Его обжигающие прикосновения.
Его голодные толчки во мне.
Его порочные и одновременно ласковые слова, когда я извивалась под ним и чувствовала, как мир внутри взрывается миллионом ядерных бомб, чувствовала то, что никогда не знала, каждое его движение отзывалось внутри новыми волнами наслаждения. И проклятье, это невозможно взять и выбросить из памяти!
– Будь со мной, – просит он.
Я вижу зеленые глаза – совершенно сумасшедшие, греховные – и поддаюсь порыву. Отвечаю на поцелуй. Нужно обдумать происходящее и эмоции, которые раздирают изнутри, но я сделаю это позже. Сейчас – лишь Лео. Его вкус. Оттенки кофе и дыма сигар. Жажда получить больше. Хочется растянуть этот момент до бесконечности, позволить сделать со мной все, что он так желает. И чего желаю я.
В обсидиане тьмы инстинкты обостряются. Я сама уже готова разорвать на Лео рубашку. К дьяволу мысли! К дьяволу рассуждения! И мораль – туда же! Последний раз. Один. И я исчезну. Уеду. Переведусь в другой город. Что угодно, но не в эту минуту… сейчас я хочу лишь яростных и глубоких толчков… внутри себя.
Только Лео.
Кому нужна справедливость и моральные устои, когда весь твой мир – это один человек? Когда за один поцелуй можно умереть…
– Эй, тут заперто!
Кто-то дергает ручку двери, и я едва не вскрикиваю. Лео зажимает мне рот. Не сразу прихожу в себя, оглушенная ударами крови в ушах. Замечаю раздражение Лео.
– Кажется, здесь пара, – выдавливаю, тяжело дыша.
Шакал закатывает глаза. Цокает.
– Интересно, это у меня так паршиво с везением или у тебя, – привычно хмыкает он, а потом шепчет на ухо: – Я заберу тебя после пар.
Я сглатываю, мотаю головой, разгоняя сахарный туман.
– Или поедем сейчас? – манит он, сжимая мои ягодицы. – Правда, боюсь, я возьму тебя прямо в машине.
Живописная картина того, что Шакал может сделать со мной в своем «Лексусе», смешивается с осознанием, что все «это» будет со мной вытворять сумасшедший маньяк. И он не собирается доказывать обратное. Он убийца. А я настолько не заслуживающая внимания фигура – вроде предмета интерьера, дивана, тумбочки, – что убивать можно хоть у меня на глазах. И врываться ко мне тоже можно. Похищать. Трахать прямо в университете на парте…
Я сжимаю кулаки.
– Мне нужно на пару, – писк из моего рта. – У меня важная пара. Очень важная!
– Ты серьезно? – изумляется он.
– Да!
Хватаю телефон и, не оборачиваясь, выскальзываю из объятий.
Отпираю дверь.
– Эми, подожди, я не хотел тебя обидеть, – слышу вслед, но уже вылетаю в коридор.
Несусь в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок. И спрятаться!
Тело сладко ноет, требует. Горит! И голова вскипает. Я дышу загнанной лошадью. Мне срочно нужно прийти в себя! Глеб меня зарежет к чертовой матери, да и сам Шакал вполне может это сделать, когда я ему надоем. Он ведь психопат!
Надо завершить всю эту историю, пока не стало слишком поздно, то есть уже поздно, конечно, но я должна сохранять рассудок, а не растекаться в руках убийцы безвольным желе. Нужно выкинуть из головы искаженное желанием мужское лицо. Прикосновения. И малахитовые радужки… лишь тонкая каемка…
Захлопываю дверь в кабинку туалета.
Дьявол! Почему Лео так действует на меня?! Как наркотик! Я не хочу думать о нем. О том, что было между нами вчера… и насколько жажду этого снова…
Черт!
Я вздрагиваю, осознавая опасность своих желаний. Слышу звук уведомлений. О, ну нет, зачем только придумали телефоны, а?
Сообщения не от Лео.
Слегка успокаиваюсь, но лишь до момента, пока не читаю текст. Это Шестирко. Моя вторая проблема.
«В семь вечера. Бар “Дейзи”. Я вызову тебе такси. Явка – обязательна, солнце мое. Жду».
Глава 22
Бабушка говорила, что мудрость – это спокойствие в хаосе. Это бремя ведать правду о мире, об истинной сути вещей – и все равно радоваться жизни. Она учила меня быть бесстрастной (расти и расти), тихой, рассудительной, но… что делать со знанием правды, когда она рушится на голову, точно потолок при землетрясении, никто меня не учил.
Не думаю, что под необходимостью молчать о чужих секретах она имела в виду сокрытие убийств.
Я отпираю кабинку туалета.
Просидела до конца пары, и пока меня не отпинали другие учащиеся, лучше покинуть укрытие добровольно. Здесь, на первом этаже, лишь две кабинки. В мужском, кажется, три.
Патриархат! В чистом виде. Декан университета – долбаный сексист. Девочек даже на практику в следствие записывают в последнюю очередь, если им хватит мест после мальчиков, конечно.
В туалете хихикают три первокурсницы, курят у форточки. Из-за них в теплое помещение влетает морозный воздух, смешивается с запахом табака и амбре из сортиров. Я в тонкой кофте. Включаю кран, стараясь как можно быстрее смыть черные пятна под глазами, чтобы убраться отсюда. Еще и вода ледяная! Вот-вот превращусь в айсберг. Обычно я не крашусь. Однако в общаге взглянула в зеркало и поняла: сегодня день икс. Опухшее чудовище зазеркалья нуждалось в тонне тонального крема, которым я его и покрыла, чтобы не пугать (до инсульта!) одногруппников. Заодно подкрасила ресницы. И вот пожалела. После слез тушь осталась везде, но не на ресницах. Даже бежевые рукава кофты испачканы. Если получится их отстирать, я удивлюсь этому не меньше, чем Глебу, вяжущему носки на продажу.
Вздыхаю. Кое-как укладываю волосы, заправляю пряди за уши.
– Что с тобой? – спрашивает девочка с белыми кудрями и огромными красными губами. – Выглядишь как побитая проститутка.
– Таня! – взвизгивают ее подруги, и одна из них, черноволосая, с розовым ободком, продолжает: – Может, бедняжку исключили или еще чего такого, ты че!
Я рассматриваю их искоса.
Хочется съязвить, что перепутала университет с борделем, когда их увидела, и решила соблюсти дресс-код.
Прикусываю язык. Не хватало еще с кем-то в сортире подраться для полного счастья. Хотя руки чешутся. Эти куклы меня раздражают. И смешат. Размалеванные. Яркие. При параде. Из серии: чем длиннее каблуки, тем короче юбка. Болезнь большинства первокурсниц, приходят как на подиум. Зато к четвертому курсу майки с вырезами и чулки сменяются толстовками размером со спальный мешок, чтобы, собственно, было удобно вздремнуть на парте. Каблуки превращаются в балетки. Накрученные локоны – в пучки на макушке. Не у всех. Но у многих. Так что девочки меня забавляют.
– Никогда не встречайтесь с адвокатами, – бурчу на прощанье. – Иначе станете выглядеть как я.
Успеваю оценить их перекошенные лица. Настроение чуть улучшается. Повеселили. Следующая пара – уголовное право. Я топаю на третий этаж, чтобы первой занять последнюю парту и удавиться там. Придется, конечно, подраться за коронное место. Однако выбора нет. Битва неизбежна. Сегодня я хочу быть максимально незаметной, ибо выгляжу жутко. Мятая. В пятнах грязи, которая, видимо, была на столе в той каморке. А если посмотреть на лицо, меня и вовсе примешь за бродягу (это, впрочем, близко к истине).
За окнами опять валит снег.
Группа ребят с факультета международного права устроила снежный бой. Я останавливаюсь у окна оценить сражение. Студенты поделились на команды, лупят друг друга, как русские и германцы-крестоносцы в Ледовом побоище. Увы, победитель остается неясен. Войска разгоняет декан.
Не доходя до аудитории, оказываюсь в гуще еще одной драки… почти драки. Два парня толкаются. И орут. Прелюдия перед первым ударом кулаком. Или ботинком. Это кому как нравится.
По мимике понимаю, что рыцари не поделили даму.
В толпе зрителей замечаю Венеру. В черном. Она носит этот цвет, только когда случается катастрофа вселенского масштаба.
– Драка будет или как? – горланит она парням. – Мы тут состарились в ожидании!
Я тяну ее за локоть, вытаскиваю из толпы.
– О боже, где ты была? – вопит Венера, откидывая за спину свою толстую золотую косу. Между прядей аспидная лента. – Столько пар пропустила!
– А ты почему в черном?
– Так у меня траур! И судя по виду… у тебя тоже.
– Я в порядке, – вздыхаю и снова допытываю: – Кто-то умер?
Венера осматривает меня с ног до головы, сильно сомневаясь в моем «порядке», ведет под руку в конец коридора.
– Да! Умер. Сдохло! Мое самоуважение. Оно сдохло в жутких муках, расчлененное четвертованием!
– А что случилось? – мрачно спрашиваю, не успевая за Венерой. – И те парни… кого они не поделили? Тебя?
Подруга картинно фыркает.
– Пф! Да я их вообще не знаю. Просто мимо проходила.
Ударив ногой дверь, Венера влетает в пустую аудиторию.
– Я тебе такое сейчас расскажу! – заявляет она, швыряя сумку на стол. – Этот козел сказал, что я шалава! Я! И за что? За то, что переписывалась с друзьями. Да там не было ничего даже. Он и сам признал, когда показала сообщения. Но это немыслимо! Я его послала. И видеть не хочу. А ты бы хотела? Ну скажи, а!
Пока я недоуменно моргаю, раздается голос с верхнего яруса аудитории. Дремотный. Он бурчит, растирая сонные глаза:
– Ну звездец вы влетаете! Прямо как моя мама. Чуть дверь с корнем не выдрали. Хоть бы постучались, истерички.
Парень стягивает с головы байкерскую куртку и чешет свои каштановые волосы, заплетенные в хвост.
– А ты че раскомандовался тут? – зыкает Венера.
Не помню подругу такой злой и… темной. Даже глаза она жирно подвела черным карандашом до висков.
– А вдруг я здесь переодеваюсь, а? – Дремотный раздраженно трет переносицу. – Увидите мое аполлонское голое тело, и все. Все! Потечете. Будете петь мне дифирамбы до конца учебы. Мне оно надо? Я хочу лишь вот этого вот спокойствия и умиротворения, тишины и нирваны!
– Свали уже отсюда! – пылает Венера, но я беру ее за запястье и веду к подоконнику.
Насильно сажаю, заглядываю в голубые глаза.
– У тебя парень? – удивляюсь я.
– Нет. У меня был парень. Целых две недели, между прочим. Ты бы знала, если бы хоть немного меня слушала. Последнее время то и дело где-то хренодрысешь. И ночуешь не пойми где.