Сейчас его предупредили, чтобы не совал нос не в свое дело.
На улицу он вышел последним.
Поминальный обед, если уже как-то называть это собрание, длился еще почти час. После инженеровых слов присутствующие за столом довольно быстро потеряли к чужаку интерес, принявшись обсуждать общие темы, общих знакомых, причем, не сговариваясь, забыли не только про убитого адвоката Сойку, но и про живого Кошевого. Тоже адвоката, однако на данный момент — человека без определенных занятий, вида на жительство и особенно — почти без копейки в кармане. Клим прекрасно понимал, что его нынешнее положение этим влиятельным горожанам известно. Однако даже не надеялся на предложение чего-то большего, чем приглашение поесть. Встать и уйти с гордо поднятой головой не счел подобающим. Поэтому вел себя так, как в данной ситуации разумнее всего было: молча сидел на своем месте, слушал разговоры, которые совершенно его не касались, и ел, выжидая до конца дня. Имея в портмоне скромный капитал, старался тратить двадцать благотворительных крон очень экономно, только на кофе и питание.
Поэтому когда Моравский, взяв эти хлопоты на себя, наконец встал, поблагодарил присутствующих и начал собираться, Клим решил дождаться, пока отдельный кабинет покинут все. Нашел для себя причину — встал у двери и прощался с каждым за руку. Магде хотел поцеловать, но женщина, угадав намерение и опережая события, сухо кивнула, накинула вуаль и позволила Вишневскому легко, без намека на интимность, взять себя под локоть. Оставшись наконец один, Кошевой — или выпитое заиграло, или собственная гордость выкинула белый флаг, — окликнул официанта и попросил, кивнув на оставленное на столе, завернуть ему с собой. Думал — нарвется сейчас на грубость или издевку, за ресторанными прислужниками иногда водится превосходство. Однако этот совсем не удивился, бровью не повел, и, немного подождав, Клим получил аккуратный сверток. Подхватив его под руку и, чтобы оставить хоть какое-то впечатление, отдав официанту все найденные в кармане крейцары, он наконец ушел.
Экипаж Магды Богданович стоял чуть выше по Армянской.
Конь гарцевал по мостовой. Извозчик играл украшенной яркой лентой плеткой. Молодая вдова сидела так, чтобы видеть выход и чтобы тот, кто ступил наружу, сразу заметил ее. Клим почувствовал, как сильно дернулось веко, а лицо запылало красным — сбоку, в шляпе, плохо выглаженном костюме и еще с упакованными остатками обеда он выглядел явно очень смешно. Это еще мягко сказано. Но вместе с тем дошло: Магда ждет его, ясно давая понять это. Ничего не оставалось: удобнее примостив пакет под левую руку, Клим правой одернул нижний край пиджака и решительно приблизился к экипажу. Пани Богданович смотрела на него сквозь сетку вуали.
— Вы же на Лычаковскую? Воспользуйтесь моей коляской. Я подвезу.
— Благодарю, пани Магда, — пальцы коснулись края шляпы. — Привык гулять, изучать город. Всякий раз хожу разным путем, запоминаю улицы. Путаюсь тут у вас, необычно.
— Еще нагуляетесь. Прошу.
Магда подвинулась, и Клим, уже не стесняясь, примостился рядом.
Лошадь двинулась.
— Мне не отказывают.
По тому, как это было сказано, Кошевой в очередной раз убедился: вдова начальника криминальной полиции действительно привыкла к особому, трепетному к себе отношению. Даже если разговаривала с человеком, который явно ниже ее статусом тут, во Львове.
— Простите, но наоборот.
— Что — наоборот?
— Никаких отказов. Наоборот, ваше приглашение для меня — честь. Однако не хотел, не чувствовал за собой права отнимать время у…
— Матерь Божья, хоть вы прекратите щебетать! — Теперь Магда не скрывала раздражения. — Мне казалось, вы проще, чем те, кто меня окружает.
— Проще?
— Другой. Так точнее будет. Наоборот, не такой простой, каким хотите выглядеть. Может быть, вы уже знаете, что я вдова опытного полицейского. Поэтому меня сложно обмануть. Особенно после того, как вы разложили все по полочкам тому дураку Ольшанскому.
— Почему это он дурак?
— Я знаю, что говорю. — Фраза прозвучала резко, как пощечина. — Называя вас проще чем остальные, имею в виду то, что вы не похожи на того, кто придерживается ненужных условностей и так называемых приличий, когда это неуместно и не нужно. Вы, пане Кошевой, вряд ли большой поклонник субординаций, дистанций и других условностей, светских и официальных. Вас не так просто обуздать, и не надо сейчас спорить с женщиной.
— Не буду. Вам лучше знать. — Клим, изображая полную покорность, склонил голову. — Спасибо, что предупредили о намерении укротить меня. Как сам понимаю, вы видите во мне дикого зверя.
— Почему — зверя?
— А кого еще требуется укрощать?
— Не будем играть словами, пане Кошевой.
— Да Боже упаси, какие там игры! Менее часа назад ваш пан инженер четко указал мне на мое место. Остальные молча согласились с ним. Теперь же вы позвали меня к себе в коляску, словно дрессированного щенка. Могли б еще сказать: «Але — гоп!»
Он начинал заводиться и чувствовал это. Но сдерживаться надоело — достаточно было самих лишь прямых обвинений в шпионаже. Магда заметила у него зубы. Что ж, надо их показать хоть немножко, чтобы не разочаровывать женщину.
Но она промолчала. Какое-то время они прислушивались к гомону городских улочек и цокоту копыт по мостовой. Магда поправила вуаль, повертела веер в затянутой тонкой перчаткой правой руке, вздохнула.
— Вы не слишком верно восприняли и оценили все, что произошло сегодня. И я не имею намерения убеждать вас в ошибочности выводов. Хотя бы потому, что вряд ли собираюсь поддерживать с вами какие-то контакты в дальнейшем. Насчет Адася… — она осеклась, поправилась, — пана инженера Вишневского, то он лицо значительно большего масштаба, чем вы можете себе представить. Промышленники его ценят, а значит, он может себе позволить постучать в дверь очень важных персон. Ему отворят, радушно примут и к мнению прислушаются. Еще он спортсмен, вдохновляет своим примером граждан, в своей газете тот же господин Попеляк не раз описывал его спортивные инициативы.
— К чему вы мне это говорите сейчас? Я уже понял, что пан Адам Вишневский — не последний человек во Львове.
— Говорю так потому, пане Кошевой, чтобы вы сделали все ж таки верные выводы. Человек такого статуса, который имеет Вишневский, никогда не опустится до того, чтобы указывать, как вы говорите, место. Конечно, бывали случаи, когда пан инженер ставил на место отдельных особ, которые не совсем верно вели себя — в его обществе, в обществе дам или при других обстоятельствах, где стоит сдерживаться. Однако сейчас он взял на себя неблагодарный труд: пригласил вас и подытожил разрозненные мнения коллег.
— Значит, именно так следует расценивать его предупреждение держаться подальше от всего, что касается убийства Сойки? Пани Магда, вы везете меня на Лычаковскую улицу — не просто к дому, где он жил, а даже в его квартиру. Я там поселился, вы наверняка это знаете. Поэтому я никак не могу держаться подальше.
Она снова повела веером.
— Пане Кошевой, вы все равно неправильно поняли суть разговора. Но это не важно. Важно, что вы узнали про вашего давнего товарища то, что, надеюсь, удержит от ненужных вам знакомств и дел. Жить в квартире, которая освободилась, пусть таким трагическим способом, мог бы кто угодно. Домовладелец, думаю, только рад, при других обстоятельствах пришлось бы терпеть убытки, скоро туда вряд ли вселился бы кто-то приличный и достойный.
— Благодарю пани за высокую оценку.
— Не паясничайте. Знаю, это такая защитная реакция. Защищаться если и требуется, то не от меня. Наоборот, я очень вам благодарна за то, как вы умыли Ольшанского. Ведь он, как уже говорилось, идиот. Вполне серьезно намеревался выдать смерть пана Геника за банальное самоубийство, чтобы быстренько свернуть дело, забыть про Сойку и умыть руки. Теперь, после ваших слов, все иначе. Дело завели, полиция работает, убийцу ищут. Найдут ли — вопрос другой.
— То есть для вас лично было важно, чтобы следователь не спустил убийство Евгения Сойки на тормозах?
— Именно так, пане Кошевой.
— Почему? Он был дорог вам?
— Смеетесь? Напротив, вы же слышали, какого мнения о нем, его обществе и деятельности солидные и шановные панове. Начав розыск, полиция будет строить различные версии. Одну вы слышали краем уха — подозрительные связи с группами, ориентированными на московство, русского царя. Так или иначе, копая в том направлении, полиция будет иметь все основания ворошить их гнезда. Хотя это могло быть и банальное ограбление.
— Вы мыслите, как полицейский, пани Магда.
— Это мой покойный муж мыслил, как полицейский. Любил думать вслух. С какого момента начал не только рассуждать в моем присутствии, ища поддержки, но и советоваться. Видите, все просто. Никакой сенсации, никакой конспирологии. Так что вы, пане Кошевой, легкий на руку.
— Даже так?
— С вашей подачи дела сдвинулись в нужном направлении. За что я лично вам очень благодарна. Есть на то свои причины. Позвольте не называть их. И, — она чуть подалась вперед, — кажется, мы приехали. Ваша Лычаковская.
Выходя из коляски, Кошевой едва не уронил свой пакет.
Глава десятаяПервые Большие львовские уличные гонки
Идею найти хотя бы одного из своих обидчиков даже сам Клим оценивал скептически, не видя никакого шанса на успех.
Оправдывало его в собственных глазах лишь то, что никаких других планов на ближайшее время он не строил. Да и в отдаленной перспективе Кошевому тут, во Львове, вряд ли удалось бы поймать птицу удачи. Можно и не ловить, только бы увидеть, ухватить за хвост, выдрать несколько перьев — вот готовый талисман на счастье.
Но сидеть и совсем ничего не делать Клим не собирался.
Попробовал, не понравилось.
А воспылал жаждой мести с первого же дня. Не сразу, но все равно к этому пришел.
…Только заселился в помещение, освобожденное Сойкой при печальных обстоятельствах, Клим неожиданно для себя выспался. Хотя думал — не сможет уснуть нормально. Гнал от себя детские мысли про такой сам