— Даже если я никогда не скажу в этом доме ничего вслух, ты не сделаешь больше, чем захочешь! — дерзко тряхнула косичками Рива.
Теперь Шацкий перенацелил палец на нее.
— Прошу взглянуть, пане Кошевой! Я сам путаюсь, кто из этих двух больше походит на их мать, дал бы ей Бог здоровья! Еще не думают про то, где папа будет брать им приданое! А уже повторяют за Эстер все, что она привыкла говорить!
— Раз у нас суматоха, значит, папа дома.
Это сказал мальчик лет двенадцати, худой, горбоносый, коротко стриженный, похожий на Йозефа. Вышел из других дверей, держа под мышкой толстую потрепанную книгу. Лицо выдавало настоящий возраст, но жилетка, одетая поверх серой полотняной сорочки, все же делала его немножко старше.
— Шмулю, ты снова сидишь в отцовской спальне?! — Теперь возмущение Шацкого было настоящим. — Я тебя просил, я тебя заклинал, я водил тебя к ребе Якову, чтобы он дал наставление: мальчики в твоем возрасте не должны сидеть на отцовской постели!
— Я сидел на полу! — парировал Шмули, из чего Клим понял: отец с сыном так препираются уже достаточно давно. — Где мне почитать книжку, когда эти две герутене[33] устроили в той комнате беспорядок? Мне негде спокойно учиться!
— Поц! — пропел в ответ дружный девчачий хор.
— И как вы мне прикажете жить в этом доме? — Шацкий начертил над головами детей какой-то ритуальный круг. — Шмулю, ты не читал на полу! Ты взял книжку и спал на отцовской кровати! Таких ленивых, как ты, я не видел, сколько живу! Ты будешь мне говорить, что это не так?
Откуда-то из дверей послышался детский плач. Девочки оглянулись, Шмуль выпятил грудь с победным видом, копируя отцовский жест, а в зале появилась Эстер. Не глядя на сына, направила стрелы праведного гнева на дочерей:
— Это вас так можно оставить на вашего брата? Это вы так смотрите за Даниелем, пока я жду вашего отца?
— А она не хочет! — Выпустив руку сестры, Ида ткнула в нее пальцем.
Рива, отступив на полшага, легонько ударила меньшую по руке.
— Это она не хочет! Говорит — Дени постоянно плачет!
— Вы тоже постоянно плакали! — строго цыкнула Эстер, отмахнулась, давая понять — разговор окончен, и деловито осмотрелась: — Рива, возвращайся к Дени, ты старшая. Ида, ты мне нужна. Все равно вас с Идой сейчас нельзя оставлять в одной комнате. Шмулю, если ты хочешь читать или тебе просто некуда себя деть, иди в отцовский кабинет. Все равно ему, как я вижу, он не скоро понадобится. Шацкий, еще мой покойный папа говорил про тебя — будешь большим человеком, если захочешь работать хотя бы из любопытства, а интересоваться тем, что не касается человеческих зубов. Приглашай пана к столу.
Расставив все и всех по своим местам и оставшись весьма довольной собой, Эстер снова исчезла в направлении, где, как понимал Клим, находилась кухня. Понурив голову, за матерью засеменила Ида. Поморщившись, вернулась в комнату Рива, а Шмуль с видом, будто действительно одержал только что серьезную победу, подался в отцовский рабочий кабинет. Пока он шел, стих детский плач.
Теперь мужчины остались в зале одни.
Йозеф облегченно вздохнул.
А Кошевой понял, почему Шацкому нужен стол именно такой формы и размеров.
Они уселись, чтобы быть один напротив другого.
Лекарь вытянул и сложил перед собой длинные руки, переплетя пальцы. Клим же, мостясь на стуле, почувствовал, как тот предательски скрипнул под ним. Не сильно, не было подозрения, что сейчас развалится. И все же мебель рассохлись, и служить ей, пока хозяин не вмешается, осталось недолго. По крайней мере у Кошевого напрашивался именно такой вывод. Зато стол стоял крепко, казалось — навсегда.
— Так мы про что-то начали с вами говорить, — напомнил Йозеф.
— Хотелось бросить что-то на зубок. — Клим действительно проголодался, поэтому было не до лишних церемоний.
— Мы же сели за стол, — сказал Шацкий так, будто одного этого факта уже достаточно для насыщения.
Принимая и такую игру, Клим пожал плечами, демонстрируя смирение, откашлялся:
— Ну, и еще меня интересует Магда Богданович.
— Если бы вы знали, молодой человек, скольких благодетелей разного возраста и в статусе, намного выше, чем наш с вами, интересует эта особа.
— У меня не тот интерес, — поторопился объяснить Клим, потому что мелькнуло — Шацкий еще подумает, не дай Бог, про страсть или, чего доброго, любовь с первого взгляда. — Молодая, красивая и, несомненно, благородная пани ведет себя с полицейскими, как со своей челядью. Чисто тебе царица с придворными, если не слугами.
— Королевна, — сказал Йозеф, смачно поцокав губами. — Королева, тут вы верно угадали.
— Королева, царица, нет никакой разницы! Меня удивляет, что перед ней во фрунт вытягиваются высокие полицейские чины!
— И не только полицейские! — Шацкий расплел пальцы, отбил ими по поверхности стола легкую дробь, окликнул: — Эстер! Мы уже сидим тут с гостем неприлично долго!
Будто живым ответом в зале появилась Ида, неся на круглой тарелке сложенные в стопку желтовато-серые плоские хлебцы. Кошевой готовился, что ему в еврейском доме предложат мацу и, честно говоря, сейчас готов был ею ограничиться. Мысленно ругая себя за несдержанность, Клим подхватил один твердый прямоугольный кусок, не успела девочка поставить тарелку на стол. Жадно откусил, захрустел безвкусным и пахнувшим пресным хлебцем. Шацкий смотрел на него без капли осуждения, лишь произнес:
— С тем, что сейчас приготовит Эстер, подойдет лучше.
Жуя, Клим молча кивнул. А хозяйка тем временем внесла в руках широкую и удлиненную, похожую на челнок, тарелку. Резко запахло селедкой и еще чем-то, не совсем привычным в такой композиции. Когда Эстер поставила блюдо перед ними, Клим утратил окончательно чувство меры: подтянул тарелку поближе, разглядел.
В самом деле, это была порубленная пряная сельдь, присыпанная лучком. Серую субстанцию, в которую искусные руки хозяйки превратили соленую рыбу, равномерно и аккуратно разложили поверх чего-то зеленоватого, подобного перетертым овощам. Одни запахи сильно перебивали другие. Пока Клим гадал, Эстер объяснила:
— Имеете селедку на яблочной подкладке.
— Рыба с яблоком? — переспросил Кошевой, хотя услышал все очень хорошо.
— Мы не едим такое каждый день, — вставил Шацкий. — Это просто делается довольно быстро. Закуска, чтобы недолго ждать. Никогда не пробовали? Очень рекомендую.
— Гм… Откуда сейчас яблоки? Июль, до урожаев еще далеко…
— Женщины из близлежащих сел сохраняют определенные сорта в погребах, — пояснила Эстер. — Их не так много. Но достаточно, чтобы привезти сюда, на Краковский базар. Целыми те яблочки уже не съесть. Зато можно мелко натереть, добавить черного перца, перемешать и разложить так, чтобы слой подкладки не выглядел тонким. Можно смешать с протертой морковью, тогда красивее будет выглядеть.
— И сверху — селедка?
— Сельдь наверху, — кивнула Эстер, получая очевидное удовольствие от подобных объяснений. — Не надо перемешивать. Прошу брать, вкусно.
— А… — Клим сделал жест в сторону свободного стула.
Хозяйка покачала головой.
— Мне еще надо думать, чем поужинают дети. Потому что господин Шацкий из-за усилий господина Лапидуса имеет отказ от нескольких больных, способных заплатить за визит. — И уже уходя, бросила через плечо: — Хотя для этого нашему Шацкому не всегда нужен Лапидус. Его Бог послал.
— Почему? — не понял Кошевой.
— Кто бы еще давал ему повод бить баклуши, — эти слова прозвучали уже из кухни.
Йозеф красноречиво развел руки.
— Живем душа в душу. Более двенадцати лет. Шмуль наш второй. Первый ребенок умер на третий день, мы не успели дать ему имя. Эстер с тех пор боялась беременеть, даже плакала. Должны были не раз вдвоем ходить к раввину. И хотя дальше дети пошли нам на радость, отпечаток есть. Порой дает нервам волю.
— Я не обсуждаю чужую супружескую жизнь. Тем более — в доме этих супругов, — сдержанно ответил Клим, дальше не совсем понимая, как стоит себя тут держать.
— Я в выгоднейшем положении. Потому что имею право вспоминать собственную жену в собственном доме. Вы ешьте, Кошевой. Лучше всего делать вот так.
Взяв вилку, Шацкий подцепил кусочек сельди вместе с яблочной подкладкой, положил на мацу, откусил немало, захрустев. Беря с него пример, Клим и сам угостился. Перец добавлял кислоте яблока пикантности, так же как пряности селедочного посола.
Некоторое время мужчины утоляли первый голод.
Первым заговорил Йозеф, перед тем вытерев губы салфеткой:
— Так вот про пани Богданович. Хочу вам сказать, молодой человек, что особа эта очень таинственна. Или, иначе говоря, когда видишь ее впервые, сразу возникает желание разгадать ту самую романтическую тайну. Только вы ошибаетесь.
— Я? Почему я?
— Ладно, не вы. Не только вы, пане Кошевой. Всякий, кто видит пани Магду впервые, — и не знает того, что не дает спокойно спать многим жителям Львова. Ох, как многим! Даже президента города это касается.
— Магда такая опасная?
— Не для всех. И потом, угрозу представляет не сама пани Богданович. Она молодая вдова. Те сильные города нашего, которые считаются с Магдой и не возражают ей, когда эта особа что-то скажет или чего-то пожелает, боятся наследства, оставленного ее покойным мужем. То, прошу очень, истинная бомба. Стоит лишь поджечь фитиль. Все дрожат от мысли, что молодая вдова действительно когда-то сможет его поджечь.
— Все — это кто?
— Перечень людей огромен. Двести с лишним человек, начиная с упомянутого мною уважаемого шановного пана президента города.
Веко Клима сильно дернулось.
— Слушайте, пане Шацкий…
— Мы договорились — не панькаться.
— Ладно. Слушайте, Шацкий, я приехал утром, а такое впечатление, будто прожил тут половину жизни. Слишком много впечатлений для первого дня в незнакомом месте. И эти впечатления уже перемешались. Я устал, правда.
— Охотно верю.