— Все это Магда вам пересказала? Не отвечайте. Она, больше некому. Между вами очень доверительные отношения. Иначе не может быть, если кавалер обсуждает с дамой учение профессора Юнга, а та, далека от подобного, увлеченно слушает и пересказывает другим. У дирекции полиции нет секретов от вдовы Богданович, поэтому она с интересом выслушала подробности всех событий при моем скромном участии.
— Не прибедняйтесь.
— Да ну, я действительно никогда не хотел стать героем. Так иногда складывается: думаешь, как защитить себя, а выходит — чуть не мир спасаешь.
— Вот тут преувеличение.
— Пусть так. Речь все равно не про меня, пане Адам. Вы прочитали анонимное письма, составили условия задачки и решили: кто бы вас не предупредил — я на такое способен. То есть узнал такое, про что не стоит говорить пани Магде. Поэтому вы тут.
— Поэтому я тут, — кивнул Вишневский, взглянул на присутствующего Шацкого и повторил: — Поэтому я тут.
Клим перевел дыхание, готовясь сказать едва ли не самую важную для обоих вещь:
— Магда знает, что у вас есть веская причина убить адвоката Сойку. Вы не один такой, поэтому она вас не подозревала никоим образом. Но сразу заинтересовалась тем случаем. Вдова полицейского немедленно просчитала: всегда ищут, кому выгодно. И решила ненавязчиво взять ход следствия под свой негласный контроль. В полицейском департаменте Львова этому давно не удивляются, поэтому подозрений не возникнет никаких. Далее, пане Адам, только мои предположения. Надеюсь, позволите?
— Прошу очень.
Дернулось веко, но сейчас не так сильно.
— В общем следователю хватало и версии самоубийства, — повел дальше Кошевой, постепенно увлекаясь. — Если бы пани Богданович не присутствовала негласно при нашем со следователем Ольшанским разговоре, не услышала бы моих убийственных, — уголок губ скривила короткая улыбка, — доводов в пользу, если так можно сказать, умышленного убийства. Вот почему Магда вышла на сцену. Тоже расчет — пусть все случится под ее контролем и влиянием. После чего, так себе предполагаю, без задних мыслей пересказала все вам.
— Я вас недооценил.
— А то бы что? А, пане Адасю? Хорошо, не сбивайте, потому что запутаюсь.
— Вас запутаешь…
— Спасибо, — Клим шутливо поклонился. — Итак, пересказала. Вероятно, идея деликатно и в то же время строго предупредить меня, чтобы не крутился под ногами, принадлежала не ей, а вам. И Магда ее охотно поддержала. Потому что на то время ни полиция, ни пани Богданович, ни я не знали про украденные деньги. Скажу больше — никому в голову не приходило, что именно могли украсть душегубы. Про пропавший брегет я узнал случайно. Ну, а потом события стремительно побежали, с убийцей и мотивом наконец определились. Всех все устраивает. Все всем довольны. Магда вздохнула с облегчением. Ведь даже эфемерные подозрения в ваш адрес, не ее, полицейских, этим самым отпадают. И тут — новые, рожденные в голове какого-то Кошевого. Вы суда не боитесь, пане Вишневский.
— Он мне не нужен. Судиться никому не интересно, тем более — по такому поводу, как убийство продажного поганца Сойки.
— Это уже отдельный разговор. Я о другом, поважнее. Суд вы бы пережили, пане Адам. Или по крайней мере общение со следователем, допрос, оправдание. Но вы больше, чем подозрения, следствия, ареста, суда и приговора, боитесь потерять Магду. Она — человек, дорогой для вас не меньше, чем вы для нее. Поэтому, пане Адаме, она опасалась, что вас, пусть в далекой перспективе, могут заподозрить. Если все подтвердится, Магда готова понять вас… — Клим вновь выдержал короткую паузу, глядя Вишневскому прямо в глаза. — Готова понять, пане Адам. Только…
— Что?
— Не готова простить. Для нее, вдовы полицейского, слуги закона, которого уважали даже матерые уголовники, дальше поддерживать теплые отношения с убийцей не будет возможным. Поэтому вы тут. Если бы вы не пришли — я признал бы ошибку, поражение и навсегда выбросил убийство Сойки из головы. Ему все равно, найдут его настоящего убийцу или нет. Я ничего не собирался открывать пани Магде. Мне вообще нужно думать про свое будущее, а не про Сойку, по которому тут никто из порядочных людей не унывает. Вы не знали моих истинных намерений. Пришли по мою душу. Решили взять еще один грех. Передумали?
Адам Вишневский в очередной раз взглянул на Шацкого. Смерив его равнодушным взглядом, неторопливо повернулся, ступил к окну. Сжал кулаки, уперся ими о край подоконника.
— Спасибо. Но почему не передумали убивать Сойку?
Ночной гость замер, глядя перед собой, будто пытался разглядеть что-то в темноте ночи. Не поворачиваясь, молвил:
— У меня была младшая сестра, Ядвига. То есть, — замялся на мгновение, — она есть. Только считайте, что нет. Сейчас лечится на Кульпаркове[53]. Время от времени я забираю Ядзю оттуда, снимаю усадьбу за городом и женщину, которая заботится о ней. Потом, когда состояние ухудшается, снова возвращаю под надзор врачей. Надежда была у всех. Но в конце июня мне сказали: улучшений ждать не стоит. Чтобы удержать хотя бы то, что имеем, Ядзю следует держать в полной изоляции от мужчин. Она не должна их даже видеть. Иначе — приступ, снова интенсивное лечение.
— Это имеет отношение…
— Имеет!
Вишневский порывисто повернулся к Клима. Кулаки не разжимал. Крик вышел резким, Шацкий невольно дернулся.
— Имеет! Прошлой осенью Ядвига решила прогуляться Стрыйским парком. Она любила октябрь, в эту пору всегда сочиняла стихи. Не ахти, но все же годилось для чтения в салонах. На нее напали двое, в сумерках. Вывезли далеко в пригород, поиздевались, и поверьте: произошел редкий случай, когда физическое насилие, телесное надругательство выглядит меньшим злом и, соответственно, меньшим горем. Вряд ли надо объяснять, что Магда приняла активное участие в ускорении розыска тех подонков. Ими оказались молодые члены «Русской народной партии». Именно тогда тех двух торжественно приняли в ряды. Каждому лично пожал руку их вождь, пан Марков. Моя сестра просто попала на глаза, когда оба думали, как бы еще отметить торжественный день, чтобы запомнился на всю жизнь.
— Дайте угадаю. Их защищал Евгений Сойка, верно?
— Защищал и защитил. Цинично воспользовался состоянием Ядвиги. Она узнала обидчиков. И потом так же болезненно реагировала на других предъявленных ей мужчин. В том числе — на самого Сойку. Тут пан Геник постарался, представил во всей красе! А москвофильские газетки начали писать про политические преследования инакомыслящих, провокациях власти, даже устроили шествие с хоругвями. Железных доказательств полиция не смогла собрать, слишком торопились. Единственного, кроме несчастной Ядзи, свидетеля легко купили. И еще — их выпустили вскоре после громкого убийства графа Потоцкого. Нашу власть гораздо больше страшит развитие вашего, русинского протестного движения, чем деяния «Русской народной партии» и подобных организаций. Знаете, почему?
— Нет.
— Потому что москвофилы не просто считаются управляемыми и к ним не относятся слишком серьезно. Наша власть играет на противоречиях, которые давно обострились между этими силами. Поэтому охотнее потрафят пророссийским сообществам — лишь бы те дополнительно давили на желающих найти и построить эту вашу Великую Украину. Видите, политический момент вмешался, без него никак. Только от этого не легче. Не принимаю ни одну из упомянутых сторон, однако пострадал именно я. То, что сделали с моей сестрой, случилось и со мной. Вот такая история. Больше мне нечего вам сказать.
Тикали часы.
Но теперь казалось — будто громче. Каждый звук звоном отражался в ушах.
— Мне так же, — глухо сказал Кошевой.
— Простите?
— Нечего вам на это сказать так же, пане Адам. Кроме того, что уже сказал. Объяснить свой поступок вы смогли себе. Честно говоря, мне тоже. Присутствующий тут отец четырех детей Йозеф Шацкий тоже проживет спокойно с такими знаниями. Даже суд отнесся бы снисходительно. Хотя вы проникли в квартиру Сойки ночью скрытно, что само по себе свидетельствует о преступном намерении. Умышленное убийство. Непростое душевное состояние учтется, но все равно — умышленное, заранее продуманное убийство. Магда не примет это.
— Знаю. Поэтому и пришел.
— Закрыть мне рот?
— Говорю же…
— Нет, не надо! — Кошевой повысил голос. — Не надо искать оправданий! Вы намеревались убить меня! Так же как адвоката Сойку, который после только что услышанного умер для меня окончательно! Но вы приравняли его со мной! Так случается, пане Вишневский! Так всегда случается: сначала убиваешь кого-то в порыве, совершая месть, а потом выбираешь следующую жертву, чтобы скрыть предыдущее преступление! Вот и вся моя вина перед вами! Хотите, чтобы я простил того, кто точил на меня нож или отливал пулю? Мне надоело жить оглядываясь, пане Вишневский! Я не для того сюда приехал! Знаете, я ждал, что вы придете через дверь. Вот Шацкий, он свидетель — действительно на это надеялся! Постучите, зайдете, будете гостем. Мы сядем за стол в кабинете. И вы, извините за каламбур, выложите передо мной на стол все карты. Поверьте, при таких условиях разговор наш был бы иным! Но сейчас…
Вишневский разжал кулаки.
— Я сделал предложение Магде, — сказал глухо.
Запал исчез внезапно. Клим не понимал, откуда и почему вдруг почувствовал внутри опустошенность, а снаружи — неуютную прохладу.
— То есть?
— Вы же не дитя малое, Климентий! Неужели надо объяснять, что означает, когда мужчина признается женщине! Я давно к этому шел! Вы же видели ее, видели! На первый взгляд неприступная крепость, подступы к которой залиты льдом. Но мне удалось лед растопить! Знали бы вы, ох, если бы вы знали, чего мне это все стоило!
— Догадываюсь…
— Молчите! Он догадывается! Даже ни капли не догадываетесь, мальчишка!
— Я видел Магду несколько дней назад, — Клим пытался сохранять спокойствие. — Она действительно выглядела иначе. Вся светилась. Сказала «да»?