставляя все дальше и дальше позади себя этот провинциальный городок, а вместе с ним воспетые Есениным поля, живописные речки и убогие деревенские домики, которыми еще несколько часов назад мы так умилялись. Гнал, чтобы поскорее оказаться среди небоскребов и широких, шумных, освещенных ярким светом столичных улиц и площадей.
Лимонов в Октябре
Мы давно собирались с Лимоновым съездить вместе на машине в Питер. Прокатиться с ветерком на мощном BMW по дороге первого русского революционера Радищева, останавливаясь у придорожных кафе, беспечно болтая и глазея по сторонам, где мало что изменилось с советских времен, — милое дело! Ну, в общем, хотели вспомнить наши прошлые путешествия в Харьков и снова ощутить всю прелесть дорожных приключений. Но этим планам постоянно что-то мешало осуществиться.
Однако летом 2012 года я твердо пообещал Эдуарду, что мы непременно отправимся в такое путешествие. И сделаем это, как только его вызовут в Выборгский районный суд Санкт-Петербурга в качестве свидетеля. Там, в Питере, незадолго перед этим начался так называемый процесс двенадцати (над двенадцатью активистами «Другой России», обвиненными в продолжение деятельности запрещенной Национал-большевистской партии), и Лимонов сам хотел выступить на суде в защиту своих товарищей.