— Не сказала «нет». На таком этапе это тоже достижение.
Наконец Кошевой овладел себя.
— Тем более.
— Что — тем более?
— Вы сейчас объяснили, почему собирались убить меня. Я — угроза вашему будущему с Магдой.
— Не преувеличивайте своего значения.
— Отнюдь. Пока такой, как я, знает вашу тайну, покоя вы не ощущаете, пане Адам. Всякий, кого хотят убить, имеет право на защиту. Согласны?
— Вполне. Проще всего — опередить того, кто хочет убить тебя. Вы собираетесь лишить меня жизни, пане Кошевой? И сейчас прочитали своеобразный приговор?
Клим вздохнул.
— Я не судья. Тем более — не палач, мы с вами об этом говорили. Вы сами должны решить, как действовать дальше.
— Предлагаете застрелиться, повеситься или выпить кофе с ядом?
— Нет, — сказал Кошевой, удивляясь, как быстро пришло нужное решение. — Боже упаси. Не хочется брать на себя даже такой грех. Вы же уважаете пани Магду Богданович?
— Для чего это? Вопрос лишен смысла и здравого ума.
— Все же прошу ответить. Пан Шацкий тоже должен услышать.
— Ладно, если вы еще не поняли. Магда… пани Магда очень дорогой для меня человек.
— Спасибо за искренность. Вы согласны, что она не заслуживает знать о вашем преступлении? Это преступление, пане Вишневский, чем бы не был мотивировано. Итак?
— Ну, если хотите… Конечно, пани Магда не должна этого знать.
— Потому что не сможет принять убийцу?
— Так. Потому что не готова принять убийцу.
— То есть не заслуживает жизни с убийцей?
— Конечно.
Кошевой несколько раз хлопнул в ладоши, призывая Шацкого в свидетели:
— Все присутствующие тут услышали. Магда Богданович не заслуживает того, чтобы связать свою дальнейшую судьбу именно с вами, пане Адам Вишневский. Вы только что сами назвали единственный приемлемый для всех выход из довольно деликатной ситуации. Грехи надо искупать.
Инженер замер. В первый миг не понял, что произошло. Потому встрепенулся, тряхнул головой, словно прогоняя дурной сон. Клим же и дальше хлопал в ладоши, пытаясь при этом не хлопать слишком сильно.
— Вы… вы хотите…
— Я ничего не хочу. Сегодня спас свою жизнь и дальше намерен освоиться в Львове. Как получится — не знаю. И лучше начинать все с чистого листа, не озираясь при этом. Вы можете гарантировать мне ненападение. Но все равно вашего веса в здешнем обществе хватит, чтобы со временем, рано или поздно, вытереть об меня ноги. Если вы уважаете пани Магду так, как только что признали, у вас хватит силы и ума принять именно то решение, которое нужно. В таком случае вам тоже придется когда-нибудь начать с этой женщиной все с чистого листа — при условии, что она сама захочет вернуть ваши отношения. Ваш разрыв, пане Вишневский, — гарантия моей безопасности. Разве вы захотите когда-нибудь поквитаться со мной, как с Сойкой, окончательно поставив нас на один уровень. Но или сначала, или потом придется что-то решать со свидетелем, паном Шацким. Неужели вы, тот, кто фактически потерял родную сестру, способен когда-нибудь отнять отца четырех детей? Итак, итог следующий. Или вы обрекаете пани Магду на не достойную ее жизнь с убийцей — или мы с вами даем друг другу гарантии ненападения. К тому же таким образом вы, возможно, потеряете, несомненно, дорогого человека. Тем не менее, простите за чрезмерную патетику, сохраните себя.
— То есть?
— Никого больше не убьете, пане Адам. Для человека вашей организации это очень важно.
Вот теперь Клим иссяк и замолчал, ожидая ответа.
Как и предполагалось, Вишневский молчал. Несколько раз сжал и разжал кулаки. В очередной раз взглянул на Шацкого, потом — на Кошевого, снова на Йозефа.
— Я должен подумать, — молвил наконец.
— Вы вольны принять любое решение. Оно не для меня. Решайте для себя, пане Адам. Определяйтесь. Мне не о чем дальше с вами говорить. Разве сами подскажете тему.
Вместо ответа инженер Адам Вишневский решительно шагнул ему навстречу.
Но вдруг остановился.
Так же решительно развернулся.
Не говоря ни слова, подошел к раскрытому окну. Сел на подоконник, развернулся, перевернулся на живот.
Мгновение — и скользнул вниз.
Приземлился почти неслышно. Не сдержавшись, Клим подбежал, выглянул в ночь. Никого не увидел, ночной визитер призраком растворился в темноте.
Кхекнули.
Повернувшись, Кошевой утомленно вздохнул, кивнул лекарю:
— Справились. Я думал, будет хуже. Что скажете, Шацкий? Молчали все время, так на вас не похоже…
С кровати доносилось знакомое чмоканье губами.
— Жаль, нельзя рассказать моей Эстер про ваш гений, пане Кошевой.
— Нам с вами будет что ей рассказать, — успокоил его Клим. — Хотя бы о том, как я пригласил вас к себе и вы так перебрали наливки, что пришлось оставить гостя тут. Вы сами предложили такую легенду, потому что лучше знаете свою жену.
— Придется вносить коррективы, — в голосе Шацкого звучала грусть.
— Вы про что?
— Ради сохранения наших общих тайн, пане Кошевой, придется пойти на еще большую жертву.
— На какую?
— Вей, на еще больший позор. — Йозеф совсем по-детски шмыгнул носом, чего с самого начала знакомства Клим за ним не замечал. — Когда тот черный великан залез в окно и стал прямо надо мной, сделалось очень страшно. Я напустил в кальсоны. Такое объяснить сложно даже моей фейгале.
Кошевой понимал — нельзя так себя вести.
Понимал — и все равно не сдержался.
Захохотал, как бы там не обижался на него потом Шацкий.
1908 год, Львов, улица Лычаковская
Они встретились впервые за две недели.
Клим не искал встречи. Хотя была бы возможность — не избегал бы ее. Но слишком в разных кругах вращались они с Магдой Богданович, чтобы пересечься не случайно. Тем более, в эти дни Кошевому, честно говоря, было не до того.
Едва ли не ежедневно приходилось бывать в полицейском департаменте — Ольшанский должен был исписывать кипы бумаги про завершение следственных действий. Клим по убийству Евгения Сойки проходил одним из основных свидетелей, поэтому понятно, почему именно его показания были такими важными. Заодно согласился не выдвигать обвинения против Зенека Новотного. А поскольку хохлатый батяр после убийства Любчика Цыпы начал чирикать так, что не остановишь, Ольшанского вполне удовлетворило его признание: вор заставил пойти с собой чуть ли не силой, угрожал, шантажировал, а потом ткнул золотые часы как долю, велев не болтать языком. Кто там и как дальше подключился, из каких состояний оплатили дорогого адвоката — это уже Клима не интересовало.
Новотного вскоре выпустили, и за соучастие в краже батяр вряд ли будет строго наказан. Тем более что фигурируют в этом деле значительно важнее особы.
Шацкий после их ночного приключения так же исчез надолго. Клим думал проведать лекаря, поразмышлял, немного сложил, прикинул — и решил воздержаться. Перед тем Йозеф не раз и не два давал своей Эстер повод для взбучки и сейчас наверняка занят своим прямым делом — лечением зубов. Баклуши следует отрабатывать, и, положа руку на сердце, Кошевой с таким подходом соглашался. Поэтому одиночество и однообразие, которые заменили внезапно безумный водоворот событий, принял как должное.
Следует передохнуть и наконец собраться с мыслями. Потому что следователь рано или поздно оставит в покое, и придется браться за поиски возможностей зарабатывать на жизнь. Полученные от загадочного и могущественного Густава Силезского деньги не вечны, все равно закончатся.
Рассуждая так, Клим вышел однажды после обеда из кофейни Добровольского. Полюбил именно ее, ибо там даже несмотря на частый недостаток места почти всегда царила тишина, туда сходились со всего городского центра читать свежие газеты, а обсуждать новости выходили на свежий воздух, перемещаясь на Гетманские валы. Порой он тоже приобщался к уличным дебатам, правда — в основном заинтересованным слушателем. Прогуляться решил и сейчас, когда услышал знакомое, хоть давно забытое:
— Господин Кошевой!
Магда воскликнула на ходу, высунув голову из экипажа. Он как раз проезжал мимо Клима, и она дала вознице знак остановиться. Конечно, к нему выходить не собиралась. Поэтому Кошевой неспешно, демонстрируя в полной мере достоинство, двинулся за коляской, остановился, поднял шляпу, здороваясь:
— Пани Магда! Годы вас не видел!
— Не такие уж и годы.
Сейчас на ней снова было платье сдержанных цветов — темно-синее, с зеленым вышивкой, а шляпка впервые на его памяти совсем ничего не подчеркивала, не оттеняла, ни на чем не настаивала. Плохо разбираясь в женских привычках и манерах, Кошевой не готов сказать, может ли быть, что дама не надела шляпки, а просто нацепила — для видимости. Совсем не заботясь, модная она, сезонная, подходит к выбранной одежде и идет ли вообще. Магда выглядела не очень внимательной, и сложилось впечатление — мысли молодой вдовы Богданович где-то далеко, а Кошевого позвала из вежливости, увидев знакомую фигуру на тротуаре.
— Вы домой? Могу вас подвезти.
— Благодарю, пани Магда, — он снова приподнял шляпу. — Пройдусь, не стоит вам менять ради нашей случайной встречи своих планов.
— У меня пока нет никаких планов. По крайней мере таких, которые нельзя было бы поменять или отсрочить на лишних полчаса. Садитесь. Тем более, у меня к вам есть разговор.
Пожав плечами, Клим легко заскочил в коляску.
Его обдало тонким ароматом духов. Магда отодвинулась на противоположный край узорчатого бархатного сиденья. Или заметила, как он не очень прилично втянул ноздрями надушенный воздух, сразу решила очертить дистанцию.
Коляска двинулась.
— Давно хотела спросить, откуда вы так хорошо знаете польский.
— Если вас все время интересовало только это — прошу очень. Старший брат моей мамы, мой дядя, был женат на обедневшей польской аристократке. Потом он преждевременно умер, тетя Тереза переехала к нам. Меня воспитывала полька, поэтому ничего удивительного.
— Понятно.