Кошевого совсем не удивило, что зубной лекарь из бедных Кракидалов знал не только фамилию и имя местного домовладельца, но и лично его самого. Удивление было, когда тот вышел к ним, разнервничавшийся и потный, как утром, разве плешь уже прикрывала ермолка. Из кармашка новенькой жилетки демонстративно вынул позолоченную луковицу часов, щелкнул крышечкой и показал незваным гостям циферблат — мол, нет для них много времени. Клим не понимал, чего хочет от Зингера его проводник. Но Шацкий в тот момент меньше всего считался Кошевым, тут же взял быка за рога:
— Имею к вам серьезное и выгодное предложение, пане Зингер. Давайте пройдем в ваши апартаменты.
— Не буду я идти с вами, господин Шацкий, в свои апартаменты, — уперся домовладелец, даже попытался оттеснить Йозефа брюшком. — Серьезное и выгодное предложение можно выслушать и на улице. Я тут слышу так же хорошо, как в помещении.
Все время дворник нагло стоял рядом, отойдя от небольшой группы лишь на три шага, и не скрывал изрядного заинтересованности разговором.
— Можем и не заходить, — легко согласился Шацкий. — Но все же лучше зайти, пане Зингер.
— Чем же лучше, простите?
— Двери закрываются. Нет посторонних ушей. Разве вы действительно хотите, чтобы при нашем деловом разговоре присутствовал ваш дворник?
Поняв намек, Веслав Зингер шугнул хитреца, и бульбастый, глянув неприязненно уже на Шацкого, убрался в глубь двора.
— Теперь я вас внимательно слушаю. Только недолго, господин Шацкий.
— Очень коротко, господин Зингер. — Лекарь деловито потер свои широкие ладони. — Вы уже решили, что будете делать с квартирой, где произошло сейчас страшное бедствие?
— Полиция ее обследовала. Там остались вещи несчастного пана Геника. И если их никто не затребует, закон позволяет мне за некоторое время или взять их себе, или — продать, но наперед все равно забрать себе, — охотно пояснил домовладелец. — Есть еще разные полицейские процедуры. Но, думаю, это уже второстепенное, если не третьестепенное.
— Кто может претендовать на имущество покойника, пане Зингер? — В этом невинном вопросе Клим почувствовал едва заметный подвох.
— Насколько мне известно — никто, — спокойно ответил тот. — Пан адвокат квартировал у меня три последних года. Ничего не слышал про его семью и тех, кто мог бы стать прямыми наследниками. Знаете, ценных вещей у несчастного не так много. Одевался хорошо, обшивался у лучших портных, следил за модой. Публичная личность, должен был иметь приличный почтенный вид. И, кроме одежды и нескольких пар обуви, не знаю, что ему принадлежало. Печатная машинка разве… Видел еще у него прекрасные золотые часы, настоящий швейцарский брегет. Раньше хвастался «адриатикой», тоже неплохая швейцарская мастерская. Но менее года назад пан Геник сменил марку. И, простите, шановне панство, таки имел настоящую вещь! Жаль, что исчезла…
Клима будто что-то подтолкнуло изнутри.
— Золотые часы исчезли? Из квартиры?
— Почему вас это так взволновало, шановний? — подозрительно прищурился домовладелец.
— Пан Сойка ценил дорогие и точные часы, — пояснил Кошевой. — За то время, что мы не виделись, он привычек не поменял. Но когда все бегали за полицией, я осмотрел квартиру. Присутствовал при обыске, да вы тоже были там, пане Зингер. Часов, про которые вы упоминаете, не нашли ни в кармане покойного, ни в ящике, ни на столике у кровати в спальне.
— Пана адвоката убили и ограбили. Полиция уже поставила меня в известность. И я в ближайшее время пожертвую денег «Леви Израэль», благо, синагога на нашей улице. Не хотелось бы иметь сомнительную репутацию домовладельца, у которого жильцы накладывают на себя руки, совершая грех самоубийства.
— Вот вы сами и подошли к главному! — Шацкий снова потер ладони. — Забудьте про «брегет», его все равно нет. Костюмы и прочие мелочи вместе с чемоданами вам действительно удастся спихнуть кому-то с выгодой для себя. Пане Веслав, мы же с вами давно знакомы: без выгоды для себя вы не делаете ничего, и это очень мудро, иначе это против заповедей Божьих. Иудеям Господь наш завещал заботиться прежде всего о собственной выгоде. Только так все вокруг нас будут жить хорошо и не посягать на наш покой. Имеем выгоды — можем ими щедро делиться. Пока так есть, никто из умных людей наш народ не будет дергать, потому что чужие мы на свете этом, везде гости, пане Веслав…
— Хватит уже квохтать, господин Шацкий! — Домовладелец начал раздражаться, и Клим его прекрасно понимал: сам не далее как несколько часов назад позволил себе сорваться, когда Йозефова болтовня начала бередить самый мозг. — Что за манера у вас начинать дела издалека! Намекали на выгодное предложение, так говорите уже, я готов слушать!
Шацкий выставил перед собой руки, широко растопырив ладони:
— Но-но, пане Веслав! Я лишь подвожу вас к принятию верного решения! Вы справедливо радуетесь тому, что пан Сойка погиб насильственной смертью. При других обстоятельствах вы не могли в ближайшей перспективе выгодно сдать освободившиеся апартаменты из-за досадных обстоятельств. Кто захочет жить в доме самоубийцы? Я верно рассуждаю, пане Зингер?
— Абсолютно правильно, пане Шацкий. Так, словно всю жизнь администрировали доходные дома.
— А кто захочет жить в квартире, где произошло убийство? — выпалил Йозеф, лукаво глянув на домовладельца. — Улица Лычаковская довольно престижна для проживания. Тут селятся, гонясь за статусом, и пан Геник определенный вес имел. Только это кровавое приключение негативно повлияет на стоимость апартаментов, пане Зингер, разве не так? Заодно это скажется на репутации вашего дома в целом. Вам придется снижать арендную плату, чтобы поощрить жильцов. Это не понравится вашим шановним коллегам — они немедленно напомнят, пане Веслав: вы конкуренты, если станете сбивать цену. Ясно? Вы ее опускаете — а они же будут думать, что сбиваете! Своими действиями вы создадите эффект карточного домика, должны понимать это.
Шацкий говорил, а Зингер мрачнел после каждого его слова. Когда лекарь триумфально завершил небольшую речь, лицо домовладельца стало совсем серым. А капельки пота, которые он время от времени вытирал, покрыли его. Кошевой почувствовал — приближается кульминация.
— Чего вы хотите от меня, пане Шацкий? — голос домовладельца звучал глухо.
— Спасаю вашу прибыльное дело и репутацию, — скромно сказал Йозеф, ступил чуть в сторону, кивая на Клима. — Привел вам достойного человека, который, так сказать, сбалансирует ситуацию.
— Каким образом?
— Вы поселите пана Кошевого в бывших апартаментах пана Сойки. И пока он тут будет обживаться и становиться на ноги, вы с пониманием будете относиться к задержкам квартирной платы. Да и вообще, учитывая обсужденные нами обстоятельства, плату вы могли бы для пана адвоката Кошевого снизить. Конечно, не навсегда, а на согласованный заранее срок. Соглашайтесь, пане Зингер. Лучшего предложения по этим апартаментам вам не сделает сейчас никто.
Домовладелец помолчал, посопел. Пот вытер уже не платочком, а рукавом сорочки. Для чего-то поглядел на свои часы. Наконец буркнул:
— Мы с вами не на Краковском пане, господин Шацкий. Нечего торговаться.
— Разве я торгуюсь, пане Веслав? — искренне удивился Йозеф. — Чтобы я умел делать гешефт, рвал бы людям зубы?
— Вы занимаетесь не своим делом, — процедил Зингер.
— Так вот, не своей. Потому что с вашей договоренности с новым квартирантом, паном Кошевым, не получу-таки никакой маржи. Вы же знаете, Шацкий дает советы ценные, уместные и бесплатные. За что получает часто от своей дорогой Эстер. Так как? По рукам? Соглашайтесь, пане Зингер…
Они еще какое-то время пререкались, но скорее для порядка. Результат — Клим получил от домовладельца ключ от квартиры на втором этаже, которую еще утром занимал Евгений Сойка. С обещанием ничего из вещей покойного не трогать. И если где-то вдруг найдется золотой «брегет» с гравировкой внутри крышки или другие ценные вещи — передать находки Зингеру как возмещение убытков. Все формальности, которые узаконивают проживания Кошевого в квартире убитого Сойки, решили уладить позже.
Домовладелец даже любезно взял эти хлопоты на себя. Клим не местный, ему сложно разобраться в здешних обычаях с первого раза. Еще и Шацкий чуть ли не силой заставил пана Зингера хорошо поблагодарить обоих — помогли решить достаточно сложную проблему. Климу же объяснил его новое положение кратко и емко, одним предложением:
— Мешане мокім, мешане мазл, — тут же растолковав: — У нас так говорят: меняешь место — меняешь счастье. Верно, пане Зингер?…
…И вот теперь, когда Кошевой начал понемногу обживаться на новом месте, Йозеф взял себе за труд наведаться к нему вечером накануне похорон Сойки, чтобы сообщить время и место.
Конечно, если Клим собирается проводить товарища в последний путь. И если бы у Кошевого были другие дела, он все равно выбрался бы на похороны.
Хотя, честно говоря, кладбищ не любил — некрополи грусть навевали.
Глава девятаяОткровения после похорон
До окраины, где раскинулось Лычаковское кладбище, можно было подъехать на трамвае.
Но Клим решил прогуляться пешком. Тем более, что дорогу уже изучил и знал, как добраться Лычаковской до улицы Святого Петра, где величественная арка с острыми готическими шпилями открывала путь к некрополю. За те несколько дней, что жил во Львове, Кошевой убедился: его новый приятель Йозеф Шацкий — таки вездесущий. Поэтому не удивился, когда тот накануне появился на квартире покойного Сойки лично с уведомлением, где и когда хоронят адвоката.
Проводить адвоката Сойку в последний путь пришло не так много людей, как думал увидеть Клим.
Но зацепило его даже не это. Никогда не мог подумать, что придется когда-то учитывать вероисповедание новопреставленного и учитывать церковь. Привык к тому, что в Киеве и других малороссийских губерниях покойников отпевают в православных церквях. Исключение — евреи, которые ограничивались полосами оседлости, в них хоронили по иудейским традициям. Выкрестов Кошевой во внимание не принимал, считая их такими же православными, как и сам.