– Стой! Ты так прекрасен на расстоянии в десять метров. Будь любезен, порадуй нас, застыв у подставки для зонтов.
Макс фыркает и меняет вектор в сторону второго этажа. Я беру с кофейного стола миску с чипсами. Венера наливает нам ромовый пунш, в нем переборщили с корицей. Чокаемся, отхлебываем, и подругу озаряет гениальная идея:
– Пойдем со мной на свидание!
– Ты красавица, но…
– Со мной и Глебом, глупая женщина.
– Чего, блин?
– Ты увидишь, что у нас любовь. – Венера прижимает ладони к сердцу. – Настоящая! А я вас подружу. Стопудово! Вы поболтаете, будет весело.
Я смотрю на подругу с ужасом:
– О чем?!
– У вас же есть общая тема, ну? Твой парень. Леонид.
Я со стоном закрываю лицо.
– Ради меня, Эми! Я лишь хочу, чтобы ты поняла, я… боже, когда он рядом, со мной первый раз такое, это даже не передать! Представь, что встретила человека, которого можешь слушать бесконечно, он – целая вселенная, понимаешь?
– Понимаю…
– Че кислые? Я не навсегда ушел.
Дремотный плюхается к нам. Я оказываюсь зажата между ним и Венерой.
– Эй, не грусти, детка, что мне сделать для тебя? – подбадривает Руслан, туже затягивая каштановый хвост на затылке.
– Выкопай яму, засунь меня туда и зацементируй.
– Оу, – хмурится он.
Венера закатывает глаза, скрещивает руки и дуется. Дремотный достает из куртки ящерицу, показывает нам:
– Ошейниковая игуана. Видите у нее на шее черные и оранжевые полосы?
Я аккуратно глажу питомца по зеленовато-серой спине с мелкими пятнышками. Игуана маленькая, не больше пятнадцати сантиметров. Венера морщится. Другие девчонки подлетают к парню, лопоча и умиляясь. Не потому, что им нравится ящерица, конечно.
Они флиртуют. Увидели, в каком доме Дремотный живет, и объявили его объектом охоты. Только добыча упрямо делает вид, что не понимает намеков, а потом и вовсе (будто бы случайно) взмахивает стаканом, обливая девушек каплями пунша. Охотницы убегают в туалетную комнату.
Взгляд черных глаз Дремотного направлен на Венеру. Кажется, ему важно, что она подумает. Подруга разглаживает ткань платья с таким лицом, словно оно в грязи.
– Как там адвокат поживает? – спрашивает Дремотный, заполняя паузу. – Новых подозреваемых по делу загадочного убийцы не появилось?
Я нервно тру переносицу.
– Да никто его не поймает, – говорит Венера. – Таких бог бережет.
– Ну что ты несешь? – ругаюсь я.
– Сама знаешь.
– Чего раздражаешься? – подталкивает локтем Дремотный.
– Меня бесит, что вы считаете злодея героем. В криминологии это называется нейтрализацией. Маньяк убеждает себя, что делает мир лучше, а вы поддерживаете его безумную мораль, подпитываете, заставляете его окончательно убеждаться, что он служит высшей цели. Это кошмар! Именно так стираются границы между добром и злом.
– Их априори не существует, – зевает Дремотный, пробуя задеть рукой Венеру, но та наклоняется вперед. – Они выдуманы теми, кому это нужно. Измени в мире пару деталей… и мораль перевернется.
– Мы говорим о конкретном человеке. Вы занимаетесь отрицанием жертв. Акцентируете внимание на их личности, называете жестокие убийства возмездием, справедливостью. Превращаете маньяка в святого мстителя.
– Романтизация некоторых преступлений была во все времена.
– А с каких пор ты говоришь не как алкоголик с бодуна? – интересуется Венера.
Дремотный усмехается, но не успевает ответить, его перебивает высокий блондин в наряде Геркулеса, протягивающий руку Венере и соблазнительно выдыхающий:
– Потанцуем?
– С удовольствием! – оживляется подруга. – Забери меня от этих ботаников.
Дремотный мрачнеет, сжимает в кулаке стакан и, дважды моргнув, чуть не выплескивает его на блондина – я хватаю его за локоть, предотвращая драку.
Венера уходит с Геркулесом. Я, конечно, не знаю боевых способностей Дремотного, зато я вижу внушающие габариты кавалера подруги, со всеми его бицепсами, трицепсами и тяжелыми кулаками.
Мой друг вздыхает и скатывается на диване, поглаживает светло-серую черепушку игуаны. Я молчу в поисках темы, которой можно парня отвлечь, но выдавливаю лишь:
– Кеша чуть-чуть сменила цвет? Она как-то посинела, очень красивый окрас.
– Ага, – подавленно кивает парень. – Они могут изменять цвет шкуры.
Я наливаю нам пунша и предлагаю Дремотному крабовых чипсов, точнее, я запихиваю их ему в рот. Гостиная залита радужным светом прожекторов, в котором скачут ошалевшие от алкоголя студенты.
Дремотный достает сигарету и закуривает, спустя минуту уныло выдыхает:
– Знаешь, я все это, – Дремотный кидает сигарету в стакан, – только ради нее устроил.
– Ви тебе сильно нравится, да?
– У них прямо серьезно? – тоскливо спрашивает парень, и этот тон настолько несвойственен ему, что я перевожу на Дремотного изумленный взгляд, а он продолжает: – Ну… с ее хахалем.
– Ох… – Я чертыхаюсь. – Надеюсь, что нет.
– Он тебе не нравится? – оживляется Дремотный.
– Он ублюдок.
– А я? Может, ты бы… – Парень склоняется и доверительно шепчет: – Вы же подруги. Ты бы сказала ей, какой я классный и…
– Так-так, сбавь обороты.
– Да ладно тебе, – улыбается он. – Ой, секундочку.
Дремотный вскакивает и бежит на второй этаж. Я замечаю там очень пожилого мужчину с тростью. Он бродит по коридорам, точно голодный стервятник. Через пятнадцать минут мой друг Кощей возвращается, откидывая на ходу плащ, и устало заваливается на диван, ложится головой мне на колени.
– У тебя дедушка дома?
– Ага.
– И он разрешил?
– Забей, он уже ни хрена не слышит. Из комнаты выходит до туалета и обратно. Или на балкон, что нежелательно. Там дождь. Еще заболеет.
– А где твои родители?
– У меня только мама. Отца я не знаю, а мама в Москве. Вот, с дедом живу. Он, правда, уже спятил и к врачу идти не хочет. Говорит, что нас там чипируют. Недавно сжег свой полис. И паспорт. Заколебались восстанавливать.
Я начинаю хохотать.
– Скажи, почему тебе плохо?
– Что?
Дремотный смотрит на меня черными глазами, которые затягивают, будто в космическое пространство, когда он вот так беспрерывно гипнотизирует собеседника. Нельзя давать людям такие глаза! В них сама душа может потеряться.
– Мы с тобой привыкли скрывать чувства, чтобы не расстраивать единственных людей, которые у нас есть, чтобы не показывать им, как на самом деле мы скучаем по родителям, чтобы не обесценивать их заботу. Они ведь пожилые, им несладко. Мы с тобой из одной колоды. Я вижу тебя… настоящую. Ну так… почему больно? Ты красивая, умная, у тебя есть обеспеченный мужчина, который тебя любит, но выглядишь ты куда несчастнее, чем была в прошлом году.
– Все сложно. Отношения причиняют боль, – бормочу я и верчу головой, стараясь спрятаться от магического взгляда Дремотного. – Ты очень наблюдательный. Но мне не плохо, просто я…
– Хочешь, чтобы другие видели, какая ты сильная и крутая, стараешься быть лучшей в учебе, чтобы получить престижную профессию и заткнуть эту дыру, с которой ходишь с детства, боишься, что люди заметят за всей твоей гордостью и независимостью маленькую слабую девочку, которая не знает, как жить.
Я сижу до боли прямая, чувствую, как дрожат пальцы, сжатые в кулаки. Дремотный улыбается, ласково похлопывает меня по руке, и бесконечное космическое пространство в его радужках сменяется родным кусочком ночного неба, которым любуешься из года в год и знаешь каждую звезду.
– Это похвально, – вздыхает он. – Ты перевязала свое горе целью, мечтой, стремлением, а я так не могу. Оттого почти скурвился и, наверное, окончательно себя угроблю. Но я в любом случае умираю… морально. А там недалеко подохнуть и физически. И если уж это так, то приятнее, когда это хотя бы выглядит круто… когда с этим проклятым дымом ты выдыхаешь свою жалкую жизнь, оставляя внутри лишь чистую пустоту…
– Ты жесток к себе.
– Или я не могу себя найти.
– Себя не находят. Себя создают.
Дремотный садится, касается спинки дивана и удрученно откидывает голову.
– Эй, – я кладу ладонь на его плечо. – Ты один из самых классных парней, которых я встречала. Просто будь собой. И найдешь то, что станет смыслом. А я поддержу, если будет слишком тяжело, хорошо?
– Не будь мы похожи, я бы в тебя без памяти влюбился, – подмигивает он. – Ты как родная сестра. Не знаю почему. Просто чувство такое теплое к тебе… даже представить не могу, как бы я тебя раздевал и…
– Так, лучше заткнись.
– Точно.
– И да, взаимно, – смеюсь я. – Потанцуем?
Дремотный растягивает губы в обворожительной улыбке, сажает игуану на стол, встает и подает руку:
– Миледи!
– Кеша не убежит?
– Как раз и узнаем.
Дремотный, не разворачиваясь, делает несколько быстрых шагов назад, и мы уже среди танцующих. Он кружит меня, вальсирует, переходит в танго и еще черт знает во что, ведь я совсем не умею танцевать. Обычно я дрыгаюсь для вида. Рядом танцует Венера с ее Геркулесом, и я хохочу, невзначай меняя партнеров. Все в недоумении. Дремотный быстро соображает, что к чему, и утягивает Венеру подальше от ее кавалера-великана.
Через пять минут я передаю кавалера Лесе со словами на ухо: «По традиции. Ты ведь любишь подбирать чужие объедки». И на этой красивой ноте (оценив ее искривленное лицо) я выныриваю из толпы.
Тут же на меня опрокидывают виски.
– О, прости, малыш, – щебечет старшекурсник в костюме вампира. – Отвлекся.
Виски залилось в декольте, и меня гложут сомнения, что вампир врезался в меня случайно. Я отмахиваюсь и ухожу на кухню. Здесь, к счастью, никого.
Отыскиваю полотенце. Ветерок из форточки приятно остужает щеки, и я блаженно вдыхаю густой аромат дождя. Правда, его портит запах спирта. В стакане была еще и кола. Теперь я липкая.
Фу…
Пока стою, упираясь в подоконник, чья-то рука сжимается у меня на заднице.
– Ты расстроилась? – знакомый голос парня, который меня облил. – Я искуплю вину, хочешь?