Но.
От одного не слишком умного молодого человека я слышал утверждение про США, о том, что там не бывает авиакатастроф.
В такие моменты я обычно лишь горько вздыхаю, потому что многие точки зрения существуют только благодаря невежеству. В моём мире в США самолетов больше всего. И бьются они не то, чтобы обязательно каждый день, но парочка в неделю такое делает. В большинстве случаев это так называемая малая авиация, самолёты с числом пассажиров до четырёх. Поскольку происходит это, как и ДТП, постоянно, то в новости оно тоже не попадает, разве что кто-то известный погибнет. Ну или большая катастрофа. Статистически, там как везде, без чудес и ужаса.
Но не надо думать, что если тебе не говорят, мол ну да, в США полиция убивает не менее тысячи человек в год, в том числе сотню-другую детей и подростков, то они там скачут на розовых пони с букетиками цветов. В конце концов, социальную среду и социальные проблемы в любой стране создаёт не полиция, она только разгребает их.
Всё это не ставит крест как на использовании авиации, так и на работе полиции.
Просто, когда ты взлетаешь, то можешь быть уверен, что обязательно приземлишься. Тебе определённо поможет в этом гравитация. Другое дело, насколько это будет плавно, на колеса или как жаба о бетон?
Фёдор Иванович между тем не просто летел, он ещё и всё время поддавал газку. Я в очередной раз порадовался, что мы летим не на МИГе, а то он бы устроил тут шоу «ракета».
Бийск — далеко не ближний свет. До Бийска было ни много ни мало полторы тысячи километров. И вылетев во второй половине дня мы должны были провести в полёте как минимум семь часов, то есть всё-таки за пределами светлого времени суток.
А ещё это больше, чем дальность хода нашего самолёта, который составлял что-то около девятисот километров, но это не точно, расход топлива, как главный фактор, сильно зависел от лётных условий и ветра.
У Ивана Ивановича была отличная идея в багажное отделение впендюрить дополнительный бак, но бак должен быть изготовлен на заказ и по профессиональным чертежам, специально обученными фирмами в столице.
Я профинансировал и дал добро. Пока что у нас были канистры с топливом, собственно, из-за того, что не возили никаких грузов, можно было «взять с собой». И всё же залить их самим себе в полёте никак нельзя.
Поэтому в нашем случае Фёдор заложил промежуточную точку посадки в частном аэропорту Черлак, что для нас означает проход более половины пути до посадки.
Трижды за время полёта Фёдор давал мне «порулить». Учитывая, что взлёт — это целиком его работа, на мне была только рулёжка на «тысяче сто», рабочей высоте, причём мне было велено зорко следить за показателями высоты, скорости и уровня/горизонта по хвосту и крыльям.
Полёт — это ощущение того, что никакой твёрдой опоры под задницей нет. Всё вибрирует, дрожит, иной раз на пару дециметров проседает.
Самолёт — биплан, то есть у него есть верхнее крыло и нижнее. От верхнего к нижнему идут растяжки, которые скрипят и гудят как струны, так же поскрипывают стыки, полотна крыльев и ещё черт знает что. Но тон этому оркестру полёта задавал конечно же двигатель, который равномерно и сразу в нескольких тональностях ревёт. От двигателя отходят несколько коротких выхлопных патрубков, которые выходят вниз, чьи выхлопа смешиваются с холодным воздухом, что иной раз даёт тонкие нотки индустриального запаха на фоне кристальной чистоты воздуха неба.
И со всей этой музыкой соперничали виды, полыхающее небо, бескрайние леса, поля, фигурки животных, всё чаще диких, но иногда попадались и коровки с собачками.
Мир прекрасен и несмотря на очень приличную скорость, мне им удавалось насладиться в полной мере.
А ещё полёт утомлял. Этому соответствовало наполнение адреналином, бодрому бегу сердца и отличному настроению. То есть становишься усталым, но довольным.
В бесконечно долгой гонке за четыре с лишним часа мы встретили закат, Фёдор перехватил управление и врубил бортовые огни.
Летели мы над исключительно дикой территорией, это был фронтир, малочисленные фермы, которые попались на пути, означали людей, которые жили среди природы, буквально лицом к Лесу.
Потому что если южнее, за Кустовым была Степь с большой буквы «С», то тут был Лес, тоже, с большой буквы.
Так что, пока мы летели, после первого часа напряжения, охватило спокойствие, пришли мысли. Постепенно я уложил в голове слова гоблина, который ни хрена не умел объяснять, ещё и сказал, что искать ответы про элементалей в книгах нельзя.
Он прав в том, что придётся пробовать и делать.
Скоро показалась змея реки. Навигация в этом мире пока что устроена не точно. Аэропорт близ реки, и мы не представляли, попали мы севернее или южнее.
Фёдор Иванович, совершенно не знаю, как устроена его логика и интуиция, что-то для себя решил после нескольких секунд колебаний
Судя по повороту штурвала, решил, что мы севернее. Летели мы с запада на восток, так что он двинул машину вправо, на юг и поднял нас повыше.
Разумеется, он оказался прав.
Фёдор включил рацию. Рация бортовая, но микрофон и динамики встроены в его командирский шлем, подключались проводом наподобие телефонного через простой порт и штекер. А я слышал переговоры у себя, в крошечном внешнем динамике гнезда второго пилота и то, благодаря сравнительному безветрию.
— Черлак! Черлак. Борт «Фауст» вызывает. Борт «Фауст» вызывает. Отзовитесь. Приём.
…
Сквозь треск помех пришёл ответ.
— Это порт ла Сильва Черлак, приём.
— Порт Черлак! Это борт «Фауст», говорит первый пилот. Состояние штатное.
— Какой у вас класс, «Фауст»? Приём.
— Два на два. Малая. А что? Приём.
— Ну как что⁈ Полоса! Где вы? Приём.
— Идём над Иртышем к югу, высота полторы тысячи. Только не знаем, где вы. Приём.
— Мы на месте, «Фауст». Вы впервые к нам? Приём.
— Да, Черлак, впервые. Могли промахнуться по север-юг. Приём.
— Есть рядом деревня? По правой стороне? Приём.
— Н-нет. А должна быть?
— Нет. А если бы промахнулись, тогда да. Я включу освещение ВПП. «Фауст», вынужден предупредить, мы частный порт, тариф за посадку пятнадцать рублей. Приём.
— Нет проблем. Включайте. Приём.
Через семь бесконечно долгих минут на горизонте мелькнула тоненькая гирлянда огней, всего одна.
Шесть огоньков. Я не помнил, слева они от самой по себе полосы или справа, но — Фёдор Иванович помнил, они должны быть слева, посему мы садились с первой попытки, снизившись над сосновым лесом до такой степени, что могли разглядеть круглые глаза ошалевших от очередных авиаторов зайцев.
Касание, толчок… хочется верить, что удар в спину, но откровенности для, удар приходится скорее по задней железной броне.
Самолёт идёт по скромной асфальтированной полосе, быстро теряя скорость и уже на остатках её мы подкатываемся к большому двухэтажному строению из брёвен, густо окрашенному в белый свет.
Когда останавливаемся и гасим двигатель, лампочка на крыльце здания мигает, это кто-то вышел из здания и задел её головой.
…
— Марко Родригес Гастон де ла Сильва, — рукопожатие диспетчера, который заодно оказался и владельцем аэродрома, было сухим и крепким. — Вам надо перекатить самолёт. Вот тот ангар свободен.
— Мы без ночёвки, Марко! — принял рукопожатие Фёдор.
— Хотя бы поужинайте. Сегодня я приготовил отменный пучеро! Я просить, будьте гостями, компанеро!
— Хорошо. А есть авиатопливо на продажу? Мы бы прикупили, деньги есть.
— Си. Но сначала пучеро. И рассказ, откуда прибыли? Самара?
…
Мы откатили самолёт. Аэродром тут мелкий, кроме нас было всего два странных маломоторных самолёта, которые в отсветах освещения казались скорее комарами, без экипажей, те обретались в гостевом доме в посёлке. Марко был в здании диспетчерской совсем один и развлекал себя красным испанским вином и готовкой. Гостей он не ждал, а на пару моих наводящих вопросов про основную клиентскую базу легко раскололся.
— Ну да, летающие торговцы. Возят небольшие лёгкие грузы из Китая и Степи. А что? Вы не из налоговой?
— Нет, мы из Кустового.
— Си. Я слышать. Тоже много комерцио контрабандист.
Слово «тоже» выдавало Марко с головой.
Места тут дикие, до Омска, который сам по себе весьма далёк от столицы и строгого соблюдения законов, всего полторы сотни километров.
В Черлак, а точнее, прямо в этот аэропорт прилетали те, кто не хочет светиться в Омске, всё же крупный имперский город, а заправлялись и улетали либо на запад, либо разгружали свой контрабандный груз и передавали быстрым и не задающим лишние вопросы перевозчикам на лёгких лодках, способным уйти от егерей.
Да и егерей, судя по всему, интересовали всё больше браконьеры, а не перевозчики сомнительных грузов.
Так Черлак зарабатывал на техническом обеспечении контрабанды, а я, нарушив свой собственный запрет на алкоголь, выпил стакан вина, познакомился с Марко, приятным парнем без одного из передних зубов и услышал много нового про контрабанду при помощи авиации, самого передового технического метода.
Ирония в том, что полиция пару раз пробовала устраивать облавы на контрабандистов, но Марко в таком случае менял рабочую частоту, и называл свой порт просто Черлак, без слов «Сильва», что было условным знаком и контрабандисты просто пару дней не прилетали, пока полиция не покидала аэропорт, не солоно хлебавши.
Ближе к утру, подремав пару часов, Фёдор дал отмашку на взлёт. Мы уже давно поели и закупились, теперь Марко напоил нас крепким кофе. Мы попрощались и в свете робкой зари совершили отважный взлёт.
…
— Дядя Миша, — обаятельно улыбнулся широкой улыбкой немолодой крепкий, с широкими плечами и впечатляющими военно-морскими скулами, выправкой, которую ни с чем не спутать и внимательными глазами, мужчина неопределённого возраста.
— А фамилия?
— Зачем Вам фамилия, Аркадий? — не переставая располагающе улыбаться, добродушно спросил он. — У Вас фамилия от Филина. Пусть у меня будет от Сороки.