Но дождался.
Снизу свистнули.
Сперва тихонько, потом — громче, а тогда вообще мяукнули котом. Это так Шацкий производит, мелькнуло у Клима. Вроде не похож на любителя подобных забав. Особенно мяуканье почему-то порадовало. Приспичило подыграть, гавкнуть в ответ, хотя понимал, насколько непохоже получится. И вдруг сигналы прекратились, зато во дворе зашевелились какие-то тени.
Что происходит — Кошевой не разобрал. То есть наверняка разглядел бы, если бы имел на это больше времени.
Не дали.
Уловил едва слышимое кряхтение, дальше — легонький стук, тогда — будто кто-то шкрябнул о стену. И на край подоконника враз легли, вынырнув из ночи, чьи-то крепкие руки. Вцепились крепко, снизу подтолкнули — и вот уже кто-то незнакомый и ловкий, подтянувшись, подал тело вперед, с ловкостью циркового акробата перебросил длинные ноги внутрь. Клим попятился, пропуская ночного гостя. Разглядеть его не успел, тот вместо приветствия коротко велел, чуть шепелявя:
— Тихо. Свет уберите.
Светило в кабинете. Сходив туда и крутнув выключатель, Кошевой вернулся обратно, на ходу одернув пиджачные полы. Собрался заговорить с гостем — не успел. Тот жестом посоветовал молчать, следующим — показал на оконный проем.
— Прошу пана выходить.
— Прыгать?
— Выходить. Внизу друг. Я за вами. Тихо, иначе беда.
Клим и без него понимал, что шуметь не желательно. Беспокоило другое: как вылезти, ничего себе не повредив, когда высота между этажами не меньше чем полтора человеческих роста. Но гость не собирался давать время на размышления, потому что, видно, имел относительно него серьезные намерения. Молча потеснил к раскрытому окну, и Кошевому ничего не оставалось, как сесть на подоконник и спустить ноги наружу. Если ему тут решили подготовить побег, без его личного на то согласия, все это скорее напоминало похищение. Хотя прямой грубой силы не применяли, но Клим не имел никаких сомнений: стоит ослушаться или проявить неподобающую ловкость, и его просто выкинут во двор.
Перекрестился.
Перевернулся. Лег на живот, подвинул тело ниже, ниже, еще ниже.
Подошвы нашли какую-то опору, не слишком широкую, но вполне пригодную, чтобы переступить с ноги на ногу и безопасно разжать пальцы, выпуская край подоконника. Далее Кошевой в одном сплошном движении присел, держась руками за стену, распрямил левую ногу, вытянул, как мог далеко, нашел равновесие, оттолкнулся. Скользнул, следующей точкой опоры была уже твердая земля. Климу удалось не пошатнуться, даже не наделать шума. Ловкости ночного гостя не хватало, но своя тоже осталась, гимназическое отрочество все же было насыщено разными приключениями, не про все из которых таки должны знать родители будущего адвоката.
Перевел дыхание, почувствовав себя чуть ли не Эдмоном Дантесом в первые минуты после побега из замка Иф. Тут же слева темнота отозвалась тихим голосом Йозефа Шацкого:
— Все хорошо, пане Кошевой? Ничего не бойтесь, тут ваши друзья.
Сверху скользнул незнакомец. Теперь Клим наконец разглядел большую широкую доску, приставленную к стене и слегка наклоненную. Если привычный к подобным фокусам человек встанет на нее, руками можно достичь окна второго этажа. Крепко взяться, подтянуться — и уже внутри.
Примерно таким путем воры и убийцы и проникли в помещение.
Незнакомец, который пришел за ним, знает и умеет это делать. Еще и Шацкий с ним непонятным боком.
— Какого черта тут происходит? — так же шепотом, но пытаясь говорить строго, спросил Клим.
— Вас приглашают на разговор, пане Кошевой, — пояснил Йозеф. — Нас видели вместе. Разве вы забыли, что Шацкого знает половина Львова, а другую Шацкий знает сам? Меня попросили передать вам записку и предупредить о нашей ночной прогулке. Мое появление тут ни у кого не вызовет никакого подозрения. Потому что Шацкий — чуть ли не единственный человек во всем королевском городе, который ни у кого никогда не вызывает подозрений.
— А оставаясь в квартире, мы не могли поговорить?
— Нет, — вступил в разговор шепелявый незнакомец. — Тот, кто имеет к вам важное дело и разговор, не может зайти иначе, чем как через дверь. Ждать, пока с вас снимут арест, невозможно. Действовать надо немедленно. Завтра уже поздно.
— Действовать? — Кошевой начал закипать. — Слушайте, я не очень люблю, когда меня используют без моего согласия. Пусть посредником и выступил достойный пан Шацкий. Куда мы идем? Кто вы такой? И кто меня разыскивает? Вот три вопроса, на которые я хочу услышать ответ немедленно. Без этого шага не сделаю. Это еще молчу о главном — предмет разговора.
— Сделаете.
Шепелявый подступил совсем близко. Так, словно собирался обнять Клима.
Мгновение — в бок уперлось что-то острое. Даже, кажется, прокололо пиджак. Тихо ойкнул Шацкий.
— Мы не душегубы, пане Кошевой, — спокойно сказал незнакомец. — За жизнь свою не бойтесь. Просто у меня нет другого способа, других слов и, простите, желания объяснять, почему вы должны идти со мной.
— А…
— А вопрос придержите для того, кто вам на них ответит. Пане Шацкий, я вам очень благодарен. И не задерживаю.
Из темноты зацокало.
— Ничего не выйдет, пане Тима, — отозвался Йозеф. — Раз уж я тут с вами, то прогуляюсь и дальше. Не волнуйтесь, Шацкий умеет хранить чужие тайны.
Или шепелявый пан Тима действительно не был против, или действительно не имел времени пререкаться. Убрал от бока Клима острие, сказал:
— Смотрите, пане Шацкий. У вас дети.
— Потому и буду считаться, — послышался серьезный ответ.
— Тогда — вперед. Держитесь за мной, пане Кошевой. Сами отсюда не выйдете.
И странная троица, друг за другом, нырнула в ночь.
Выйти со двора можно было проще — лишь взять налево и миновать арку, которая вела к парадному входу.
Так ходили все здешние жители. Стоя возле окна и от нечего делать рассматривая не слишком живописную серость проходного двора, Клим уже успел изучить этот маршрут. Поэтому машинально дернулся кратчайшим путем. Но тот, кого назвали Тимою, дернул за локоть, останавливая.
— Не туда.
— Почему? — вырвалось у Кошевого, и сразу спросил: — А куда?
— Так мы выйдем к воротам, — торопливо объяснил Шацкий. — Придется пройти мимо вашего дворника. А тот шлимазл с круглым носом, скажу я вам, нас непременно увидит.
Тима же не счел себе за труд объяснить и это. Двинулся дальше, в противоположную сторону, в глубь двора. Последовав за ним, Клим и Шацкий прошли сквозь еще одну арку. Или Кошевому показалось, или она действительно оказалась немного уже, даже ниже и темнее. Выведя небольшую процессию в следующий, еще глубже расположенный дворик, Тима кивнул на светящиеся еще окна, в очередной раз напомнив этим об осторожности. Тогда ступил вправо, и компания последовала дальше, держась ближе к глухой кирпичной стене. Она стала указателем, потому что вскоре завернула, и троица погрузилась в маленький проход.
Вдруг Тима резко поднял руку, останавливая движение. По его примеру Кошевой с Шацким прижались к стене, затаили дыхание. Теперь Клим понял, в чем дело: в темноте возилась парочка. Увлеченные друг другом, любовники забыли обо всем на свете, самозабвенно целуясь. Со своего места ни один из троицы заговорщиков не мог этого видеть, но характерные страстные звуки все же слышались.
Неизвестно, как долго это все могло продолжаться. Ступив на два шага назад, Тима громко прокашлялся. Ойкнуло тонко и по-женски, пробубнил неразборчивый мужской басок, и тени задвигались. Одна, меньшая, скользнула в глубину дворика, исчезла внутри дома. Другая, большая, немного потопталась, потом развернулась и направилась прямо на троицу. Но в последний момент куда-то завернула и исчезла в небольшом лабиринте переходов.
Компания, далее прячась, двинулась вперед. Клим уже не фиксировал, сколько раз они завернули, через сколько арок и двориков проскочили неслышными призраками. Понял одно: сам никогда бы не разобрался в спрятанных от постороннего глаза львовских улочках не только ночью, но и средь бела дня. По крайней мере, они оставались для него неизведанными пока, в настоящее время. Не знал, надо ли будет в дальнейшем изучать ходы-выходы. Но на всякий случай мысленно обозначил намерение невидимой галочкой.
Они вынырнули из городского лабиринта так же внезапно, как погрузились. Только показалось, что шли долго. На самом деле путешествие по задворкам Лычаковской отняла разве четверть часа. На улицу вышли дальше от дома, где жил Кошевой. От того места, где их возле прохода терпеливо ожидала крытая коляска, дом отделяло три следующих. Обойдя его с тыла, Тима будто провел спутников тайными подземными ходами. Как только выглянули из ближайшего двора, возница на козлах шевельнулся, оживился, дернул вожжами. Конь всхрапнул и легонько ударил копытом. Кивком Тима велел Кошевому садиться первым, и Клим заскочил внутрь одним ловким движением. Шацкий оказался не слишком складным, Тима подсадил зубного лекаря, сам запрыгнул, уже когда коляска начала движение.
На улице было не так людно. Вдоль ходов горели фонари. Кошевой ориентировался на местности. Поэтому долго не гадал: они ехали в сторону Верхнего Лычакова.
Всю дорогу молчали. Только Йозеф громко сопел, что-то совсем тихо проговаривая себе под нос. Клим мог поклясться — Шацкий молится. Хоть сам Кошевой не видел в ночном происшествии никаких угроз ни для себя, ни для него. Миновав костел Святого Антония, возница чуть позже повернул коня вправо. Тут освещения уже не было, зато небо окрасила заря, и Кошевому открылся длинный ряд нарядных, очень уютных одноэтажных домиков, которые прятались за деревьями: ими улицу обсадили с обеих сторон. Тут тоже в эту пору не гуляли романтичные светские парочки, но щеголяли группы, которые хотелось обойти десятой дорогой.
Это уже были безраздельные владения батяров. Хоть и не закреплены за ними ни одним муниципальным документом.
Дальше ехали недолго. Остановившись возле ничем не примечательного снаружи домика, возница отпустил вожжи, а Тима легонько подтолкнул Кошевого — прибыли. Выйдя, Клим оглянулся. Новый знакомый позвал за собой. Когда же к ним пристроился Шацкий, его остановили.