Юба покрутил в руках указ, это был самый первый и самый важный указ о назначении Бугуйхана Аркадия Ефимовича председателем Правительства.
В моём мире в России нет должности премьер-министр, официально оно так и называется «председатель Правительства». Слово «премьер» вошло в обиход в девяностые под влиянием западной моды.
— Ты понимаешь, Аркадий, есть такая традиция, что моим алпаутом, то есть советником, может быть только мой родственник.
Я улыбнулся, потому что такой разговор предвидел. Слыхал про обычай, мне его некоторые степняки рассказывали, да и традиция не алтайская, а распространена в Степи.
Приходилось ли радоваться собственной прозорливости?
— Да, всё так. Хотя у тебя никогда не было алпаута, ты всем руководил сам? — хитро спросил я.
— Ну… не было, но традиция такая. А твой председатель — это же советник, алпаут, — глазки Юбы хитро блеснули.
Я молчал, давай ему возможность говорить.
— Давай вернёмся к моим дочерям.
И это я тоже предвидел.
— Мой дорогой каган, прошу подписать указ, а я сейчас найду кое-что важное и разрешающее этот обычай.
Юба попыхтел, но указ о назначении меня, по сути, вторым человеком в каганате, которым я и так являюсь фактически (если не первым), подписал, я убрал его к себе.
Покопавшись в проектах указов, я достал один из них.
— Мне нет нужды жениться на твоих прекрасных дочках.
— Это почему это вдруг?
— Вот указ, по которому Великий каган Юба усыновляет Бугуйхана Аркадия Ефимовича, признавая ненаследным сыном… Ну, это чтобы никто не смел ставить под сомнения права на наследования Мустафы-тигэна и Сейита-тигэна.
— И всё же это делает тигэном, — Юба почесал подбородок. Указ он подписывать не спешил. — Постой, не гони табун. Ведь у тебя есть отец? Я никогда его не видел, но мне говорили, что ты не сирота. Братья, сёстры, отец. Я не хочу так запросто родниться с твоей семьёй. Мне надо на них посмотреть, насколько крепок их характер в делах и в бою. Они умеют ездить верхом? Мой клан не станет связываться со слабаками.
Я сдержал усмешку, потому что все эти аргументы не мешали ему пытаться сбагрить одну из дочерей.
— В этом нет необходимости. Я, считай, как сирота.
— Как это?
— По требованию Предка-Покровителя я вышел из состава своего клана и семьи. То есть, фактически в моей семье есть только я и больше никого. А меня ты и так знаешь.
— Тебя я знаю, — покорно повторил Юба, однако рука с ручкой не двинулась.
— И все мои подвиги и достижения, которые, безусловно, если это подвиги, в твою славу и по сути, твоим сыном.
— Ну…. Подвиги сына красят отца.
Эта мысль понравилась Юбе и он подписал указ, произведя меня в свои великовозрастные пасынки.
— Тогда твой клан становится вассальным? — спросил каган, удерживая подписанную бумагу.
— Сыновьим. В принципе, ты и так отец нации, но ещё и меня персонально. А так это объясняет и моё особое положение, и причины, по которым я так много сделал и делаю для каганата. Поехали дальше?
— Куда? Я не пообедал ещё, чтобы ехать.
— Это метафорически. Вот указы о снятии с постов англичан. Ты согласен, что англичане самую малость предали своего кагана и теперь в каганат надо допускать только проверенных и полезных англичан⁉
Каган, который хлебнул международной дружбы сполна, спорить с этим не стал. Подписал, отдал мне.
Я подал следующий.
— А это что ещё за беда?
Указ был большим и Юба его принялся читать.
— Что за франковагоны?
— Франтирёры. Это и есть то ополчение, что надавало по щам ногайцам. Наёмники и местные.
— Мне не нужна тут армия, кроме моей гвардии, которая всю войну выполняла очень важные задачи по обеспечению безопасности своего кагана и успешному маневрированию в северной части каганата.
— Да, они молодцы. Но франтирёры уже существуют, надо их урегулировать. Указать, что центром базирования является город Николай, что расходы на содержание ополчения несёт казна города.
— Это, конечно, правильно. И всё же надо с ними что-то делать. Убрать или отправить на войну. Точно! Военный поход к вражеским ханствам. Командуй сбор. Но я буду управлять удалённо, отсюда. А мысленно с вами.
— Мы с ними того и гляди подпишем мирный договор, зачем нам поход?
— Ничего ты не понимаешь, сын… Звучит как, звучит! У меня сын родился! Двадцать… Сколько там тебе лет?
— Я уточню.
— Ты не помнишь, сколько тебе лет? А ещё про меня говорят, что я в юрте родился. Ну, то есть, я-то и родился в юрте, такова традиция.
— Да за последними событиями не уследил, себя забываю… — я перевёл тему обратно на партизан. — В общем, в указе написано, что франтирёры будут распущены по домам, как только война закончится.
— Это правильно. А то армия, когда им нечем заняться, иной раз каганов своих свергает, а нам такое не нужно, это не наш метод.
— Распустим войско, не переживай.
— Буду не переживать, когда отправлю по домам.
— Урегулируем. Наёмникам премию и по домам, ополченцев поздравим, награды раздадим и тоже по домам. А чтобы уважения было больше, великий каган им лично награды вручать будет.
— Вот ведь конская лепёха, — ругнулся Юба, покрутив глазами. — У меня же для такого случая нет нарядного военного кафтана.
— Парадки? В смысле, парадной военной формы?
— Да, её самой, парадки.
— Не проблема. У меня в Бийске есть знакомое ателье, которое держат вьетнамцы, они местной полиции массово форму шьют. Сейчас смотаемся и нам тоже пошьют.
…
Первая задача, которую я решал, как премьер, это снять мерки с каганской задницы. Ну и остального кагана, само собой.
Вежливые и немногословные (они по-русски знали от силы слов тридцать), вьетнамские работницы обмерили его и, заодно меня, своими лентами, делая записи на бумажках и переговариваясь.
— Хунь, объясни ты ей, что я не военный. Она же по-русски ни бельмеса. Меня не надо мерять.
— Нада, насяльника. Паладную фолму генелальскую сцить.
— Мне нельзя генеральскую.
— Ты же главная, насяльника? Генелал.
— Нет, главный он, — я ткнул в кагана, тот, довольный полученным вниманием, приосанился.
— Тогда какую вама фолму, насяльника?
— А что, есть выбор?
— Есть! — Хунь притащил мне каталог, подписанный непонятными иероглифами.
Некоторое время назад я через китайцев вышел на них и оплатил авансом пошив трех комплектов одежды на бийскую полицию на каждого, чем заслужил среди последних уважение и прозвище «меценат». Учитывая численность, для ателье это был крупный опт.
Но ушлые вьетнамцы, конечно, понимали, что раз бабки даю я, то и главный я, тут без вариантов.
Посмотрел подсунутый верховным вьетнамским ательером каталог.
— А это что? Казачья?
— Да, — кивнул Хунь. — Мы есть некотолым казакам сцить. Атаману сцить.
— Ага, вот откуда у Чуя парадная форма. А пошей и мне такую.
— Улядник?
— Да. Казачий урядник. Выше я никак не заслужил. А на урядника я вполне настрелял за счёт рейда на «козлике».
— Ну, насяльнику виднее. Сделаем самую класивую и с бахломой.
— Не надо с бахромой. Просто красиво.
— Ну что, — каган поправил одежду, — Пошли в город. Кофе попьём с пирожным. Юба все время в делах, много лет не пил кофе в большом городе.
…
— А вообще, сынок, ты меня порадовал, — мы пили кофе на набережной, а на монарха нашло философское настроение. — Войну выиграл, казаков вооружил. Франковагонов этих собрал.
— Франтирёров.
— Ага. В общем, молодец. Одна беда, одно лишь дело меня печалит.
— Что такое?
— Мотоцикл, конечно. Ты же мне мотоцикл обещал. Понимаю, сыну некогда, всё в делах, в заботах, в пьянках и гулянках. Совсем забыл своего старика.
— Это самое… каган-отец. Пошли купим. Я знаю салон, где продаётся.
— У меня из-за войны… совсем казна оскудела, кобылы не родят, пастбища запустели.
— Да-да, я помню, налогов нет и так далее. Я всё оплачу из своих.
— Да? Пошли конечно. Мне белого надо, как конь.
…
Среди подписанных каганом указов был и указ о наделении дяди Миши земельным наделом. Поскольку Юба был очень занят делами государственной важности, то есть выбирал сначала фасон военного мундира и штанов к нему, а потом ещё и мотоцикл, то всё документы были у меня.
Ближе к вечеру я вернул кагана во временное стойбище, куда постепенно стягивались и его «гвардейцы», которые выглядели как потрёпанные жизнью цыгане.
— А где дядя Миша?
— Удалой найом Михаил на дальней заставе, с Архаем, — махнул рукой один из степняков.
— А насколько она дальняя?
— Далеко, полдня ехать.
— А ты мне дорогу не покажешь, мил человек?
— Ой, найом Аркадий, я совсем обессилен, падаю от усталости. Сил есть только доползти до подушки. Мы сегодня сотни вёрст проскакали. Рад бы, да не могу.
— Да? А у меня есть три пачки табака. Ну, пойду поищу кого-то менее уставшего.
— Стой! Не надо никого. Поехали. Что ж я, найому не помогу?
— Ну, тогда алга. Погнали.
Он скакал верхом, я катился следом на мотоцикле, и мы добрались менее чем за полчаса. Видимо дальний пост не такой уж и дальний.
Мне открылась полянка, ровный участок в центре которого тёк ручеек шириной не более двадцати сантиметров, шустрый и чистый.
Боец получил «оплату» и ускакал ещё быстрее, чем на дальнюю заставу. Видимо, открылось второе дыхание.
В месте, где плотно росли два десятка сибирских кедров, на круглой площадке, где ручей тёк ровно посередине, был красиво и аккуратно «сложен» шестиугольный свежий сруб, причём деревья вырублены не тут, и нигде не видно следов вырубки.
Шестиугольник образовывал укрепление, форт, он не имел на первом этаже дверей, попасть можно было только на второй этаж при помощи убирающейся лестницы.
Всего ярусов-этажей было три, крыша остроконечная и обита из неизвестно откуда взявшейся жестью, крашеной в буро-зелёный цвет.
Найти форт, не зная о нём, было сложно, он был прикрыт деревьями. Первый этаж не имел ни окошка, ни даже щели, только на втором и на третьем были узкие окна-бойницы. Великолепно для ведения оборонительного ружейного огня. Учитывая, что под зданием протекал ручей, форт имел и собственное водоснабжение, а его стены пропитаны каким-то мыльным составом. Вероятно, противопожарным.