– Ты не беспомощна. И ты не ответила на вопрос.
Под ресницами Виктора пульсирует такая настороженность, что я осознаю, насколько для него это важно – мое доверие.
Я поджимаю под себя ноги. Халат доходит до колен. Виктор одной рукой обнимает меня за плечи, другой трет свое бедро, и я замечаю, что ему хочется меня утешить, но он не знает, что для этого лучше сделать. Оно и ясно. Трудно подобрать слова, если все и так умещается во взгляде, говорящем: «Я понимаю, ты страдаешь».
Чувствую медовый запах пахлавы: то ли одеколон такой странный, то ли мужчина успел перекусить.
– Ну конечно, боюсь, я всех уже боюсь! – втягиваю носом воздух. – Что тебе стоит скрутить меня и… ты понял.
– Интересные у тебя желания, – смеется он.
– Они не мои!
– Так и не мои.
Толкаю его, хихикающего, локтем. Отворачиваюсь. Снова издевается. Или это я настолько испорченная?
– Сказать честно, Эмилия? Даже если голая упадешь мне в ноги, эротично умоляя взять тебя здесь и сейчас всеми возможными способами, я тебя остановлю. Ты нужна мне для решения проблемы с убийцей. Кроме этого, меня больше ничто не интересует. Вот тебе правда.
– Но…
– Ты остаешься у меня, только пока хочешь, – говорит он. – И уйдешь тоже, только если захочешь. Я не держу. И не гоню. Я хочу помочь. А ты можешь помочь мне, на что я лишь надеюсь.
Он встает, приглаживает свои разлохмаченные русые волосы. При свете ночника желтая футболка делает его глаза еще ярче и янтарнее, Виктор смотрит на меня, точно рысь на ночной охоте.
– Спокойной ночи, – шуршит он и покидает комнату, твердо выговаривая у двери: – Не отвечай адвокату. По крайней мере, до утра.
– А что будет утром?
Дверь захлопывается.
До смерти уставшая я забираюсь под одеяло – и вновь слышу вибрацию сообщения!
«Надо поговорить».
Поджимаю губы и пишу ответ:
«Пожалуйста, оставь меня».
Экран тухнет. И загорается.
«Эми, я не причиню тебе вреда».
Я всхлипываю, осознавая, насколько огромно желание ему поверить и как сильно рвется из меня, затем выключаю телефон и накрываю голову подушкой, чтобы поскорее заснуть.
Глава 20
Первое декабря. Десять утра. И очередная прогулянная пара в университете. На фоне вероятности быть застреленной – не самое страшное, но с этим тоже надо что-то делать, пока меня не исключили.
В глазах колючки от недосыпа. Я выползаю из-под одеяла, касаюсь пятками прохладного пола. Ежусь. Рядом на кровати спит Джерри, посапывает. На тумбочке стоит тарелка с круассаном и чашка кофе.
И когда Виктор все успевает? Он спит вообще? Уже сомневаюсь в том, что он человек: неожиданные появления, глаза исчадия ада, способность буквально читать мысли и разговаривать с невидимыми собеседниками… так себе послужной список.
Потягиваясь, иду к окну, раскрываю серые шторы. На подоконнике источник ночного шуршания. Хомяк! Весело купается в опилках. Странное место Виктор для него выбрал… за занавесками.
На улице ярко светит солнце, плавит остатки снежного покрывала и приятно греет лицо, которое стоит покрыть килограммом тонального крема. На шифоньере зеркало. А в нем – опухшее чудище. Оно оказывается мной. Клянусь, я едва узнаю свое лицо. Продолжительные рыдания превратили меня в кикимору, так что прежде чем взяться за ароматный круассан, я отправляюсь в ванную, плескаю себе в лицо ледяную воду. Отеки слегка сходят, но выгляжу, один черт, болезненно.
Ладно. Как говорит моя бабушка, когда расстроен, пожуй что-нибудь. Совет не гениальный, однако рабочий, и я бреду с тарелкой и кружкой на кухню, откусываю половину круассана. Вкус потрясающий. Запах горячего теста и вовсе божественный. Подношу к губам чашку. И замираю.
Аромат кофе.
Он настолько сросся с образом Лео, что при каждом вдохе меня бросает в дрожь, на эмоциях выплескиваю кофе в раковину и запихиваю в рот остатки круассана.
– Его варил не я, – голос за спиной. – Он из кофейни…
Шестирко заходит на кухню с пузатым пакетом. Рядом проскальзывает овчарка, торопится опустошить миску. Виктор смотрит так, как смотрит ребенок, которому учительница поставила двойку за рисунок, а он воодушевленно создавал этот шедевр весь вечер.
– О, я… нет! Я не поэтому вылила! Он вкусный, но… неважно. Извини.
Виктор недоуменно моргает, потом пожимает плечами, ставит пакет на стол и снимает пальто. Сначала собирается повесить его на стул, но что-то его останавливает. Относит в коридор.
До меня вдруг доходит, что он немного прибрался на кухне.
– А я-то выпендриться хотел: сказать, что сам приготовил, а не из стакана в кружку перелил. Эх, ну ладно. С первым днем зимы тебя!
– И тебя, – улыбаюсь я, – а ты спал?
– Часок, – говорит он, доставая из пакета гамбургеры. – Раз у тебя такие особые отношения с кофе, может, чай?
– Да, я поставлю чайник, – спохватываюсь.
Неудобно вышло. Надо же было ему зайти именно тогда, когда я выплескивала кофе в раковину. У моего везения нет границ!
– Нет, нет, присядь, – просит он, вынимая чайник из моих рук. – Есть разговор.
– О чем?
– Присядь, – настойчиво требует, сжимая пальцами мое предплечье.
Я делаю два шага назад. Приземляюсь на стул. Не нравится мне этот тон, да и улыбка сбежала с его лица.
– Что-то случилось?
– Ты говорила с адвокатом, после того как я ушел? – спрашивает, массируя брови.
– Ам…
– Отвечай честно, Эмилия, – указывает на меня пальцем. – Я вижу и слышу, когда ты лжешь, даже не пробуй.
– Я попросила его оставить меня. И все.
Виктор вздыхает со стоном: так, будто ему сейчас придется учить собак чтению.
– О лаборатории говорили?
Видя раздражение мужчины, спешу оправдаться:
– Нет. Я лишь хотела…
– Чего? – перебивает он, стуча пальцами по столешнице. – Услышать, что вреда не причинит? Он ведь сказал это, да? Конечно, сказал, что еще ему говорить? А ты поверила?
– Я не знаю, во что верить, – честно признаюсь, опуская голову.
За спиной Шестирко бурлит электрический чайник. Несколько раз кидаю на мужчину взгляд. Он беспрерывно гипнотизирует меня, а через минуту садится рядом, подвигая стул так близко, что упирается своими коленями в мои. Золотые радужки блестят в утренних лучах солнца, словно две монеты. Чувствую его парфюм с нотками грейпфрута и мха.
Раздается телефонный звонок, и Виктор с фырчаньем отвечает собеседнику:
– Ну что еще?! – Пять секунд закатывания глаз к потолку. – Я сейчас с ней, ясно? В управление не повезу, сам поговорю, чтобы ребенок не нервничал. Все. Отстань!
И сбрасывает звонок.
– Виктор, – едва слышно произношу, сжимая край футболки, – что происходит? Я не понимаю.
– Сегодня опера устроили обыск в доме у моря. Знаешь, что они там нашли? Ни черта! Кто-то вычистил дом вместе с лабораторией. До основания. Буквально хлоркой выдраили! Ничего не осталось. Ноль.
– Как же…
– А я собирался у тебя спросить. – Он откидывается на стуле. – Двум людям это не под силу. Там целая команда работала.
Шестирко встает, до того цветисто чертыхаясь, что я вжимаю голову в плечи, словно это я всю ночь вычищала лабораторию.
– Глеба вызвали на допрос. Но против него нет ни одной улики. Ни одной. Сидел весь из себя не понимающий, что от него хотят.
Я ловлю образ Глеба, так взбесивший Виктора. Молчаливый, непробиваемый и презрительный, сверкающий серо-голубыми глазами на допрашивающих его оперативников.
– В общем, беловласку отпустили.
– Что? – ужасаюсь я.
– Кстати, интересный момент. – Виктор заливает чайный пакет кипятком. – Глеб выглядел так, будто его грузовик переехал.
– В смысле?
– Его кто-то избил.
Виктор разрывает обертку черного шоколада и разламывает его с такой силой, с какой бы сломал челюсть Глебу.
– Кто?
Шестирко странно на меня оглядывается, подходит, ставит чай и кладет плитку шоколада. Садится, подпирая кулаком голову.
– Ты спишь с Чацким? Насколько все серьезно? – бесцеремонно спрашивает, отламывая кусок шоколада и протягивая мне.
– А тебе не кажется, что это личное? – утыкаюсь носом в кружку.
– Открывай рот, – Виктор тычет мне шоколадом в лицо. – Глотай. И отвечай на вопрос.
– Это личное! – Я выбиваю шоколад из его руки.
– Нет. Личное – это если я спрошу, с каким лицом он кончает, какой длины его член или в каких позах ты любишь заниматься сексом. А я спрашиваю по делу. Чувствуешь разницу?
– У нас всего один раз… было.
– То есть вчера? Где? Во сколько?
– Прекрати!
– Солнце, я обеспечил тебе иммунитет, теперь ты официально под защитой структур. А главное – под моей личной. Будь добра, хоть немного мне помоги. Я прошу лишь честности.
– Господи, меня точно убьют, – никну я.
– Кто? Глеб? Не станет он. Угрожать, может, да. Но не нападет. Кишка тонка, слишком палевно. А у нас, в свою очередь, нет доказательств. Влипли не меньше. Ведь с этого дня убийца станет куда осторожнее, если он не полный кретин, а он не кретин.
Я моргаю. После слов Шестирко с плеч падает многотонный груз. Радоваться рано, однако я уверена, что его слова абсолютно логичны. Никто сейчас меня не тронет. Это будет необдуманно.
– Я благодарна за помощь. Но что вы от меня хотите?
– Глеб не сунется. А вот Леонид… – Виктор накручивает на палец мой локон. – Он выйдет на тебя. Без сомнений. Вопрос в том, что ты ему скажешь?
– Ничего, – отодвигаюсь подальше. – Я не стану с ним говорить.
– Почему?
– Он мерзавец!
– Но ты ведь выбрала его объектом страсти. Спала с ним.
– Мой бывший, который меня чуть не изнасиловал, и недельная рыба в холодильнике – тоже были моим выбором. Хреновым выбором. Выбирать я не умею. И нечего здесь мусолить.
Виктор в размышлениях жует шоколад и отхлебывает мой чай, хотя его стоит рядом.
– Есть другое предложение, – заявляет он и гладит прибежавшего шпица. – Ты выслушаешь Чацкого и продолжишь общение с ним.