«Можно незаметно выйти на скалу, стоящую справа, и оттуда уничтожить засаду огнем, — подумал про себя Худайберды, но тут же отмахнулся от этой мысли. — Часть басмачей может скрыться, — думал он, рассматривая местность в бинокль. — А надо сделать так, чтобы ни один из них не ушел».
Когда к наблюдательному пункту Худайберды прискакал комэск, у него уже окончательно созрел план блокирования и уничтожения банды.
— Ну что, как я и предупреждал вас, враг не дремлет? — возбужденно улыбаясь, спросил Журбин.
— Да! Но мы тоже не бачи в военном деле, — в тон командиру ответил взводный. — Я предлагаю, не теряя времени, выйти противнику в тыл и дать ему смертный бой!
— Ну, сколько я вас учить буду, что главная задача командира — не бросать людей в смертный бой, а попытаться внезапным огнем и маневром обратить противника в бегство и на его плечах добыть себе победу, желательно без потерь.
— Все это я учел, товарищ командир, — обиженно произнес Худайберды.
— А раз учел, то рассказывай. Не тяни кобылу за хвост.
— Противник в количестве десяти человек ждет нас, укрывшись за уступом скалы, нависшим над дорогой. Я с двумя отделениями незаметно выдвигаюсь к этой скале с тыла и, поднявшись по склону выше скалы, с ходу открою огонь по врагу. Со скалы в ущелье ведет лишь одна узкая тропинка, которая будет находиться под прицелом третьего отделения, которое я оставлю в засаде за скалой. В результате этого противнику придется или сдаваться, или погибнуть.
— Помощь нужна?
— Да, товарищ командир! Я попрошу вас выделить взвод кавалеристов, для того чтобы они, находясь на безопасном от противника расстоянии, делали вид, что занимаются обустройством лагеря.
— Молодец! — похвалил комэск взводного. — Ну, что ж, действуй.
Операция по ликвидации засады прошла без сучка без задоринки. Видя всю бесперспективность сопротивления, блокированные на скале басмачи сдались. Пятьдесят конников, во главе с молодцеватым, подтянутым курбаши, по одному спустились в ущелье и, уложив оружие и боеприпасы на коней, под охраной джигитов Худайберды повели их в поводу в долину.
— Вы же говорили, что в засаде всего десять человек, — удивился Журбин, быстро сосчитав пленных, — а здесь пятьдесят!
— Неувязочка вышла, товарищ комэск, — виновато промолвил взводный, ожидая от командира разноса. Но тот, удовлетворенный результатом проведенной операции, только пожурил Худайберды:
— В нашем деле разведка — это половина успеха, — назидательно сказал он. — А если бы они нашли в себе смелость атаковать, то напрочь бы снесли к чертовой матери все твои заслоны. Благодари бога, что они были такими мягкотелыми и при первом же выстреле сдались в плен. Наказывать победителей не полагается, поэтому я предоставляю вам почетную обязанность препроводить этих пленных в гарнизон!
— Товарищ комэск… — пытался было возразить Худайберды, но услышал повелительное:
— Выполняйте, товарищ Худайберды
Опустив голову, он направился к своим джигитам. Весть о том, что, вместо того чтобы спешить на помощь горцам, им предстоит конвоировать басмачей, была воспринята конниками не как поощрение, а как незаслуженное наказание.
Эскадрон на отдохнувших лошадях, быстро проскочив горловину ущелья, поскакал к кишлаку Кайсар.
Конники из взвода Худайберды, построив пленных в колонну по три и привязав коней басмачей к лукам своих седел, понуро поплелись назад, в Денау.
Агабек, формируя вокруг гарнизона агентурную сеть, частенько под видом дервиша совершал походы по городу, знакомясь в чайханах с новыми людьми, собирая информацию о действиях басмаческих формирований в гиссарской долине и в горах, а также о готовящихся нападениях на гарнизоны Красной армии и создаваемые советской властью сельхозартели.
В один из таких вояжей в Денау Агабек сидел в грязной, провонявшей дымом и гашишем чайхане и, попивая чай, ненавязчиво выпытывал у мелкого барышника, спустившегося с гор, кто же его по дороге в город ограбил.
Но торговец, то и дело повторяя: «Вай дод! Вай дод!» — заламывал руки, закатывал глаза, стараясь, чтобы на него обратили внимание все завсегдатаи заведения.
— Недалеко от города, когда я уже отчетливо видел макушки минаретов, ко мне из кустов выскочили три гяура и, схватив мешок, где у меня были товары, убежали в горы, — начал он свой рассказ, как только вокруг него собрался любопытный народ. — Я кричал вай дод, вай дод, но они не остановились. Тогда я побежал за ними. Добежав до лощины и увидев целый лагерь гяуров, я пустился бежать обратно. И вот я здесь. Без товара, без денег и без надежды на будущее…
Послышались голоса сочувствующих. Кто-то предложил ограбленному барышнику кусок лепешки, кто-то медную таньгу.
— О каких это ты гяурах говоришь? — послышались возбужденные голоса.
— Какие гяуры? Ну конечно — большевики, — выкрикнул торговец, чуть не подавившись сухой лепешкой.
— Не слушайте этого торгаша, — вышел из толпы одетый в старый, но опрятный халат дехканин. — Большевики несут нам мир, они дают нам семена, бесплатно раздают плуги. Если кто-то и разбойничает сегодня на дорогах, то это залившие нашу благодатную страну кровью «моджахеды ислама»…
Услышав это, барышник вскочил и, изрыгая проклятья, завопил:
— Слушайте, люди! Этот неверный — друг большевиков! Он хочет сказать, что меня ограбили воины ислама! Бейте его, люди, гоните отсюда в шею!
Завсегдатаи чайханы, разделившись на два лагеря, стояли друг против друга, махая кулаками над головой, призывая на головы врагов все кары Всевышнего. Еще мгновение, и в дело пошло бы все, что можно было взять в руки, но в это время широко распахнулась дверь и между враждующими сторонами остановился худой, пропыленный оборванец. Оглядевшись, он воздел вверх руки и, прочитав нараспев молитву, сказал:
— О, люди, я только что видел, как большевики гнали по дороге пленных. Их было так много, и на конях, и пеших, что пыль затмевала солнце. Там были и курбаши в парчовых халатах, и простые воины.
— Врешь, собака, — подлетел к нему ограбленный торговец.
— Видит Аллах, я говорю правду. Идите к Красной армии, и вы увидите пришедших с повинной басмачей. Радуйтесь, земляки! Скоро, очень скоро настанет мир, зацветут сады, зазеленеют пашни. Идите, люди!
Вся толпа, в мгновение ока ставшая единой, бросилась вслед за оборванцем в сторону расположенного на окраине города гарнизона Красной армии.
Агабек, вместе со всеми добежав до шлагбаума, с удивлением обнаружил, что слова путника — чистая правда.
Под охраной добротрядовцев на территорию части медленно входила пропыленная колона пленных басмачей. Под презрительными взглядами и ругань местных жителей, под градом проклятий убийцы и насильники понуро брели, то и дело спотыкаясь на ходу. Они не торопились, потому что прекрасно понимали, что там их ждет непременная народная кара.
Вечером в дом, комнату в котором на время командировки снимал на территории гарнизона Агабек, без предупреждения ворвался Кауфман. Он мало походил на себя, всегда выбритого, причесанного, образцового командира. Всклоченные волосы, восторженный взгляд по меньшей мере победителя при Ватерлоо, говорили о том, что произошло что-то экстраординарное
— Я нашел его! — воскликнул Кауфман, лишь только за ним захлопнулась дверь.
— Кого вы нашли? — спросил Агабек, явно удивленный внезапным вторжением, а еще больше необычным видом разведчика.
— Человека, которого мы давно и безуспешно искали!
— Вы можете говорить более вразумительно?
— В ближайшем окружении главаря Локайского басмачества — Ислам-бека — у нас будет свой человек! — победоносно глянув в глаза Агабека, заявил неожиданный гость.
— С этого места, пожалуйста, поподробнее, — подался вперед Агабек.
— Вы помните командира отряда местных добровольцев Худайберды?
Агабек задумался.
— Ну не могли не запомнить его колоритную богатырскую фигуру.
— А-а-а! Вспомнил, — откликнулся Агабек. — Ну и что?
— Это он вовремя заметил засаду и вместе со своими джигитами окружил и взял в плен басмачей.
— Ну что ж, молодец твой джигит. Он достоин награды…
— Так вот, этот Худайберды, — перебил пребывающего в недоумении Агабека Кауфман, — в молодом курбаши, командовавшем басмачами, узнал своего друга детства Темира. Его удивило, что, попав в плен, тот и виду не подал, что узнал Худайберды. У командира хватило ума побеседовать со своим знакомцем наедине, без свидетелей. Вот тогда-то он и узнал, что курбаши этот стал приемным сыном самого Ислам-бека.
— Вы хотите сказать, что теперь из дружеских чувств к красному командиру этот бекский сыночек станет помогать нам? Наивный вы человек.
— Товарищ Агабек, следуя вашим советам, я больше не оперирую предположениями, — скривив губы, сказал разведчик. — Я имею на руках веские доказательства. — Он обиженно замолчал.
Агабек за время совместной работы с начальником разведки полка основательно его изучил. Когда Кауфман волновался, он незаметно для себя переходил на одесские обороты речи. Вот и сейчас было видно, что он излишне взволнован. И потому Агабек не стал его торопить.
— Прежде всего, Худайберды твердо уверен в том, что Темир, как и прежде, остался тем же совестливым и неравнодушным человеком, каким был в юности. Главным для которого была и остается — честь горца.
— Но понятия о чести у нас разные, — вставил свое слово Агабек.
— Но это не все. У него есть по крайней мере две причины, по которым он должен не только ненавидеть своего названого отца, но и искренне возжелать его гибели.
— Вот это уже интереснее!
— Молодой курбаши ничего не знает об истинной гибели своего отца и старшего брата, которых за какие-то провинности нукеры по приказу Ислам-бека засекли до смерти и потом сбросили в пропасть. Об этом Худайберды узнал совсем недавно.
— Но он может не поверить Худайберды, — усомнился Агабек.
— Поверит! По словам командира, нукер, который приводил в исполнение приказ Ислам-бека, теперь является телохранителем молодого курбаши и находится в плену вместе с ним.