Но службу по Сойке отправили в костеле.
Из чего Клим сделал единственный верный вывод: бывший киевский адвокат обратился в католическую веру. Иначе бы Сойку не отпевали в костеле Петра и Павла, принадлежавший, как пояснил Йозеф, к римско-католической конфессии. А так — похоронили, еще и на престижном поле. Впрочем, Кошевой узнал — иначе быть не могло. Выгодные места для последнего упокоения принадлежали всем, кто жил на Нижнем Лычакове.
Саму процедуру прощания не затягивали. Наоборот, держась в отдалении, стараясь ни с кем не контактировать, Кошевой заподозрил: Сойку хоронили немножко быстрее, чем положено в таких случаях. Когда приблизился, чтобы и самому проводить того, кто его не дождался, в последний путь, боковым зрением уловил на себе несколько любопытных взглядов. Не подал вида, бросил горсть земли, положил цветы и пошел к выходу с чувством выполненного долга. Но Магда Богданович, вся в черном, с прикрытым паутинкой траурной вуали лицом, все равно покинула скорбное место раньше. Перед тем успела перемолвиться несколькими словами с панами, что тоже провожали Сойку, одного еще и легонько тронула за руку.
На чужом шахматном поле среди незнакомых королей, королев, офицеров и слонов Кошевому не оставалось ничего иного, кроме как тренировать мозг гимнастикой и делать в уме различные предположения. Понимал: адвоката Сойку знали во Львове, и репутацию тут он имел неоднозначную. Что ж, киевский период жизни Евгения Павловича так же не усеян розами, были на нем свои тернистые кущи и непролазные кусты.
Тем более беспокоило и настораживало Клима небольшое количество тех, кто нашел время прийти на похороны. Сюда прилагалось другое противоречивое обстоятельство: криминальная полиция настойчиво пыталась подать смерть Сойки как самоубийство, что означало, среди прочего, невозможность отпеть грешника по церковному обряду и, само собой, упокоить на дальних полях Лычаковского или какого-то другого кладбища. Не забывал: именно его показания подтолкнули загадочную и влиятельную Магду Богданович заставить следователя дать делу ход. Все же, эта молодая женщина имела какой-то личный интерес в надлежащем расследовании.
Между ними что-то было? Еще до близкого знакомства с Шацким подобная версия имела право на жизнь. Хотя когда Клим работал у Сойки помощником, не замечал за адвокатом чрезмерного влечения к женщинам. Конечно, противоположный пол его интересовал. Кошевой знал про регулярные визиты Евгения Павловича как в дешевые бордели на Ямской, так и в частные салоны, где дамы классом выше принимали постоянных клиентов индивидуально. Однако тесных, личных, действительно любовных отношений адвокат ни с кем не поддерживал. Даже избегал их, по крайней мере такие выводы делал его молодой помощник. Нет оснований считать, что, перебравшись шесть лет назад в Европу, пан Сойка свои привычки, пристрастия и взгляды кардинально поменял.
Разве перешел в другую веру — но и тут все не слава Богу. Потому что Клим, вспоминая все свое время, проведенное рядом с Евгением Павловичем, не мог положить руку на сердце и искренне признать: Сойка действительно был при жизни верующим человеком. Наоборот, вероисповедание для него значило очень мало, а церковные праздники он не отмечал, а отбывал, словно тяжелую, ненужную, неинтересную, но все же обязательную повинность. Поэтому если Сойке — подданному Его Величества Николая Второго — было все равно, какому Богу молиться и молиться ли вообще, то, поменяв царя на императора, безразличное отношение к церковным конфессиям он не изменил.
Рассуждая так, Кошевой неспешно вышел через арку на улицу. Шацкий маячил на противоположной стороне, терпеливо ожидая его возвращения. Так же не спешила уезжать отсюда и Магда. Ее экипаж стоял немного ниже, молодая женщина расхаживала по тротуару, кого-то ожидая. Остановившись, Клим приподнял шляпу, изображая легкий поклон. Бессмысленно делать вид, что они не знакомы. В ответ Магда качнула знакомым уже веером, не обнаружив более никакого интереса. Нет, решил Кошевой, тут не любовь, даже не грешная тайная страсть. У этой аристократки, которая держит в коготках чуть ли не весь влиятельный Львов, не может быть ничего такого с мужчиной, который воспринимал женщин исключительно как проституток, дорогих или дешевых. Пани Богданович вряд ли продает себя, пусть за большие деньги — эта вдова совсем не бедствует и может иметь все, на что кинет взгляд. Похоже, и положением своим злоупотребляет не так часто.
Только…
Сойка, при всем уважении, слишком мелок для ее величия, запросов и масштабов.
Разумеется, между ними явно имели место отношения. Точно не близкие — да или деловые? К услугам вдовы начальника департамента криминальной полиции наверняка предоставляются лучшие львовские юристы. Из породы тех, с кем лучше не иметь дело, сдаваясь сразу, потому что все равно рога обломают, раньше или позже. Адвокат Сойка, при всем Клима к нему уважении, вряд ли принадлежал к людям одного с Магдой круга.
И все же молодая вдова взяла на себя хлопоты, беспокоясь о похоронах пана Геника…
Погода в этот день стояла совсем не траурная. Жара, которой отличились несколько предыдущих дней, сейчас спала. Ласковое солнышко, легкий ветерок, июль в самом разгаре. Не зная, чем занять себя теперь, но и не видя нужды дальше стоять тут, Клим дождался, пока мимо проедет коляска, поправил шляпу, ступил на мостовую, вознамерившись пересечь улицу и присоединиться к Шацкому.
— Пане Кошевой!
Кричали не так уж громко, но достаточно для того, чтобы Клим услышал и оглянулся. Позади него, у кладбищенских ворот, стояла небольшая мужская группа. Этих трех он уже заметил на кладбище, у разрытой могилы, они тоже держались отдельно от других. Клима позвал статный пан в темном костюме, круглой шляпе с чуть загнутыми вверх полями, элегантно постриженной бородкой и полосочкой усов. На рукаве траурная повязка, но вид мужчина имел совсем не скорбный.
— Вы меня? — на всякий случай переспросил Клим, хоть и понимал, как глупо это прозвучит.
— Не удивляйтесь, мы знаем вашу фамилию и кто вы.
Незнакомец отделился от своих, приблизился, протянул руку, которую Кошевой машинально пожал, почувствовав — а рука у того, что твой камень.
— Адам Вишневский, инженер, — мужчина коснулся края шляпы. — Позвольте пригласить вас на траурный обед. Мы знали покойного. Вы тоже его давний знакомый. Помянем по христианскому обычаю.
— Но я…
Веко снова предательски дернулось.
— Не волнуйтесь, — тонкие губы Вишневского обозначили улыбку. — И не горюйте. Вас рекомендовала пани Богданович, что для меня и моих коллег очень много значит. С вами стоит иметь дело, потому что пани Магда никогда ничего не говорит зря.
— А какое дело, позвольте спросить, панство хочет иметь со мной?
На противоположной стороне улицы Шацкий делал совершенно непонятные знаки, даже не смотря на то, что наверняка привлекает к себе внимание.
— Прежде всего, мы познакомимся ближе. — Вишневский убрал улыбку. — А вообще, нам есть о чем поговорить. Точнее, нам есть что сказать вам. И вы должны это выслушать, если хотите задержаться тут, во Львове, и начать какие-то дела. Да и обедать время, вы так не считаете?
Тем временем один из товарищей Вишневского уже помогал Магде сесть в экипаж — молодая женщина опиралась на его руку. Другой жестом подозвал к себе открытый фаэтон, который давненько уже стоял поодаль.
— Мы поедем в нем. Пани Богданович — за нами. Прошу, пане Кошевой. Кажется, Климентий, я правильно назвал имя?
— Лучше Клим, так короче.
— В таком случае — прошу, прошу садиться, Климентий.
Название ресторанчика на улице Армянской он не задержал в памяти.
Это сейчас не важно. С такими доходами, которые имел Кошевой, ходить по ресторанам придется не скоро. Хоть сюда, хоть куда угодно. По всему было видно, его новые знакомые ходят сюда часто — распорядитель вышел лично. Поздоровался уважительно, но без лакейства, привычного в подобных случаях в ресторациях не только Киева, но и всюду в Российской империи. Сразу провел в отдельный кабинет, где уже накрыли, хоть с виду скромно, но — прилично. Машинально посчитав приборы, Клим насчитал пять, и простой вывод пришел тут же: обед заказан заранее, за стол садится точно пятеро, а следовательно, его присутствие компания согласовала между собой с самого начала.
Вряд ли должен быть кто-то другой, однако не пришел — и решили попутно пригласить Кошевого, который во Львове всего-то лишь третий день.
Это могло означать лишь одно: скромная Климова персона солидных и, несомненно, влиятельных горожан заинтересовала. И точно не обошлось без рекомендации Магды Богданович: кроме нее, с киевским адвокатом никто еще не знаком. Осталось понять, благодарить молодой, строгую и загадочную пани за такую честь или, наоборот, она сейчас создает гостю еще больше проблем, чем он имеет теперь.
Она зашла последней. Легким движением подняла вуаль, тогда скинула шляпку, примостив ее на специальной полочке. Мужчины дождались ее, и только после того, как Магда сделала будто невинный, а на самом деле — значимый жест веером, начали рассаживаться. Инженер Вишневский, который стоял к ней ближе всего, предусмотрительно подвинул стул с невысокой изогнутой спинкой, чтобы женщина села, уселся рядом. Место, которое осталось для Клима, или случайно, или — что вероятнее — по совместному замыслу, позволяло ему сидеть якобы в главе стола, возглавляя его, и в то же время Кошевой оказался под прицелом четырех пар внимательных глаз.
— Шановне панство позволит мне начать? — ровным голосом спросила Магда и, получив в ответ молчаливое согласие, повела дальше: — Пане Адасю, прошу позаботиться об обществе.
Вишневский встал, подхватил графин с коньяком, наполнил рюмки. Его любили не все: молодая вдова и толстый лысый пан с закрученными напомаженными усами пили рябиновую наливку. Кроме напитков, на столе стояли две тарелки, на которых были бутерброды со шпондером (свиным боком) и печеночным паштетом, мелко перетертой тушеной свеклой, от которой слегка отдавало хреном, картофельные пляцки (