– Он убьет меня, – выговариваю я. – Или не он. Но кто-то точно убьет. Теперь я не смогу даже выйти на улицу без угрозы быть зарезанной…
Виктор смотрит сочувственно. Янтароглазый. Настороженный. И всклокоченный, будто пробирался через дымоход. Затем выдает скорее утверждение, чем вопрос:
– Ты узнала, кто убийца. Не отрицай.
Невесело усмехаюсь, глядя на свои трясущиеся руки. Пока я изливаю душу, Виктор включает торшер, так что я наконец-то могу хоть что-то разглядеть и щупаю покраснения на коже. Завтра будут синяки.
– Да, – шепчу, сильно нервничая. – Можете пообещать кое-что?
Виктор кивает, внимательно рассматривает мое опухшее лицо.
– Пусть моя бабушка не узнает, что случилось, если… если случится. Пожалуйста.
– Эми, с тобой ничего не случится. – Он берет меня за плечи, пронзает взглядом желтых радужек, словно в него вселился демон. – Я обещаю. Все будет хорошо.
– Вы не понимаете, – сокрушаюсь я. – Когда умерли мои родители, ее жизнь истлела. Она жила, как и раньше, – давала уроки на фортепиано, готовила, убирала, ходила на собрания в школе, но выглядела при этом как манекен. Она жила ради меня. Пожалуйста, не дайте ей узнать правду… ее это убьет.
Слова льются водопадом. Не знаю, зачем я это говорю, но кажется, что сейчас это важно и обязательно нужно кому-то рассказать.
– Успокойся, – настаивает Виктор, хмурясь и вытирая мою щеку. – Не надо, слышишь?
– Вам легко говорить!
– Он не сможет больше причинить вреда. Тем более тебе. Этот маньяк будет гнить в тюрьме до конца времен.
– Конца времен… – глупо смеюсь в истерике. – Вы любите такие дурацкие высокие слова, да? И истории убийств для вас как что-то прекрасное? То, что заставляет вас жить, раскрывать их – смысл жизни, ведь так вы это ощущаете, верно? А я вот не доживу до этого конца времен.
– Эмилия…
Я поднимаю глаза, и Виктор спрашивает шепотом:
– Кто он? – Поджимаю губы. – Имя. Ты знаешь имя? – не унимается он.
– Я…
– Он вот-вот убьет человека.
– Вы не понимаете, – сиплю, закрывая лицо.
Виктор берет мои ладони, сжимает и склоняется.
– Я понимаю. Просто скажи как есть. И мы найдем решение. Вместе. Обещаю.
Я втягиваю воздух, перевожу на Шестирко взгляд и шепчу ответ:
– Глеб… он тот… кто вам нужен.
Глава 17
Лео. Шакал. Адвокат…
Ни одно из этих слов я не могу выдавить. Зато Глеб – пожалуйста! Готова кричать во весь голос, что он серийный маньяк, растлитель котят, каннибал… да кто угодно!
Шестирко глубокомысленно потирает свою каштановую щетину, расхаживает из угла в угол по гостиной, рассматривает стены и мебель, даже пыль на камине не дает ему покоя: чуть ли не слизывает ее. А вот поверил ли он моему заявлению – не знаю.
– Ты уверена, что Глеб? – переспрашивает он и переводит на меня взгляд янтарных демонических глаз, пугающих, едких.
Глаза у него такие, словно он падший ангел. Вырвался из ада и добрался в образе желтоглазого змея до Евы – то есть меня, ага, дурочки, которая должна не яблоко откусить, а имя назвать, и тогда великое божество будет уничтожено навсегда. Один укус. Одно слово.
Виктор молчаливо ждет, и я с трудом сдерживаю желание натянуть на макушку пальто, чтобы спрятаться от оголяющего взгляда.
– Нет, – хрипло выдыхаю, пытаясь вернуть себе голос. – Мне так… кажется.
– Сладкая, ты юрист, – фыркает он, приступая к исследованию кухни. – Если не доказано, по хрену, что сказано.
Я прикусываю язык, слыша непривычный для Виктора стиль общения. Хотя откуда мне знать, как он разговаривает вне работы? Мы виделись-то несколько раз. Я даже не замечала, что он носит под верхней одеждой, и ожидала увидеть черный костюмчик, как у секретного агента, он ведь из ФСБ, но Виктор одет в серую кофту с растянутыми рукавами и потертые темно-синие джинсы. Хотя он из той категории людей, на которых любая тряпка с помойки выглядит брендовой вещью.
– Глеб сказал, что вернется, – выдавливаю я. – Нам надо уходить отсюда. Срочно.
– Уйдем. – Он передергивает плечами, не отрывая взгляда от мелкой бежевой плитки над раковиной, шкрябает ее. – Сначала осмотримся.
– Но…
– Пошарь в гостиной.
Его глаза сверкают охотничьим азартом, а пальцы (уже в черных перчатках) исследуют раму картины. Потом его кидает к окну. К столу. Под стол. В шкафчики. Под раковину. Не успеваю крутить головой. Виктор исследует комнату со знанием дела, пока я топчусь на месте бесполезным театральным реквизитом.
Конечно, он не уйдет с пустыми руками. Ему нужны зацепки, вещественные доказательства – раз уж влез в чужой дом, – да и не очень-то он доволен моим ответом. Словно ожидал услышать другое. Или правда ожидал?
Сжимаю холодные ладони в кулаки. Неужели Виктор догадывается, что Лео… тот самый убийца? И как тогда быть?
О, великие боги всех времен и народов, как же я хочу нырнуть под свое махровое одеяло и укрыться с головой, спрятаться от мира, а не переворачивать кувырком дом, где меня собирались (и собираются!) пристрелить. Но Шестирко слишком взбудоражен. Нытье не поможет. В его приоритетах раскрытие личности убийцы, а не спасение тупоголовой второкурсницы.
К тому же еще вечером я сама торопилась исследовать дом в поисках улик. Как говорится, будьте осторожны в желаниях – они имеют свойство исполняться не вовремя.
– Зачем холодильник, если он пустой? – кривится Виктор, захлопывая морозилку. – Хоть бы виски припрятали.
– А вы не боитесь, что Глеб сейчас вернется? – сетую, заглядывая то через одно, то через другое плечо Шестирко.
Бегаю за ним скулящим щенком.
– И прекрасно! Я бы хотел этого, – дразнит он, – когда человек в панике, он ведет себя неразумно. Если Глеб вернется и увидит, что тебя нет, интересно посмотреть, что он будет делать… не думаешь? Приходит, а какая-то малявка сама выбралась из наручников и сбежала, утерев ему нос. Забавное зрелище. Так и вижу его лицо, просто прелесть.
– Вы куда? – восклицаю, когда Виктора уносит волной воодушевления на второй этаж.
– Осмотрись. Если увидишь что-то интригующее, подозрительное или… кого-то, значит, зови, кричи, ну или плачь, а я пороюсь в спальне, – он свисает с перил, – или хочешь со мной?
– Вы издеваетесь?! Меня убить хотят!
– Хотят… или хочет?
– Откуда я знаю? Может, у гребаного киллера есть помощники или еще кто!
– Вроде Леонида? – в его голосе звучит какая-то новая нота.
– Не знаю, просто уйдем! Пожалуйста!
– Такие убийцы – одиночки, как правило, – не унимается Виктор. – Потому дело странное. По крайней мере, мне так показалось, когда я понял, что Чацкий…
– Боже, лучше бы осталась сидеть у лестницы, – сокрушаюсь я, – меня бы что так, что так прибили.
– Если бы хотел, убил бы сразу, – скучающе протягивает Шестирко.
– Виктор!
– Понял, нет в тебе азарта.
Я сужаю глаза, ощущая лютую потребность почувствовать в ладонях его шею и сдавить.
– Совсем!
Шестирко не скрывает разочарования.
– Эй, – окликает он, – думай, что конец пришел… ему. А не тебе. Идет? Это у него проблемы. Реальные проблемы. А если что-то найдем – нереальные проблемы.
Он подмигивает. И утекает наверх. Я вскидываю бровь, оглушенная интонацией Шестирко: очень уж ярко и с издевкой он выделил местоимение «ему».
«Знает, что ты – лгунья!» – вопит совесть.
– Если мы и дальше будем тут сидеть, то боюсь, что под этими досками меня и закопают, – кричу Виктору вдогонку.
Или даже не будут утруждаться, орудуя лопатой, а просто оттащат на помойку и выбросят. Ох, а Глеб… он меня и в кислоте может растворить, химик треклятый.
– Пять минут, солнце!
Ага, конечно. Пять минут для меня равны пяти часам. Бежать надо! Вздыхаю и кутаюсь в коричневое пальто плотнее. Ладно. Без Виктора все равно не уйти. Некуда! Придется помочь, иначе застряну до прихода… Лео. О черт! И что будет, когда он явится?
Я спохватываюсь, что попала в ловушку.
– Нашла что-нибудь? – отдаленно слышу вопрос Виктора.
Господи! Искать улики против (ха!) Глеба – последнее, чем я собираюсь заниматься. Виктор смеется, что ли? Меня похитили! На минуточку!
Я иду в прихожую, пробую открыть входную дверь и посмотреть, насколько сильный снегопад на улице, а вернее, за какое время я окоченею, если решу выбираться сама.
Так-так…
Без ключа не открыть.
Проклятье! Хочется найти тройку драгоценных пробирок Глеба и разбить их о стену. Пусть обрыдается потом! Вместо этого замечаю на гардеробной полке – да ладно? – свой телефон.
Глеб оставил? Почему?
Включаю айфон. Батарея разряжена. Экран вновь тухнет. О, великолепно! Подайте же наконец-то приз «Фортуна века» этой неудачнице! Глеб решил, что раз зарядить айфон у меня не выйдет, то пусть валяется в коридоре до приезда Лео? Или мой телефон можно отследить, а Глеб поехал в какое-нибудь тайное место? Тогда почему он его по пути просто в окно не выбросил? Ерунда какая-то.
Кажется, на кухне есть стационарный телефон.
Кусаю ноготь, подумывая вызвать такси и за копейки продать водителю айфон, лишь бы увез меня далеко-далеко-далеко… в Антарктиду или лучше на Плутон, чего мелочиться?
Черт, а если серьезно? Куда? Я не могу вернуться в общагу. Глеб найдет меня. Стоп. А мне всю жизнь от него прятаться? Обалдеть! Что теперь делать? Переводиться учиться в другой город? А это меня спасет? Сомневаюсь.
Кладу телефон в карман, но мимолетом задеваю свое отражение в экране.
Жуть какая…
Чудовище зареванное.
Я вздыхаю, возвращаюсь в гостиную, еще раз выглядываю в окно, как дура – с розовой надеждой, что за минуту зима превратится в лето, – но мороз остается морозом. Придется помогать Виктору. Но сначала… надо умыться. Моим видом только ворон на полях отпугивать.
Захожу в ванную, подхожу к раковине, включаю воду и умываюсь. Бойлер не работает. Вода ледяная, колет пальцы.
Не день, а катастрофа.
Разноглазая опухшая кикимора смотрит на меня из зеркала – невыносимо жалкое создание.