И с Лео они очень-очень похожи. Один взгляд изумрудных глаз, острый и холодный. Изящные движения. Мимолетный намек на улыбку, которую каждый раз ищешь, боясь потерять рассудок. Вот вроде человек улыбался… или нет? Из-за их родовой способности призрачно улыбаться свихнешься, честное слово!
Уж не знаю, рады ли мне. Вроде пригласили, а вроде и лишняя.
В такой компании чувствуешь себя блохастой кошкой, которую подобрали на помойке и привезли покормить.
– Для ужина поздновато, – говорит Лео. – Лучше позавтракаем вместе.
– Немыслимо, – возмущается тетя (если секундное изменение интонации можно назвать возмущением). – Ужин на ваше усмотрение, молодые люди, но вина мы выпьем. Это не обсуждается. Мне как раз привезли из Франции шикарное красное «Шато Грюо Лароз». Вы должны попробовать.
Идея напиться Шакала не воодушевляет, но он устало кивает и берет меня за руку.
– Она не успокоится, – пожимает мужчина плечами. – Посидим недолго.
Я перебираюсь из туфель в мягкие тапочки.
– В смысле позавтракаем? Я не останусь на ночь.
– У тебя есть выбор?
– Выбор есть всегда!
– Ну… разве что угонишь автомобиль. Водить умеешь?
– Нет, – бурчу я.
– Пора учиться. Что ж, вариант с угоном отпадает. Ах да, у тебя еще есть друзья из людей в черном. Я совсем забыл. В ночи как раз активизировались те, что страдают раздвоением личности. Они, конечно, могут тебя выкрасть. Однако… пусть сначала найдут.
Лео распахивает свой пиджак, демонстрируя внутренний карман. Там телефон.
Стоп.
Телефон?
Я спохватываюсь. Черт, мой айфон был в куртке!
– Эй, отдай, – тянусь, но Лео перехватывает мою руку.
Свободную правую ладонь Шакал припечатывает к моему бедру, дергает на себя – и я повисаю на мужских плечах.
– Позже отдам, – ехидничает он. – Я вдруг понял, каким образом хочу тебя наказать.
– Издеваешься? – пищу.
Шакал сжимает мою кожу чуть ниже ягодиц, ведет рукой выше… под платье. В зеленых глазах полыхает желание, и я с какой-то отчаянной убежденностью понимаю, что удрать не выйдет. Только не от него. Вопрос лишь в том, что Лео там придумал?
– Иди в гостиную. Мне нужно отнести в спальню твои пакеты. Скоро вернусь.
– Мои?
Он играет бровями, пересекает холл и скрывается в коридорах.
Я топчусь на месте, заметив камеру под потолком. Считайте меня параноиком, но терпеть не могу эти штуки. До одури! Особенно после рассказов Цимермана о скрытых камерах в университете. И ешкин кот! Профессор видел, как Лео сдирает с меня лосины?! Позорище!
Ладно. Там было темно. Вряд ли Арье мог что-то различить.
Втягиваю носом десять тонн воздуха и захожу в гостиную. Тетя сидит в кресле у камина, разливает вино. На стене портрет мужчины в полный рост. Строгий аспидный костюм. Сигара между пальцев. Грозный взгляд из-под черных бровей. Тяжелая челюсть. Массивные плечи.
Знакомое лицо…
Точно! Этот человек был на выпускной фотографии Глеба, которую я видела в лаборатории.
– Мой почивший муж, – поясняет Стелла. – Присаживайся.
– Ох, соболезную.
Я сажусь на диван, принимаю бокал. Вино фиалково-гранатового цвета. Аромат великолепный! Похоже на прованские травы, вишню и, кажется, смородину.
– Это случилось так давно, что уже и неважно, – изумрудные глаза Стеллы сверкают, у губ залегают складки.
– Что вы… он ведь… ваша семья, такие глубокие раны остаются надолго… разве нет? Уверена, он был хорошим человеком и…
– Льва Гительсона люди прозвали Сатаной, – сухо перебивает она. – Доброты в нем было не больше, чем в змеином гнезде.
Я поджимаю губы.
Женщина окидывает меня изучающим взглядом и, покачивая бокалом в руке, растягивается в белом кожаном кресле. Ступни кладет на мягкое подножие. Я рассматриваю ее. Узкие брюки. Приталенный пиджак. Одежда подчеркивает стройные формы, серебристая ткань блестит в свете камина. Выглядит Стелла как воплощение стального кинжала.
– Ты тоже кого-то потеряла? – громче, чем обычно, произносит она.
В камине трещит полено, и я засматриваюсь на огонь, запах тлеющего дерева ласкает нос.
– Я… если честно, то всех. Маму. Папу. У меня… почти никого нет.
И зачем сказала? Последнее время из меня льется столько нытья, что саму себя избить хочется.
Я так крепко вцепляюсь правой рукой в подлокотник, что пальцы белеют.
– Соболезную. – Стелла смотрит равнодушно, но, видимо, это ее привычный тон при сочувствии. – Честно сказать, я потеряла не только мужа. Еще сына. Так что я понимаю.
– О, какой кошмар, его давно не стало? – осторожно спрашиваю.
– Больше двадцати лет назад. А твоих родителей? Ужасная трагедия, мне очень жаль, – и снова Стелла произносит это настолько ровным тоном, что мне не по себе.
– Вы так спокойны, когда говорите о вещах, от которых люди впадают в истерику, – замечаю я, но поздно осознаю, что фраза могла прозвучать грубо.
– Эмоции иррациональны, они затуманивают взор. Не стоит им поддаваться. Так когда погибли твои родители?
Я делаю глоток красного вина. Хочется выпить сразу половину, но сдерживаюсь. Во-первых, вино залпом не пьют, а во‑вторых, потерять голову от алкоголя и кататься на люстре – будет не лучшим началом знакомства с семьей Лео.
– Я была совсем маленькой, – отвечаю, вздыхая.
Стелла сострадательно цокает языком.
– Ладно, не будем о грустном, дорогая, а то Лео скажет, что я тебя до слез довела. Поведай лучше о вас. Давно вместе?
Я сжимаю кулаки так, что ногти вонзаются в ладони.
– Эм, нет.
Чешу ключицу. А мы вообще вместе? Как это говорят… официально?
Вопрос ставит в тупик.
– Прости мое любопытство. Племянник никогда не знакомил со своими девушками, – задумчиво говорит Стелла. – Как он в этих делах?
Поперхнувшись, я случайно опрокидываю на себя бокал, вашу дивизию! Прямо на грудь. Вино мгновенно впитывается темной кляксой в блестящую голубую ткань.
Черт! Это же платье Венеры!
– Ох, не три руками. – Тетя выуживает из кармана платок и подает мне.
Ее прошлый вопрос болтается в воздухе. Она действительно спросила, каков Шакал в постели? Ого…
– Что случилось? – изумляется Лео, выскакивая из-за спины.
– Моя вина. – Стелла бросает пропитанный алкоголем платок в камин. – Отвлекла девочку. Ничего, дорогая, мы его отстираем, я уверена.
Она произносит это тепло, но смотрит с выражением лица, какое бывает при взгляде на столетнюю машину, которой давно пора на свалку.
– Что вы! – вскидываю руки. – Я сама виновата, вечно все роняю, порчу, уничтожаю…
Ага, три глотка вина делают свое дело. Лучше заткнуться.
– Я проведу тебя до ванной, – произносит Лео и облизывает губы. – Наденешь халат. А платье в стирку.
– Нет-нет, я ее проведу, а ты садись, – протестует Стелла, подавая племяннику бокал. – Мы начали без тебя, так что наверстывай. Сейчас вернусь.
Возражения тетя Гительсон не принимает. Лео оказывает сопротивление, но в итоге сдается, хмуро утыкается носом в бокал, так что вместе со Стеллой я выхожу в холл. Мы сворачиваем вправо, и женщина поясняет:
– После приготовления ужина всю прислугу отпустили, но рано утром твое платье постирают и высушат. Оставишь в корзине.
Звук каблуков Стеллы разносится по просторному коридору. Непривычно, что по дому ходят в обуви, но полы прохладные, поэтому неудивительно. Не считая цоканья, резиденция погружена в звенящую тишину. Ноль признаков жизни. В гробу и то веселее.
Свет включается автоматически – при приближении, – и я пугаюсь белых статуй, выныривающих из тьмы. Пыльные картины, старинная мебель, засохшие розы в вазах…
Шарм дома с призраками.
Кажется, словно в этом особняке произошло далеко не одно убийство и стены пропитаны метастазами смерти.
Или это у меня протекает крыша?
Скоро и на детском утреннике буду маньяков видеть.
Предметы интерьера, шкафы, ковры, декор расположены поразительно симметрично. Абстрактные черно-белые картины висят в метре друг от друга, тянутся по всей длине коридора. Стелла рассказывает, что резиденция строилась по ее проекту.
Зловещее, однако, детище она создала. Дом будто следит за жителями. Жутко нервирует. Сначала я была в восторге от головокружительной роскоши, а теперь предпочла бы маленькую уютную квартирку.
На стенах мелькают кинжалы.
– Ваш муж коллекционировал холодное оружие? – интересуюсь я.
– Это мое увлечение. Муж предпочитал огнестрельное, но я считаю, что неожиданно вынутый нож куда поэтичнее ствола. Не думаешь?
– Ам-м… наверное.
Вот уж о чем я не задумывалась, так это о том, чем поэтичнее убивать: ножом или пистолетом.
Стелла будто кусает меня взглядом. Цвет ее радужек завораживает. Насыщенно-зеленый. Сказочный оттенок. И при этом холодный, точно трава, скованная инеем. Когда Стелла смотрит, кожа покрывается мурашками, как от дуновения промозглого ветра.
Я отворачиваюсь. Но уверена: пока мы пересекаем дом, эта женщина раскладывает меня на молекулы, ловит каждое «лишнее» движение. В ней самой нет ничего лишнего. Она безукоризненно идеальна. Одежда. Манеры. Взмахи рук при ходьбе.
Пока Стелла не смотрит – или делает вид, что не смотрит, – нахожу один маленький недостаток. Горбинка на носу. Единственное отклонение от совершенства.
Черт, да вся их семья слишком идеальная для этой реальности! И пугающая…
В коридорах резиденции меня не оставляет чувство, что мы не одни, что здесь есть кто-то еще, скрывшийся из виду, и если я резко повернусь, то увижу чью-то фигуру.
На нашем пути лишь одно арочное окно не задернуто шторами. Луна за стеклом светит в полную силу, снег блестит в ее лучах. За забором лес. Как ни пытаюсь разглядеть другие дома – бесполезно.
Я знаю, что мы в пригороде и от городского центра нас отделяют всего пятнадцать километров, но ощущение, будто мы на краю мироздания.
Господи, ну почему Стелла и резиденция так напрягают?
Интуиция?
Может, тетя знает, кто Лео на самом деле? Глеб ведь в курсе. И Стелла хочет понять, знаю ли я? Хотя что ей мешает спросить об этом у своего племянника? Честно говоря, вся эта ситуация с Лео – проблема, которую я не в состоянии решить, и ненавижу себя за беспомощность. В то же время я ненавижу самого Шакала… только вот за что? За убийства? Или за то, что он не стал лгать, когда я догадалась?