— Вера не позволяет.
— А вам?
— А мне позволяет. Потому что я атеист.
— Это хорошо, — хитро улыбнулась Соломея. — А то мы с вами так и не смогли бы вместе даже чайку покушать.
Агабек нашел своей ручищей тонкую белую ручку женщины и вновь прикоснулся к ней губами.
— Как я счастлив, что неожиданный этот случай в поезде свел нас вместе, — проворковал Агабек, нежно глядя в горящие таинственным огнем глаза Соломеи. — А вы? — неожиданно спросил он.
— Я? — Соломея печально вздохнула. — Я не принадлежу себе, — загадочно сверкнув глазами, добавила она.
— Почему?
— Потому что по воле отца я помолвлена с другим.
— С кем?
— С полковником Садвакасовым, адъютантом командующего бухарскими войсками.
— А-а-а! Слышал о таком, — сказал Агабек, уловив во взгляде женщины еле скрываемую тоску. — Но вы же не любите его, — уверенно произнес он.
— Я дала слово!
— Что значит для женщины слово, если всем ее существом управляет сердце, — с видом знатока произнес Агабек.
— Но я дала честное партийное слово!
— Вот это уже хуже. До чего же докатились нынешние нравы, — улыбнулся Агабек, — что и на любовь перенесли партийные клятвы.
Нелепая эта мысль рассмешила обоих. Впервые за все время их знакомства Соломея наконец-то свободно и раскованно смеялась, не обращая ни на что внимания. Смеялась так, что из глаз у нее брызнули слезы. Вытирая их, она, вызывающе взглянув в глаза своего собеседника, задумчиво произнесла:
— Если бы вы повстречались мне раньше…
— Если бы я знал, что в Бухаре живет такая красавица, я бы постарался здесь родиться.
— И зря. Я всего лишь год, как приехала в Бухару. Петросовет по просьбе Бухарского правительства направил сюда моего отца. А после того, как мама умерла, всегда и всюду я следую за ним.
— Значит, вы из Петрограда!
— Да!
— Ну, тогда я бы постарался родиться в Санкт-Петербурге.
— Вы настоящий джентльмен и сердцеед, — с природным, чисто женским жеманством в голосе сказала Соломея, чарующе поворачивая свою милую головку к Агабеку. — Но мне уже пора, — неожиданно, с явным сожалением сказала она, взглянув на свои золотые часики.
— Как быстро пронеслось время нашей первой встречи, — с сожалением сказал Агабек. — Но прежде чем мы расстанемся, я хочу задать вам обычный мужской вопрос: «Что вы делаете сегодня вечером?»
Соломея опустила глаза долу.
— Я не знаю, — тихо промолвила она.
— Но я могу надеяться на встречу с вами?
— Пожалуй, нет!
— Но почему?
— Садвакасов пригласил меня в чайхану.
По тону и по тому, что Соломея назвала жениха по фамилии, Агабек понял, что предстоящая в чайхане встреча, скорее всего, носит для нее лишь формальный характер.
— А если ваш жених по каким-то причинам не сможет прийти?
— Ну, тогда я свободна, — радостно сообщила она.
— Что не сделаешь ради такой красавицы, как вы, — озорно промолвил Агабек и, уловив во взгляде женщины искреннее любопытство и еле скрываемую симпатию, добавил: — На сегодняшний вечер я освобожу вас от всех обязательств.
— Вы хотите убить моего жениха? — с деланым страхом в голосе спросила Соломея.
— Я вижу, вы держите меня за какого-то уголовника, — улыбнулся Агабек.
— Нет! Совсем нет! Вы герой, спасший мою честь, — искренне промолвила женщина и, запечатлев на губах незадачливого любовника поцелуй, вскочила на ноги.
— Но кто же посмел покуситься на вашу честь? — недоуменно спросил Агабек.
— Если бы не вы, то я уже держала бы ответ перед ревтрибуналом. В моей сумочке лежат секретные документы, которые я должна передать полковнику Садвакасову лично, — объяснила Соломея. — А теперь мне пора! — категорически заявила она.
— Хорошо. Я попрошу Тульки-хана отвезти вас в своем экипаже. Куда прикажете, мадемуазель? — Агабек услужливо склонил голову.
— На вокзал, желательно к прибытию двенадцатичасового поезда. Оттуда я дойду до нужного места пешком.
Агабек вышел из комнаты и, спустившись во двор, где в это время прохаживался хозяин, отдавая распоряжения своим работникам, попросил его снарядить коляску.
Когда Агабек вместе с Соломеей вышел во двор, пароконный экипаж уже в полной готовности стоял у ворот.
Радушно попрощавшись с Тульки-ханом, Агабек помог женщине устроиться в коляске.
— До вечера, — сказал на прощанье он.
— До вечера, — многообещающе улыбнулась Соломея.
Глава VI. Бухара. Апрель — май, 1924 год
«Его превосходительству Ислам-беку-токсобо. Его Высочество всемилостливейше соизволили известить о своем здравии. Извещается, что Ваши донесения получены. Из них стало ясно, что Вы слуга истинный. За Ваши услуги вере ислама от Господа Бога будет небесное блаженство. Его высочество остались Вами очень довольны. Если Аллах даст, услуги Ваши будут велики и останутся в летописи религии.
Дочитав послание эмира до конца, Ислам-бек — предводитель крупнейшего в междуречье Пянджа и Вахша вооруженного формирования моджахедов ислама, — оглядел присутствующих самодовольным, холодным взглядом, в котором не было ни особой радости, ни какого-то недовольства. Хотя внутренне он ликовал от того, что эмир назвал его токсобо — полковник, но своей радости преждевременно не показывал. Собравшиеся в юрте Ислам-бека по случаю приезда гонца эмира курбаши по-разному встретили послание сбежавшего в Афганистан бухарского владыки. Одни, заглядывая в глаза хозяина дома, удовлетворенно и льстиво зацокали языками, выражая тем самым своему вожаку высшую степень удовлетворения похвалами эмира. Другие были сдержаннее, ответив на взгляд Ислам-бека лишь кивком головы да подобием улыбки, эти были явно недовольны акцентами, расставленными в письме, но ссориться с ним не хотели, третьи отводили взгляд, глядя перед собой с деланым равнодушием.
Ислам-бек прекрасно понимал, что не все будут рады его возвеличиванию, и потому заранее принял необходимые меры предосторожности. Белую юрту, где собрались курбаши Гиссарской долины, охраняли его верные нукеры, которые по первому сигналу должны были обезоружить недовольных и их телохранителей.
Письмо эмира, по сути дела, закрепляло его главенство над разрозненными отрядами моджахедов в Восточной Бухаре. Ислам-бек задержал свой взгляд на широком лоснящемся, женоподобном лице Саид-Ишан-баши, который смотрел на него взглядом, полным злобы и ненависти.
В это время заговорил посланник эмира — Темир-бек. Мало кто из присутствующих знал этого стройного джигита с тонкими благородными чертами лица — названого сына Ислам-бека, которого бек несколько лет назад послал учиться в Кабул, возлагая на него большие надежды.
— Его Высочество, да продлит Аллах годы его бесценной жизни, просил меня на словах передать его искреннюю признательность и благоволение всем, кто встал на защиту ислама против джалилитов. Во имя пророка надлежит нам всем вместе, единым сердцем, едиными устами, встать на борьбу с неверными, — гонец эмира на мгновение замолчал, подчеркивая этим важность последующих слов.
— Волей Аллаха и эмира Бухары, достопочтимый Ислам-бек-токсобо назначается главным военачальником Локая. Его Высочество передал мне напомнить особо — всякое неповиновение ему будет считаться отступничеством от Ислама и караться на небе и на земле. Да поможет нам Аллах!
Моджахеды, устремив свои взоры в сторону священной Мекки, зашептали про себя слова молитвы, благодаря Аллаха за поддержку и прося побед в борьбе с неверными.
Закончив обряд, все встали, приветствуя главного военачальника Локая, желая ему многих благ.
Ислам-бек поднял руку, призывая собравшихся к молчанию.
— Я благодарен вам, моджахеды ислама, за поздравления и принимаю их как уверение в вашей верности делу священной войны, во имя Аллаха. Я напишу об этом Его Высочеству в ответном письме. Я буду просить Всевышнего ниспослать на нас божье благословение и всяческих благ земных. — Сделав небольшую паузу, он продолжал: — Первым советником и своим заместителем я волей Аллаха и эмира Бухары назначаю Саид-Ишан-баши!
Среди воителей ислама пробежал шепоток недоумения, но уже в следующее мгновение многие наперегонки кинулись поздравлять стоящего обособленно курбаши, который, видно, и сам не меньше остальных был удивлен таким поворотом событий. На приветствия и поздравления он отвечал бессвязно, не высказывая особой радости, но уже не выражая открытого недовольства. Саид-Ишан-баши, медленно переваливаясь на своих коротких, кривых ногах, подошел к Ислам-беку, полупоклоном выразил свою признательность и сел по правую руку от него.
После этого Ислам-бек пригласил моджахедов в соседнюю юрту, сплошь увешанную богатыми персидскими коврами. Подождав, пока все усядутся вокруг низкого, инкрустированного позолотой, полированного стола из красного дерева, он что-то шепнул на ухо своему нукеру. Тот тихо исчез за ковровым пологом.
В юрте установилась напряженная тишина. С улицы доносился лишь плач шакалов да мирное пофыркивание коней. Изредка ночную тишину прерывало клацанье металла о металл — это давала знать о своем существовании личная охрана.
Вскоре бесшумно отворился полог, и на пороге появился нукер Ислам-бека. Повинуясь знаку хозяина, он торжественно прошествовал к столу и бережно выложил на него мусульманские святыни.
Взгляды присутствующих скрестились на середине стола, где зеленой переливающейся волной расстилалось знамя, освященное в Мазаре, и лежал небольшой томик Корана с золотым тиснением на обложке и серебряными застежками. Вслед за нукером в комнату бесшумно проскользнул мулла, доставивший дары эмира по назначению. Став на колени, он вознес хвалу Аллаху за то, что святыни благополучно переданы в руки истинных борцов за веру.
Закончив молитву, мулла на вытянутых руках приподнял зеленое полотнище с золотым полумесяцем. Лицо служителя Аллаха выражало неземную благодать, поднятых к небу глаз не было видно, блестели только белки. Темир-бек взял Коран, предварительно прикоснувшись к нему устами и придерживая находящегося в священном экстазе старца, торжественно ступая, подошел вместе с муллой к Ислам-беку.