— Эти товарищи командированы в Кушку, по распоряжению председателя Всероссийского Совета Народного Хозяйства СССР товарища Дзержинского, немедленно их пропустите.
Мешочники, недовольно ворча, расступились, пропуская счастливчиков.
В вагоне почти все места уже были заняты. В Мерв ехали несколько милиционеров, с десяток пограничников во главе с усатым командиром и человек двадцать гражданских. Устроившись на грубо сколоченных скамейках, пассажиры курили, громко между собой переговариваясь.
В Мерве попутчиков ждало разочарование. Поезд до Кушки ушел несколько часов назад. Следующий предполагался лишь через неделю.
— Пойдем к начальнику вокзала, — увлек Агабека с собой дипкурьер, — не куковать же нам здесь целую неделю.
— Товарищи, поезд будет лишь в следующую пятницу, — безапелляционным тоном заявил начальник станции, как только Агабек и Братов переступили порог кабинета.
— Товарищ, у нас срочный груз, — заявил дипкурьер, протягивая железнодорожнику бумагу.
Увидев на мандате подпись председателя Всероссийского Совета Народного Хозяйства СССР, Председателя ОГПУ Дзержинского, начальник станции устало махнул рукой.
— Что с вами поделаешь? Придется посылать маневровый.
В Кушку прибыли лишь к вечеру.
— Уже поздно. Предлагаю переночевать в крепости, — предложил встретивший путников комендант. — На границе стреляют.
— Нет, — категорически заявил Братов, — у меня срочные документы!
— Если хотите нам помочь, дайте хотя бы лошадей, — поддержал его Агабек.
— Могу дать только свою коляску, — нехотя согласился комендант. — Верховцев, ко мне! — крикнул он в темноту.
На перрон выехала двуколка, в которую был запряжен рослый конь серой масти. Ездовой, здоровенный детина с двумя треугольниками в петлицах, подъехав к начальнику, необычно лихо соскочив с коляски, доложил:
— Товарищ комендант, командир отделения Верховцев по вашему приказанию прибыл.
— Отвезешь товарищей на пограничную заставу, — приказал комендант.
Путники загрузили в просторную двуколку тюк и личные вещи, вольготно разместившись на сидении, попрощались с гостеприимным командиром.
— Вперед, парень, — скомандовал Братов, и коляска, управляемая опытной рукой ездового, понеслась в темноту.
Только к полуночи двуколка остановилась на берегу речки Кушка. От заставы до речки коляску сопровождал пограничник верхом на коне. Спешившись, пограничник подошел к камышам и трижды открыл окно керосинового фонаря. С другого берега трижды мигнул ответный огонек.
— Все нормально, товарищи, — шепотом сказал пограничник, — афганцы предупреждены.
Попрощавшись с военными, Братов снял сапоги и неторопливо, основательно засучил штаны. Потом вскинул на плечи заветный тюк и уверенно шагнул в воду.
— Здесь всего-то по колено, — шепнул он Агабеку. Чекист последовал примеру дипкурьера и, не теряя его из виду, осторожно ступил в плавно переливающуюся меж барханов речку. На противоположном берегу путников ждали три афганских пограничника на конях.
— Хубасти, джурасти, бахарасти, — приветствовал их Агабек.
— Хубасти, джурасти, бахарасти, — в один голос ответили афганцы, соскакивая с коней.
— Салим, — обратился Братов к одному из пограничников, вооруженному огромным маузером, — нам нужны кони и проводник.
— Как обычно? — спросил тот.
— Как обычно, — подтвердил дипкурьер.
— Это начальник пограничного поста Салим, мой давний друг, — представил пограничника с маузером Баратов.
— Рахимбай, — назвался Агабек.
По афганскому обычаю, они слегка обнялись, похлопывая друг друга по спине.
Предложив гостям коней своих подчиненных, начальник поста вскочил на своего ахалтекинца и, отдав распоряжение пограничникам возвращаться на пост в пешем порядке, дал своему коню шенкелей. Быстро загрузив багаж, Агабек и Братов с помощью афганцев вскочили на пограничных коней и, стараясь не отставать от Салима, помчались в темноту.
На пограничном посту путники, наскоро перекусив, пересели на свежих коней и в сопровождении проводника поскакали в сторону Герата. На рассвете они выехали на широкую караванную дорогу, ведущую к провинциальному центру. Кони устало ступали по пыльной дороге, испещренной многочисленными следами копыт, верблюжьих ног и колес повозок. Неожиданно, меж развесистых кустиков верблюжьей колючки, дорога рассыпалась на узенькие тропинки, выбитые в степном дерне копытами баранов и коз. Попавшаяся на пути полуразвалившаяся глинобитная хижина и многочисленные холмики могил, утыканных покосившимися шестами, говорили, что где-то близко должно быть жилье. Но как ни всматривался Агабек в даль, людей не было видно.
Попетляв по широкой долине, дорога медленно вползла в узкое, глубокое ущелье, где еще витали остатки ночного тумана. Направив коней на каменистый сай, путники двинулись по его жесткому ложу. Местами дождевые потоки проложили глубокие промоины, усеянные крупной белой галькой, местами шли, насколько хватало глаз, ровные, покрытые сухой травой глинистые площадки.
Во влажной тени было прохладно, но как только конники поравнялись с изгибом горной речушки, показалось солнце, одаряя всех и все живительным теплом.
— Скоро сделаем привал, — сказал Братов, остановившись и рассматривая узкую долину в бинокль. — Вон там, — указал он в направлении движения рукой, — развесистая чинара и мазар, там и остановимся.
Неожиданно, пригнувшись к шее коня, дипкурьер гикнул что было сил, и конь, задорно тряхнув головой, полным карьером помчался по твердой лысой луговине. За ним с оживленными возгласами поскакали Агабек и проводник.
Вихрем пролетели всадники по краю обрыва, под которым пенилась речушка, единым махом перескочили глубокую промоину. Поравнявшись с мазаром, все резко осадили коней и, соскочив с них, расседлали, оставив свободно пастись.
Расположившись среди могучих белых стволов чинаров, подпирающих необъятный шатер густой, плотной листвы, путники блаженно растянулись на буйно растущей меж корнями траве.
— Словно в райских кущах, — удовлетворенно произнес Агабек, потягиваясь.
— После такой гонки любая поляна раем станет, — согласился Братов.
Только проводник, чуждый всякой романтики, распаковав свой хорунжин, словно из рога изобилия доставал невиданные в полуголодной России яства. На плотную белую кошму, заменяющую в походе достархан, он выложил большой круг конской колбасы «казы», горку шашлыков, кувшин айрана, нежно пахнущие тмином лаваши и обязательные на столе горца восточные сладости.
С удовлетворением осмотрев достархан, афганец широким жестом пригласил своих попутчиков к походному столу.
Проголодавшиеся путники, не дожидаясь повторного приглашения, набросились на еду. Видя, с каким блаженством они поглощают конскую колбасу, нежные шашлыки, ароматный хлеб, запивая все это айраном, афганец удовлетворенно улыбался, приговаривая:
— Вай, вай, какие достойные люди у моего достархана. Хорошо кушаешь — быстро скачешь, — заключил он.
Насытившись и немного отдохнув, путники взнуздали сытых и отдохнувших коней и двинулись дальше. Движение не прекращалось ни днем ни ночью. После захода солнца и ранним утром конники останавливались лишь только для того, чтобы перекусить на скорую руку и накормить своих коней.
На третий день вдалеке показались высокие стены большого города.
— Герат! — радостно воскликнул афганец, для которого этот провинциальный центр был самым большим городом в мире.
— Герат, — удовлетворенно промолвил Братов, для которого это был всего лишь очередной пункт доставки корреспонденции, потому что там располагалось Советское консульство.
— Герат, — восхищенно воскликнул Агабек, для которого это был один из красивейших и древнейших городов Афганистана, воспетый величайшими поэтами древнего Востока.
— Как солнце посреди планет своих,
Так Хорасан средь поясов земных.
А в Хорасане — величавый град,
Прекрасная душа — его Герат… —
продекламировал Агабек слова величайшего поэта Востока Алишера Навои на фарси.
Братов удивленно на него взглянул.
— Герат — родина Навои, — увлеченно сказал Агабек, погоняя своего коня.
— Сахиб, из ваших уст я услышал великие слова моего древнего земляка Навои, — с почтением глядя на Агабека, сказал проводник. — Прочтите еще что-нибудь.
Твои живительные уста — не родник ли живой воды?
От разлуки с ним — не полно ли нутро мое кровью?
Каждая капля крови — не рубины ли Бадахшана?
Каждый кусочек рубина — не жемчужина ли души? —
с упоением продекламировал Агабек.
— Сколько раз проезжал я через Герат, но и слыхом не слыхивал, что здесь родился великий Навои, — взволнованно сказал Братов, нагнав Агабека, который, выехав на возвышенность, с нескрываемым восхищением обозревал раскинувшийся вдали город, в контурах которого проявлялись многочисленные купола мечетей и минаретов.
— Алишер Навои здесь не только родился, но и многое для этого города сделал, — пояснил Агабек. — Здесь же находится и его мавзолей.
— Жажду я благоустроить свой прославленный Герат,
Да разлуки рать мешает — высылают в Астрабад, —
вновь процитировал он строки великого поэта.
Спустившись с холма на дорогу, всадники пришпорили коней и вскоре оказались у глинобитной стены, опоясывающей город с севера. Через ворота, в которые могли проехать в ряд не меньше десяти всадников, путники проскакали мимо цитадели, возвышающейся в виде четырехугольного выступа в стене, с наружным рвом и фланкирующими башнями, и, минуя одну из крупнейших на севере Афганистана мечетей Масджиди-Джамми, через изящный арочный мост Пули-Малан направились в центр, на площадь Чар-Сук с её богатыми, многоголосыми рынками.
Недолго поплутав по узеньким улочкам, путники остановились у невзрачного двухэтажного здания, на крыше которого развевался красный флаг.