– Фирменный рецепт, – гордо заявляет Виктор, заваливаясь спиной на мягкий ковер. – Мне тоже налей.
– Обойдешься.
– И как Лео тебя до сих пор не прибил? – интересуется Виктор вдогонку.
Я хмыкаю.
– Как-то у тебя слишком чисто сегодня в квартире, – удивляюсь я. – Генеральную уборку сделал?
– Девушку вчера приводил, – отзывается он воодушевленно. – Ты так кривилась прошлый раз, что я решил не пугать новую подругу.
– А я думала, что ты почкованием размножаешься.
Виктор бурчит, но слова заглушает звонок его телефона. Я наливаю себе ромашковый чай, делаю глоток и иду обратно в гостиную, одновременно проверяя сообщения.
Черт, когда же Лео ответит?
В дверях врезаюсь в Виктора. Ругаюсь. Поднимаю голову. Пугаясь стеклянного взгляда мужчины, замолкаю и спрашиваю:
– Что случилось?
Рука Виктора сжимается у меня на плече: одновременно и утешающе, и взволнованно.
– Краусы мертвы, – шепчет он. – Их убили в больнице.
Горло сводит судорогой. Боль пронзает солнечное сплетение, и в глазах темнеет. Я роняю кружку.
Глава 38
– Уверена, что хочешь со мной? – озадаченно спрашивает Виктор, отвлекаясь от дороги. – Тебе лучше не смотреть на трупы.
Я открываю глаза.
Просыпаюсь будто от кошмара. Абсолютно дезориентированная. И осознаю, что происходящее – никакой не сон.
Автомобиль мчится с безумной скоростью. В другой день я бы потребовала Шестирко сбавить обороты, но сегодня мне плевать. Даже если выедем на встречную полосу и в метре от лобового стекла окажется грузовик… я смиренно опущу голову в ожидании удара.
Вновь закрываю глаза.
Пытаюсь сосредоточиться: дышу глубже, хоть поначалу это и трудно, но тело я умудряюсь утихомирить – пульс замедляется. А вот мысли кружатся, словно больные птицы. Я не могу их удержать. Они с разгона врезаются в мозг, клюют и разрушают меня.
Я вспоминаю слова Лео – каждое его гребаное слово! – и ужасаюсь, как великолепно ему удается манипулировать мной.
И до чего легко я прощаю…
Однако в этот раз он ударил в самое сердце, вдребезги разбил мою душу: если раньше играла красивая симфония, то теперь осталось лишь шипение помех.
– Он поклялся, что больше никого не убьет, – бормочу, сдавливая в руке кулон с черным фениксом. – А смешнее всего то, что я ему поверила.
Изо рта вырывается горький смех. Удерживая слезы, я запрокидываю голову и разглядываю потолок «Мерседеса». Остаток пути едем в молчании. Зимний ветер свистит за окнами. Мне до боли холодно. И далеко не из-за мороза.
Я ощущаю на себе сочувственный взгляд и боюсь повернуть голову. Жалость Виктора станет последней каплей: я полностью потеряю самообладание и в лучшем случае впаду в истерику.
Когда машина останавливается на парковке больницы, заставляю себя посмотреть в янтарные радужки.
– Он такой, какой есть, – говорит Виктор, вытирая большим пальцем слезы с моих щек. Слова звучат тихо, кажутся ветром за окнами. – Ты можешь привести дикого зверя домой и приручить, но когда он проголодается, то сожрет кого-то. И хорошо, если не тебя.
– Лео не зверь, – сипло произношу я. – Он человек…
– Да, он человек. Самое кровожадное создание на планете. Уничтожает не только себя, но и мир, в котором живет.
Я поджимаю губы.
По спине скользит холодная дрожь. Мне нечего ответить. Я и не способна. Чувство, словно рот заклеили скотчем. Не могу нормально дышать.
Виктор выходит из машины, открывает дверь и помогает мне вылезти. Я шатаюсь. Едва удерживаю равновесие. Мужчина предлагает мне остаться в автомобиле. Я твердо отказываюсь. Собираюсь с силами. И бегу следом. Шестирко торопится на место происшествия, но оглядывается, проверяя, в каком я состоянии.
Возможно, он действительно хочет помочь и понимает мою боль, ведь и его душа – кровоточащая рана. Мы оба пострадали из-за тех, кого любим. И не можем себя простить. Виктор так и не оправился от прошлого. Я вижу это. Читаю в печальных глазах. Но мы не можем друг другу помочь: по этой дороге всегда идешь один.
Я мотаю головой. Кривлюсь, когда снежинки ныряют за шиворот. Сглатываю. Бегом бросаюсь к больнице. Я должна увидеть всех, кто убит и покалечен руками Лео!
С каждым шагом в грудную клетку будто проникают осколки: они заполняют тело, облепляют сердце, легкие, мышцы, причиняют невыносимую боль от любого движения.
Меня разрывает на куски!
Однако я спешу следом за Виктором, стараюсь не потерять его из виду.
Габриэль Краус.
Макс.
Ни в чем не повинный Григорий.
Лео послал к черту мои чувства, он не остановился даже после того, как едва не убил меня, не остановился, зная, что я не захочу его видеть, не остановился, дав клятву…
Он предал меня.
И у палаты Габриэля, где толпятся врачи и правоохранители, я осознаю, что никогда больше не смогу заглянуть Лео в глаза, а его прикосновения будут резать больнее раскаленного ножа.
Лео плевать на всех.
Если придется – он и меня убьет.
Он тот, кто есть.
Эти мысли потрясают. Я стопорюсь, но затем решаю, что встретиться лицом к лицу с чем-то ужасным нужно быстрее. Все равно придется. Какой смысл оттягивать момент? Если вырывать из груди сердце, то не в замедленном режиме.
Следом за Виктором я ныряю в палату, чувствую запах лекарств и спирта, а когда вижу мертвого Габриэля на больничной койке – явно задушенного, – перед глазами разливается черная бездна, засасывает в себя глубже, глубже и глубже…
Тьма поглощает… останавливает пульс… дыхание…
«Я не стану убивать… я хочу быть частью тебя… я не оставлю тебя одну…»
Слова звучат в голове, как сломанное радио, они бесконечно повторяются, а я ничего и не вижу перед собой, кроме Лео… протягивающего ладонь прямиком из тьмы, которая вот-вот задушит меня окончательно.
– Эми!
Лед обжигает лоб.
Я разлепляю веки. Понимаю, что лежу в коридоре. На лавочке. Рядом стоит Виктор. И две медсестры.
– Выведите ее, – жестко требует Шестирко совсем не привычным для него тоном.
Меня под руки ведут в другое крыло.
Изо всех сил я стараюсь восстановить рассудок. Мы плывем по коридору. Мимо проносятся обрывки разговоров, белые стены, группы людей, между которыми медсестры лавируют.
– Мне нужно к Максу, – вспоминаю я. – Где он? Макс Краус! Где его убили?!
Я вырываюсь, размахиваю руками, как полоумная, и кричу, что мне нужно к телу друга.
– Ваш друг жив, – успокаивают меня.
– Мне сказали, что его убили!
– Нет, нет, – протестует медсестра. – Мальчик пострадал, пытаясь спасти отца от нападения, но он жив, уверяю тебя, дорогая.
– Так отведите меня к нему! – рыдаю я и от счастья, и от боли одновременно.
– К сожалению, он без сознания, – мягко сообщает медсестра. – Не стоит его беспокоить. Я думаю, что…
– Мне. Нужно. К нему! – верещу я задыхаясь.
Медсестры переглядываются.
– Ладно, только не кричите в его палате, – вздыхает одна из них, и я спешу за ней по лестнице на третий этаж.
Она не заходит в палату. Оставляет меня одну. Я глубоко дышу, пока мир вертится волчком. Стены комнаты сжимаются вокруг меня. Я таращусь на койку с пациентом, который обвешан трубками и бинтами, не сразу признаю, что этот человек – Макс. В палате слышно только пиканье аппарата.
Макс одет в белое, укрыт белым, окружен белыми стенами – словно от него осталась лишь пустота.
Я не знаю, что делать дальше. С трясущимися руками сажусь на стул перед Максом. Голова парня перемотана бинтами. Венера говорила, что он повредил руку и бедро. Видимо, по затылку он получил, когда защищал отца, и я надеюсь, что Лео не стал убивать его из-за обещания.
Однако сразу пугаюсь своих мыслей.
Какая разница?!
Он убил Габриэля!
Да, он пожалел Макса, но это не умаляет его вины!
Боже, как же хочется верить, что Лео одержим потусторонней силой, она завладевает им и заставляет убивать!
Как ни стараюсь увидеть в Лео монстра – не могу. И уничтожить к нему чувства… не могу. Готова прямо сейчас пустить себе пулю в лоб, лишь бы больше не издеваться над своим бедным сердцем.
Сжимая ладонь Макса, я кожей ощущаю дух Габриэля, уверена: он наблюдает за мной – за тварью, которая посмела явиться к его сыну. За той, кто чуть сама не лишилась жизни вчера ночью, а потом позволила виновнику целовать ее и… проклятье! Теперь каждая жилка отзывается болью.
Наши отношения – пример разрушительной любви, где страдает самое слабое звено.
Я…
Лео будет жить без меня. Он всегда так жил. А для меня расставание с адвокатом равносильно ядерной катастрофе, мой мир превратится в пепел и пустоши!
Вот почему я осталась с Лео, зная, что он киллер, осталась и после попытки убить Краусов, и после того, как оказалась на волосок от смерти. Это была точка невозврата для любого нормального человека! Для любого, кроме меня… глупой, наивной идиотки.
С Лео я погрузилась в иллюзорный мир. Я ослепла. Он обманывал с самого начала, присвоил меня как игрушку и говорил все, что я хотела слышать… но он бы не смог играть со мной, если бы я сама не позволила. Здесь Виктор прав.
Лео – болезнь.
Неизлечимая.
Смертельная.
Вирус, который поражает мое тело и вот-вот погубит.
Не в силах смотреть на Макса, я встаю и сажусь на подоконник, припадаю лбом к ледяному стеклу. За окнами завывает ветер.
Мне хочется увидеть Лео и высказать все, что накопилось, обвинить его в том, что он сломал мою жизнь, но ведь… я сама этого хотела… узнать его.
И не только внутренний голос, даже сам Лео твердил мне: «Ты совершаешь ошибку, ты будешь страдать». А я сплела невидимый кокон, заслонилась от всех наставлений. Теперь я обязана сделать то же самое, но наоборот – отгородиться от Лео ментальной стеной, вырезать все, что я к нему чувствую. Сжечь!
Я обвиняла Лео в аморальности, обвиняла в том, что он продал душу за деньги, а сама… тоже продала душу. Но не за деньги. Я сделала это за любовь.