ком большая и не стоит соглашаться на его ухаживания, но когда случился конфуз на вечеринке… ох, я поняла, что это знак свыше!
Чувствую себя идиоткой. До истерики хочется хохотать, но я в восторге от лиц студентов. В аудитории перешептываются. Искусственной улыбке Макса можно аплодировать, хотя в карих глазах злость. Увы, видно ее лишь вблизи.
Я утешительно сжимаю его граблю и радостно тарахчу:
– Видишь, как все хорошо сложилось, каждый из нас нашел свою судьбу. Я – адвоката, ты – Лесю.
Дремотный ржет в стакан и хлопает себя по колену.
Венера сидит с раскрытым ртом. Предчувствую, как она сметет меня цунами вопросов, когда Макс отвалится, но сейчас она обиженно помалкивает.
– Ты здорова? – укоризненно шепчет Макс.
– А ты? – шепчу в ответ. – Думаешь, можно вот так ко мне подсаживаться после того, что натворил? Я не мстительная. Однако у меня отличная память на эмоции, которые испытываю. А ты был отвратителен. Чего теперь добиваешься? Хочешь поиграть? Щас прямо! Следующий раз я плесну этот кофе тебе в лицо. – Невинно хлопаю ресницами и делаю глоток. Арахисовый. Вкусно. – А сегодня… что ж, спасибо.
– Когда ты успела стать… такой?
– Какой?
– Не знаю, – мечется он. – Стервой какой-то.
– Так бывает. Когда тебя пытаются изнасиловать и требуют отсосать!
Кажется, сказала слишком громко…
Ой, плевать! Пусть знают.
Макс отводит взгляд. Трет шею. Любопытное зрелище. Он сконфужен. Я допиваю кофе в гробовом молчании. Это так не похоже на Макса, что мне хочется его потрясти. Неужели я правда его задела?
– Эмилия, – вздыхает он.
На фоне Венера дерется с Дремотным тетрадками. Опять спорят.
– М? – без интереса откликаюсь.
– Мне очень стыдно.
– Чушь.
– Правда. Просто я… несдержанный. Вспыльчивый. Отец всегда это говорит. И мне очень хотелось тебя с ним познакомить, ты бы ему понравилась… ты умная. Не то что… я.
– Вот только не надо на жалость давить, – выглядывает Венера из-за моей головы. – И отсядь от нас наконец! Сидим как соленые огурцы в банке.
Я перевожу на подругу умоляющий взгляд, и она закатывает глаза, возвращается к спору с Дремотным.
Отец Макса…
Меня покрывает холодным потом.
Мусолю в голове образ Крауса. Макс – его молодая копия, невероятное семейное сходство. Перед глазами возникает фото, которое мне давал Шестирко. Следующая жертва убийцы. Это он. Краус-старший. Не помню имени, зато лицо запомнила в мельчайших деталях и клянусь: глаза у него добрые, ласковые, несмотря на то, кем этот седеющий мужчина является. Вор. Мошенник. Благодаря связям он выигрывает огромное количество государственных контрактов в крае, а потом крадет из бюджета приличные суммы. Но это, конечно, не повод убивать его.
Или я не знаю чего-то еще?
– Твой отец, – спрашиваю я. – Он хороший человек?
– Ну… он мой отец. Для меня он всегда самый лучший и хороший человек.
Я столбенею из-за философского тона Макса. И правда… Дурная. Что еще он должен был сказать? Что его отец заслуживает смерти?
Неловкую ситуацию обрывает Курилка, который уже минут десять ходит по аудитории с электронной сигаретой, вздыхая, как неупокоенный призрак.
– Мы идем или как? – встревает он.
– Ой, здесь покурим, – рычит Макс поднимаясь. – Окно откроем, и нормас.
Он достает из кармана штанов пачку сигарет, мельком кидает озадаченный взгляд на меня и уходит с Курилкой.
– Чацкий… – мусолит на языке Дремотный. – Тот самый мужчина, который сегодня хотел тебя трахнуть?
– Спасибо, что не сказал об этом вслух, – округляю я глаза, – огромное тебе спасибо, Дремотный.
– Тогда похвали меня еще. Так, чтобы все слышали.
– Ты придурок? – вскидывает бровь Венера и лупит его тетрадью по плечу.
– Ты такой классный парень, мечта любой девушки, – заявляю я громко. – Кому ж ты такой достанешься-то? Восторг!
Дремотный встает и отвешивает мне шутовской поклон:
– Я польщен, миледи.
– Не паясничай, – просит Венера.
Он плюхается обратно, подпирает голову кулаком и игриво смотрит на мою подругу, которая подпиливает ногти, затем подставляет ей свою ладонь с покусанными пальцами. Венера задирает нос и отворачивается.
– Теперь уже и я волнуюсь. Куда делся наш препод?
– Изыди! – шипит Венера. – Какая разница? Сиди и радуйся.
– У нас последняя пара. Нас могли бы отпустить, если пары не будет, алло!
– Да иди хоть сейчас. Если дверь на улицу откроешь. Нас завалило снегом по самые гланды, если ты не заметила, и первой рыть там тоннель я не стану. Все равно ждать первопроходцев.
– А у меня еще допы по английскому, – грустит Дремотный.
– Опять? Скоро все подумают, что вы встречаетесь, – смеется Венера. – Чаще тебя к нему никто не ходит.
– Ну, знаете ли, это вы учили в школе английский, а я учил немецкий. Что мне остается? Ах, ну вас, – отмахивается и встает. – Пойду лучше делом займусь.
Парень щедрым жестом распахивает куртку с набитыми внутренними карманами. Там настолько много барахла, включая коллекцию отмычек, что я удивляюсь, как он не позвякивает на ходу. Он достает самокрутку, направляется к ребятам у окна. Дым прозрачными спиралями струится над их пальцами.
Венера вдогонку кричит:
– Наркоман!
И шлифует ногти дальше.
Леся недовольно ездит по мне взглядом, словно хочет раскатать по стене. Я дипломатично ни на кого не смотрю. Хоть меня и обсуждают. Не могу разобрать, что чувствую, на меня редко обращают внимание. Я просто тень, гуляющая в стенах университета, и вот вдруг умудрилась стать объектом интереса. Каково? Неплохо. Думала, будет хуже. Некое приятное щекотливое таяние под ложечкой, что ты не пустое место, а личность со своими индивидуальными чертами и мнением. В общем, зуд довольно возвышенного порядка.
Раздается звук уведомления на телефоне. Новое сообщение.
От Лео.
«Вызову тебе такси. Сама не иди по метели, поняла?»
Ох, какое благородство. Карету мне, карету! И карета, конечно же, повезет меня к нему домой, а не в общежитие.
Ловлю себя на – ужасной, пошлой, дрянной – мысли, что я бы этого хотела. Поехать к нему… стянуть с него рубашку… почувствовать его горячие поцелуи на шее… и не только на шее…
Господи, нет! Нет! Да что со мной?!
Пишу ответ:
«У меня дополнительные занятия. Выйду, когда снег утихнет. И пойду домой с Венерой, а не одна, так что не надо».
Новое уведомление.
«Нет у тебя никаких дополнительных занятий».
«Ты этого не можешь знать!»
«Я знаю все, Хромик. Даже с каким бешеным темпом ты сейчас дышишь».
И смайлик.
Твою мать, серьезно? Он прислал мне смеющийся смайлик? Шакал?
– Ты чего такая воодушевленная? – интересуется Венера.
– Если бы я кого-то убила… ты бы хотела это знать? Или предпочла быть в неведении?
Что я несу?
– Конечно, хотела бы.
– И что бы ты сделала с этим знанием?
– Я бы… – она задумывается, отрываясь от шлифовки ногтей пилкой, – помогла тебе спрятать тело.
– Не смешно! – растерянно воплю я. – Я серьезно, Ви! Если бы я кого-то грохнула?!
– Зависит от контекста. Причины. Может, ты убила насильника или вора, напавшего на тебя… или ее, – кивает на Лесю.
– Ты неисправима.
– Я просто люблю тебя. Вот и все.
– А если бы…
– Эми, что на тебя нашло? Ты ведешь себя странно. При этом мы обе понимаем, откуда взялись твои вопросы. За что ты, кстати, еще не прощена! Как ты могла не сказать, что парень, с которым ты потеряла девственность, – Чацкий?! Да я сама убить тебя хочу!
– М-м-м, девственность, – игриво протягивает Дремотный, выглядывая из-под куртки.
Венера разворачивает его голову пальцем и снова накрывает курткой.
– Прости, – бормочу.
– Черта с два! Выбирай, по какому обряду хочешь быть похоронена? Привычный нам православный, японская кремация, индонезийская посмертная вечеринка, южнокорейская кремация с бонусом в виде бусин из твоего праха…
– Бусин?
– Да, корейцы так делают. Из праха можно сделать бусины и хранить их дома в красивых флаконах как элемент интерьера.
– Иногда ты меня пугаешь… Ладно, тогда я хочу быть погребена в собственной пирамиде среди золота и драгоценностей, – подыгрываю, зная, что эту волынку Венера может тянуть до утра. – А пока ты будешь все организовывать и учитывая, сколько времени тебе искать место и рабов для постройки пирамиды, я расскажу тебе о Лео. В итоге ты меня простишь и отменишь похороны.
– Что ж, начинай, пока я буду искать саркофаг в интернете.
Нашу игру прерывает хлопок дверью. Музыка и гомон смолкают, а парни у окна разгоняют ладонями дурманный дым.
В аудиторию входит профессор. Не наш. Он тоже ведет уголовное право, но у старшекурсников, и главное – это тот сумасшедший профессор, с которым якобы дружит Шакал. Заведующий кафедрой уголовного права. Он сумрачно оглядывает всех. Воцаряется почти полная тишина, прерываемая только бегством парней на свои места. Дремотный чуть через парту на нас не переворачивается. Совсем обкурился, придурок.
Я вдруг ощущаю на себе внимательный взгляд. Когда поворачиваю голову, профессор уже идет к доске, берет мел и начинает писать свое имя, но я уверена, что секундой раньше он смотрел на меня. С другой стороны, почему ему нельзя на меня смотреть?
Прекрасно, у меня паранойя.
Выглядит он своеобразно для преподавателя. В черном костюме, похожем на кимоно. Коренастый. Скуластый. На правой руке сразу двое часов. Серебристые очки стрекозьей формы. И огромные выпуклые глаза: когда смотрит, чувствуешь себя нагим и жалким.
– Арье Аронович Цимерман, – произносит он то, что написал кривыми загогулинами. – До конца года вести уголовное право буду я… И я бы так не веселился на вашем месте, товарищи. – Профессор переводит взгляд на Сергея, торопливо прячущего покерный набор. – В этом году только от меня зависит, что вы окончите: университет или армию. А если вы привыкли платить за экзамены, у вас есть уникальный шанс продемонстрировать миру свои таланты и доказать, что отец-судья – еще не повод стать прокурором. Главное – идти к мечте, и вы обязательно станете и сутенером, и криминальным авторитетом, поверьте. Все в ваших руках.