— Почему вы так решили?
— А почему я всякому должен отчитываться? — вызверился Вихура, но тут же объяснил: — Внутри все перевернуто. Точно что-то искали. Нашли, так сам думаю. А еще предполагаю, с очень большой вероятностью: Цыпа взял что-то у человека или людей, считающих себя неприкосновенными. Нарушил правила, за ним такое водилось. Вот они и вернули свое, а Любка наказали. Показательно наказали, некуда показательнее.
— Вполне с вами согласен, пане комиссар. — Клим удивлялся сам себе, как легко удавалось несмотря ни на что сохранять спокойствие. — Даже больше. Готов заключить сделку.
— Сделку? Уже что-то придумал, ловкач? Пани Богданович, кстати, тебя сейчас не спасет, не надейся!
— Я, пан комиссар, давно привык полагаться только на себя. Пани Богданович тут ни к чему. Не надо вспоминать всуе почтенную даму. Про сделку — она очень проста. Вы оставляете меня на свободе. Не выдвигаете никаких обвинений. Снимаете домашний арест. И вообще, полиция оставляет меня в покое. Можно выполнить эту часть?
— Аппетит большой, парень. Я не услышал, что взамен хочешь предложить мне ты. Какие признания, в чем? О них же идет речь, верно? Ты в чем признаешься?
Веко сильно дернулось, выдавая, сколько все ж таки усилий прилагал Клим, чтобы оставаться спокойным.
— Мне не в чем признаваться. Я назову вам имя того, кто убил вора Любка Цыпу. Этот же мужчина с высокой вероятностью раньше убил адвоката Евгения Сойку. — Палец коснулся края правого глаза. — Я отдам вам убийцу, пане комиссар. Здесь и сейчас.
Говорил громко.
Еще и не удержался — снова взглянул на полицейских. Те услышали, подошли ближе без специальной команды.
Ночь становилась все интереснее.
…Решение пришло, только Кошевой увидел труп вора.
Новым знакомым и Йозефу Шацкому не объяснял ничего. Почувствовав тот хрупкий момент, когда события можно обуздать и взять все под личный контроль, Клим немедленно начал действовать. Преимущество лежало в его портмоне, сложенное вчетверо. Его дал, сам того не зная, покойный Сойка.
И полученными знаниями Кошевой воспользовался сполна.
Силезский с Тимою должны поскорее убраться с места, где произошло убийство. Ничего тут не трогать. Шацкий, который уже не на шутку перепугался и которому ночное приключение совсем перестало нравиться, должен был быть скоро доставлен домой. И для своего же блага держать язык на привязи. Объяснения для своей Эстер должен был придумать сам, и чем невероятнее оно будет звучать, тем быстрее женщина ему поверит. Ибо, судя по всему, Шацкого сопровождают подобные случаи. Все, что угодно, кроме борделя, прошу панство, заявил тогда Йозеф, но его слушали в половину уха — сейчас Клима значительно больше интересовало, как сообщить полиции об убийстве и при этом не засветить источник. Факт личного знакомства с господином Густавом Силезским, как подозревал Кошевой, не пойдет ему на пользу в дальнейшем.
Мне надо дождаться полицию тут, самому, — сказал, не вдаваясь в подробности плана. Дальше все сложится, тем более — просили же о помощи, получите. Силезский решил не спорить, сделал так, как просили.
И чуть больше чем через час Кошевой получил первую огромную порцию гнева от комиссара Марека Вихуры…
Теперь пора наступать. Но все же Клим дождался вопроса:
— Откуда тебе… вам это знать?
И ответил:
— Фамилию своего убийцы написал сам Сойка. Я обнаружил это совершенно случайно, пане комиссар. Сидел же в квартире, под арестом. Имел некоторые мысли. Решил записать, я часто так делаю. Взял бумагу из Сойкиных запасов. И увидел вот это.
Торжественно вытащив из кармана портмоне, выудил оттуда драгоценный лист. Взяв его, Вихура сперва для чего-то понюхал бумагу. Затем развернул, сделал знак:
— Света сюда!
— Не надо, впустую.
— Почему?
— Разве вы знаете русский язык.
— Русский?
— Сойка писал расписку. Старался, давил пером. Это за ним водилось, очень заботился о каллиграфии. Слова и буквы частично выдавились на лист, который лежал снизу. Когда начал наводить чернилами те следы, чтобы прочитать, стало ясно — это русский.
— Что это значит?
— Сойка написал расписку на русском языке, — сейчас Клим говорил с Вихурою терпеливо, словно с маленьким ребенком. — Это значит, что она предназначалась для россиянина. Его зовут Игнатий Ярцев, и он должен был охранять деньги в сумме тридцать тысяч рублей. Их Сойка должен передать господину Симеону Дановичу, кто такой — не знаю. Но Евгений Павлович, или, как его тут называли, пан Геник, письменно обязался взять дальнейшую ответственность за посылку на себя. Расписка адресована тоже неизвестному мне Юрию Князеву. Из чего мы с вами, пане комиссар, делаем единственно правильный вывод: Сойка оправдывал данным документом Ярцева, который, как я понимаю, просто изводил адвоката своим присутствием. Вот почему Сойка накануне убийства так странно вел себя, отказывая всем без исключения посетителям. У него в квартире сидел вооруженный громила, который к тому же зачадил все кругом махоркой. Спросите у господина Ольшанского, следователь наверняка поведает вам мои выводы о запахах, которые не выветрились из квартиры убитого. Особенно — из спальни.
— Знаю, — отмахнулся Вихура. — Кто убил Сойку и Цыпу, вы обещали назвать имя.
— Уже назвал. Игнатий Ярцев, тот самый охранник, любитель крепкой махры. Он был тут, в усадьбе. Думаю, ждал Цыпу, когда тот вернется из гулянки. Мог застать дома. И, как на беду, любовница, в чьей постели он тут скрывался, выбралась на днях в село. Поэтому Цыпа, вдруг почувствовав свободу и не зная, куда себя деть, поступил так, как поступает большинство мужчин, — пошел на гулянку.
— А это вы откуда знаете?
— Во-первых, я все же мужчина, — легонько улыбнулся Кошевой. — Во-вторых, пока ждал полицию, не сдержался и осмотрел тело. Цыпу сначала пытали, недолго, но жестоко, вы и сами уже это увидели. Потом застрелили, пуля в голову. Так же, как убили Сойку. Но алкогольные пары после смерти не выветрились. Они окутывали Любчика, что доказывает — вор вернулся домой поздно и пьяный. Значит, гулял. Застал в доме незваного гостя. Успел отрезветь или нет — Бог Святый знает. Так или иначе, крепкий запах русской махорки задержался из-за того, что Игнатий Ярцев курил, терпеливо ожидая жертву.
— Для чего этот ваш Ярцев приперся среди ночи на Клепаров?
Кошевой напрягся, сжав внутри себя невидимую тугую пружину. Наступил ответственный и самый опасный момент — логическое объяснение своего присутствия тут. Потому что этот вопрос уже вот-вот должен был сорваться с комиссарового языка.
— Позвольте говорить коротко, но все же по порядку, господин Вихура.
— Прошу очень.
— Благодарю. Что я понял, прочитав расписку? Полную правоту тех, кто напрямую связывал моего старшего товарища Евгения Сойку с подрывной для Австро-Венгерской империи деятельностью москвофильских организаций. Вероятно, тридцать тысяч рублей, доставленных Князевым и Ярцевым, — деньги, предназначенные для финансирования какой-то политической или, скорее всего, террористической организации. Тут я делаю поправку на действительный разгул националистического терроризма в Львове в последнее время. Читаю газеты, но, главное, умею слушать. Допустим, Сойка знал: он под тайным надзором. И не сразу решил передать посылку Симеону Дановичу. Оставил деньги у себя на хранение, но при этом не собирался терпеть рядом такого, как Игнатий Ярцев. Довольно похоже на пана Сойку, скажу я вам. Ну, а Ярцев, получив неожиданную индульгенцию, решил забрать деньги себе. Договорился ли про такое с Князевым, пока не готов утверждать.
— Предположение, пане Кошевой.
— Именно так, пане Вихура. И если бы не труп вора Цыпы со следами пыток, я бы не спешил с выводами. Теперь же все сходится.
Ночь из темной медленно становилась серою.
Приближался ранний июльский рассвет. Из дома уже выносили накрытое тело покойника. Полицейские, провожая носилки взглядами, тихо переговаривались, поглядывая почему-то еще и на Клима. Стало неуютно, он повел плечами.
— Что у вас сходится, пане Кошевой?
Похоже, комиссаров гнев начинал меняться на милость.
— Игнатий Ярцев уходит от Сойки, — пояснил Клим. — Выжидает, через некоторое время возвращается. Уже тайком, сквозь приоткрытое окно. Адвокат не ожидал такого поворота событий. Но все же не дается. Короткая схватка, Ярцев прижимает его к полу, стреляет, убивает. Но деньги остаются в квартире, причем — не так надежно спрятаны, как можно предположить.
— А это вы откуда знаете?
— Потому что их нашли воры, которые залезли в помещение уже после того, как Сойку убили. Ими были Любко Цыпа и знакомый вам и мне батяр Зенек Новотный. Найдя саквояж и прихватив до кучи драгоценные золотые часы, они выбрались из квартиры, очень обрадованы и напуганы одновременно. Но надеялись: в случае чего кражу и убийство спишут на одного человека, если, конечно, обнаружат кражу. И никто из них под подозрение не попадет.
— Я не услышал, почему вы считаете именно эти события действительными, пане Кошевой.
— Ответ — там, — Клим кивнул на усадьбу. — Если бы Цыпа не потянул деньги, которые не ему предназначены, Игнату Ярцеву не было бы до него никакого дела. А то, что Любко и Зенек обчистили квартиру пана Геника той ночью, я узнал несколько часов назад. Вот почему оказался тут, на Клепарове.
— Не понимаю.
— Поясню. — Сейчас Кошевой ступал на тонкий лед. — Когда воспроизвел и прочитал записку, осенило: в квартире Сойки хранились большие деньги, после его убийства их не нашли. Потому что не искали. Не знала полиция об этом факте. Далее рассуждал так, — веко дернулось, но Клим не обратил внимания, увлекаясь: — Воры одним часами, найденным в кармане дерзкого батяра, вряд ли ограничились. Деньги наверняка так же у них. Тогда представил себе Игнатия Ярцева. Немножко, совсем немножко, пане Вихура, зная нравы таких людей, сталкиваясь с ними в Киеве и читая о них в российских газетах, понял: охранник не успокоится. Будет рыть носом львовскую брусчатку, но воров найдет и покарает, забрав деньги обратно. Вообще-то это дело чести, его и Князева.