Лео вцепляется в меня сзади. Ноги отрываются от пола.
– Отпусти! Тебе заняться нечем? Уходи!
Но уходить Шакал не собирается. Я оказываюсь придавлена к покрывалу всей тяжестью мужского тела. Лео молча разглядывает меня. Я тоже помалкиваю, упираюсь ладонью в твердую грудь, с наслаждением ощущая биение сердца. Лео облизывает губы и спрашивает:
– Ты любишь розы? На благодарность я не надеялся, но… ты даже взгляд не бросила, – смеется он.
– Это ты принес?
Он вскидывает брови.
– Интересно… а мог кто-то другой?
– Бог мой, да ты ревнуешь? – злорадно усмехаюсь в его лицо.
Я выползаю из-под адвоката, но он сжимает мои запястья над головой. Одной рукой. Черт, откуда в нем столько сил? Точно в железо сковал! Или это я такая слабачка? Надо бы в зале позаниматься, что ли.
– Нет. – Лео касается губами моей щеки и горячо шепчет: – Но если узнаю, что есть к кому ревновать, то его убийство будет на твоей совести.
– Мне табличку на грудь повесить? – огрызаюсь я. – Осторожно, высокая вероятность сдохнуть от пули?
– Просто не давай повода, – хмыкает он.
– Ты у всех своих девушек ухажеров отстреливал?
Лео скользит губами по моей шее и тихо говорит:
– У меня не было отношений. – Его рука массирует мое бедро под платьем. – Этот бонус лишь для тебя, Хромик.
– Знаешь, куда засунь свои бонусы?
Я пытаюсь убрать его бесстыжую руку, перебравшуюся в пространство между ног.
– Мне кажется, или тебя что-то сильно гложет? – вздыхает он, приподнимаясь надо мной. – Такая злая…
– Оставь меня, – ною я, откидывая голову. – Я много прошу? Мне нужно побыть одной!
– Отвечай на вопрос, – требует он, сжимая мое лицо. Заставляет смотреть в глаза. – Прекращай держать все внутри. Я вижу, как что-то разрывает тебя настолько, что ты транслируешь злость на окружающих. Поделись. Что может быть страшнее того, что ты узнала обо мне?
Я чувствую, как дрожат губы. Лео садится на край кровати, берет меня на руки и усаживает на свои колени, лицом к нему.
Понимаю, что он меня не отпустит, и тихо бормочу:
– Правда о смерти родителей…
– Не понял?
Он крепче сжимает мою талию.
– Виктор сказал… твоя семья имеет отношение к смерти моих родителей.
– И ты поверила?
– Я не знаю, чему верить! – беспомощно стону я. – Ты хоть представляешь, как мне тяжело? Каково слышать такое? А потом еще и Стелла с ее упреками: «Почему не говоришь о родителях, почему отреклась от них?» Боже! Да потому что я сдохну, если выпущу все наружу, если отопру то, что я спрятала за сотней замков! Это больно!
– Конечно, больно, – низким голосом произносит Лео, продолжая держать меня. – Не больно только мертвым. Ты живой человек. И я не хочу, чтобы ты хранила это в себе. Выпусти. Хотя бы свое разочарование во мне. Ты имеешь право меня ненавидеть. И, Эми, я не знаю, что наговорили Виктор и Стелла, но очень хочу узнать, потому что это какая-то манипуляторская хрень.
– Они ничего не сказали толком, – сиплю едва слышно. – Я поняла лишь, что твоя семья связана с убийством моей.
Лео тяжело втягивает носом воздух и прижимается лбом к моему лбу.
– Эми, я как-то говорил, что мы похожи. И это правда. Я никогда не чувствовал родства с кем-либо, кроме тебя. Когда я смотрю на тебя, то все понимаю: любую твою боль, о чем думаешь, как страдаешь… Это и ужасно, и восхитительно одновременно. Я знаю, что такое остаться без семьи. Люди говорят, что понимают тебя, но нет – они не могут понять то, что с ними не происходило, и на каждом вздохе ты остаешься одиноким человеком. Это разлагает изнутри. С виду ты абсолютно нормальный. Такой же, как миллионы других людей. А в глубине души ты тонешь… и с надеждой смотришь на людей, веря, что хоть кто-то заметит, что ты умираешь, но никто не видит… и ты окончательно сдаешься. Захлебываешься на дне мутного озера, где никто не слышит твоего беззвучного крика. Им с поверхности не разглядеть. Но тот, кто тонет рядом, если повезет, заметит и очнется, поймет, что вы оба умираете и надо что-то делать. И он задает себе вопрос: если я вытащу нас на поверхность, я больше не буду один? Возможно, в это озеро я больше не вернусь? Может… стоит попробовать?
Глаза щипает, и я по-детски всхлипываю, прижимаюсь щекой к шее Лео, сглатываю сухим горлом.
– Ты знаешь, что произошло с твоей семьей, – говорю я, обнимая Шакала. – А я нет. Наверное, нужно узнать… чтобы отпустить.
– Я расскажу.
– Ты?
– Да, Эми.
– Откуда тебе знать?
– Твоя фамилия мне знакома. Сначала я думал, что совпадение… но нет. Проверил и убедился. Боюсь, тебе не понравится то, что я скажу. Но лучше ты услышишь от меня, чем от Шестерки, который тебя использует.
Я моргаю, отстраняясь. Лео стискивает меня сильнее, горячо выдыхает в губы, а я ежусь при мысли, что он копался в моей родословной.
– Не знаю, как сказать, – мечется Шакал. – И не понимаю, почему твоя бабушка не рассказала, чего ждет…
– О чем ты?
– Я меньше всего я хочу быть тем, кто разрушит твои мечты.
Лео отводит взгляд, его лицо каменеет, а это значит, что он хочет скрыть от меня свои эмоции, я уже достаточно изучила его мимику.
– Мечты? – удивляюсь я. – Мы о родителях моих говорим? Ты будто сломанный телевизор, на котором каждую секунду переключаются каналы. Скажи прямо!
– Как смотришь на то, чтобы тоже стать адвокатом? – задумчиво глядя в одну точку, говорит Лео.
– Ты издеваешься?
– Боюсь, тебе не стать ни судьей, ни прокурором, ни следователем, ни даже помощником…
– Да ясное дело, у меня же совсем нет связей, – фыркаю я.
– И секретарем вряд ли тебя возьмут.
– Чего? – смеюсь.
Лео вновь заглядывает в глаза, и от его взгляда я столбенею. А потом он говорит:
– Эми, твой отец был вором в законе.
– К-кем?
– Причем очень известным.
Я теряю голос. Сижу с раскрытым ртом и ничего не могу из себя выдавить. Лео продолжает:
– Я не раз видел его с Гительсонами. Его… трудно не заметить, эпатажный был мужчина. Да и они с дядей часто собирались, чтобы обсудить дела. И у него тоже была гетерохромия. Я удивлен, что тогда не понял… чья ты дочь. – Лео целует мою ладонь. – Прости. Я должен был тебе сразу рассказать.
– Я… но… бабушка говорила, она рассказывала… они держали магазины и…
– Твоя мама была хорошей женщиной, но полюбила… опасного человека.
– Если это правда… меня не возьмут в органы, в суды… никуда, так? – С ног до головы меня покрывает холодным потом. – На службу не берут тех, у кого родственники… преступники.
– Боюсь, что так. Официального запрета нет, но… не возьмут. А если и возьмут, то на мелкую должность. Как и меня, впрочем. Мой отец сидел. Не то чтобы я стремился на государственное поприще, но родственники-преступники – это клеймо. Даже если ты о нем не знаешь.
У меня кружится голова, я шатаюсь, и Лео перемещает меня на подушку. Я поворачиваюсь лицом к стене, поджимаю ноги и упираюсь взглядом в одну точку. Становится жутко холодно.
В один миг…
Несколько слов – и все планы на будущее разрушены.
Внутри меня медленно гаснет свет…
– Виктор должен был знать, – бормочу я, чувствуя, как Лео ложится рядом и обнимает меня. – Он знал и говорил, что поможет, он лгал… все это время он мне нагло врал. Прямо в лицо.
– Сожалею.
Лео целует меня в висок, прижимается плотнее. Мы дышим одним воздухом, слушаем сердцебиения друг друга, тонем в бесконечной тишине. Вслух я задаю вопрос, скорее, сама себе:
– Почему бабушка мне не рассказала?
– Я думал об этом, – говорит Лео, мягко поглаживая мою голову. – А потом представил, что у меня есть дочь и… вряд ли я бы смог ей сказать. И бабушка твоя не смогла. Я даже уверен, что кто-то из приближенных Лиса хотел взять тебя на воспитание, но бабушка сделала все, чтобы спрятать тебя подальше и забыть историю с криминалом, как страшный сон.
– Лис?
– Воровское погоняло, их часто образуют от фамилии.
– Боже…
Я закрываю глаза.
– У тебя все будет хорошо, – успокаивает Лео. – Обещаю.
– Почему его убили? Его ведь убили. Если он общался с твоим дядей Гительсоном, разве у него не было… защиты?
– На тот момент не было. Я не буду врать. Твой отец впал в немилость. В том числе и у моего дяди. Поэтому… когда его заказали, тот не стал мешать.
– Значит, твоя семья все-таки имеет отношение к смерти моей…
– Эми, я отвечаю за то, что говорю, но не отвечаю за то, что ты слышишь. Никто из моей семьи не убивал твоего отца. Но они знали, что его убьют, это правда. Его заказали очень влиятельные люди. В любом случае Лис был покойником.
– Уходи, – сипло выговариваю я.
– Что?
– У-хо-ди… пожалуйста, оставь меня одну.
Слышу, как Лео втягивает воздух. Он приподнимается и смотрит через мое плечо. Я сжимаю в пальцах край одеяла.
– Мне жаль. Позвони, когда захочешь поговорить, – шепчет он.
– Нет. Я хочу, чтобы ты ушел… насовсем.
– Эми…
Лео аккуратно пытается повернуть мою голову к себе, но я не позволяю. Я не в силах смотреть на него. Один взгляд в малахитовые глаза – и я передумаю… страшно так любить… слишком тяжело… слишком больно… когда умираешь без кого-то…
– Ты сказал, что мою мать погубила ее любовь к моему отцу. Если действительно понимаешь мои чувства, то знаешь, что должен сделать…
Лео напрягается всем телом. Конечно, он знает. Всегда знал. Изначально.
– Ты прощаешься со мной? – щурится он.
– Не заставляй произносить это…
– Если не хочешь быть со мной, я неволить не стану, но…
– Прошу тебя, – утыкаюсь лицом в подушку, – ничего не говори. Ты путаешь мысли… я впадаю от тебя в зависимость и не могу нормально соображать… твоя близость меня разъедает, сводит с ума. Я сделала ошибку. Не послушала, когда ты просил держаться подальше, и теперь я умоляю тебя поступить правильно, умоляю, Лео…
Он проводит ладонью по моему телу. Медленно. От плеч до бедер. И почти со злостью, но больше с отчаянием произносит: