— О-о-о, товарищ Братов. А мы вас через месяц ждали, — обрадованно произнес секретарь, вставая из-за стола. Чуть-чуть не задевая своей лысой головой потолок, он, в два шага отмерив половину комнатушки, искренне затряс протянутую Братовым руку.
— А это товарищ Рахимбай, ваш новый сотрудник, — представил своего спутника дипкурьер.
— Вы смелый человек, — сказал секретарь, крепко пожимая Агабеку руку. — Редко кому удается за месяц добраться к нам через Гиндукуш, — откровенно признался он, с любопытством разглядывая опаленное горным солнцем и обветренное холодным поднебесным ветром лицо незнакомца.
Сдав документы секретарю, Братов присел на стул и тут же уснул. Не уговариваясь, Бурученко и Агабек подхватили дипкурьера под руки и аккуратно, чтобы не разбудить, отнесли в комнатушку, служащую в посольстве кладовой и в то же время гостиницей. Там среди сломанных пишущих машинок и пачек бумаги впритык друг к другу стояли две кровати, заправленные серыми солдатскими одеялами. Уложив Братова, Бурученко удовлетворенно произнес:
— Железный человек, — и, окинув Агабека внимательным взглядом, озабоченно добавил: — Вы, наверное, тоже устали? Может быть, отдохнете?
— Нет! — категорически заявил Агабек. — Мне надо срочно переговорить с послом.
— Надо так надо! — ничему не удивляясь, произнес Бурученко и, заботливо накрыв спящего мертвым сном дипкурьера одеялом, взятым со второй кровати, направился к выходу. Осторожно прикрыв двустворчатую дверь, он метровыми шагами направился по коридору вглубь посольского дома. Агабек еле-еле поспевал за ним. Остановившись у массивной, обитой кожей двери, секретарь постучал.
— Войдите, — раздался глухой, чуть слышный голос.
Сделав Агабеку знак подождать, Бурученко зашел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Прошло несколько минут, прежде чем дверь открылась.
— Заходите, — сказал секретарь.
Агабек вошел в просторный кабинет, который больше походил на приемную, потому что вместо официального двухтумбового стола и десятка стульев здесь размещались два стоящих друг напротив друга кожаных дивана, к которым были придвинуты четыре кресла. Между ними стояли два журнальных столика, больше похожих на достархан. Только в дальнем углу, у окна стоял небольшой однотумбовый стол, за которым сидел седовласый человек с редеющей на затылке шевелюрой.
— Полноправный представитель Советского Союза в Афганистане товарищ Старк, — торжественно объявил секретарь.
Агабек, подойдя вплотную к столу, представился:
— Рахимбай!
— Очень приятно, товарищ Рахимбай, — ничем не выражая своих эмоций, радушно сказал посол, протягивая руку. — Присаживайтесь, — добавил он, указывая на ближайшее к нему кресло.
Проходя к креслу, Агабек краем глаза заметил на столе распечатанный пакет с пятью сургучовыми печатями.
«Посол уже все обо мне знает, — подумал он, объясняя этим его деланое равнодушие, можно сказать, даже холодное отношение к своей персоне. — Это и понятно, ведь товарищ Мессинг предупредил меня о непрекращающейся ведомственной борьбе, развернувшейся в последние годы между НКИД и ОГПУ, и необходимости выстраивания своей линии в отношении сотрудников посольства», — вспомнил наставления Мессинга Агабек, напряженно глядя мимо посла, в окно.
— Товарищ Бурученко, вы можете быть свободны, — сказал Старк секретарю и, подождав, пока закроется дверь, полуобернувшись к Агабеку, продолжил: — Я хотел бы сразу расставить все точки над «i», чтобы между нами не было каких-то неясностей. Прежде всего, я бы хотел, чтобы вы занимались своей и только своей работой, не вмешиваясь в деятельность посольства. Кроме того, вы должны знать, что ни одна ваша шифротелеграмма не уйдет в Москву без моей визы.
— Но я не получал насчет этого никаких указаний, — попытался возразить Агабек.
— Пока я здесь, ни одна ваша телеграмма без моей визы не уйдет, — жестко повторил посол.
— Хорошо, товарищ Старк, — не стал спорить Агабек. — Я буду визировать у вас все свои шифротелеграммы.
— Так-то лучше, товарищ Рахимбай, — уже спокойным тоном произнес Старк. — Вечером я вас представлю сотрудникам посольства, — добавил он, — а пока можете отдохнуть с дороги.
Выйдя из кабинета посла, Агабек вместо того, чтобы отдохнуть, как посоветовал ему Старк и как требовало все его саднящее от долгой скачки тело, решил во что бы то ни стало нанести визит своему коллеге по оперативной работе военному атташе Ринку.
«Недаром предупреждал меня товарищ Мессинг, — думал Агабек, вспоминая холодный прием у Старка, — что прежде чем встречаться с послом, надо переговорить с товарищем Ринком. А я обрадовался, идиот, сразу кинулся к послу, представляться», — бичевал он себя, направляясь к руководителю военной разведки. Он запомнил, где находился его кабинет. Прежде чем идти к секретарю, дипкурьер оставил несколько запечатанных пакетов помощнику военного атташе, который в это время отсутствовал.
Найдя нужный кабинет, Агабек постучал.
— Войдите, — прозвучал бодрый, явно командирский бас. Агабек вошел в небольшую комнату с одним подслеповатым оконцем, сплошь увешанную плакатами и инструкциями по обращению со стрелковым оружием, находящимся на вооружении РККА. В кабинете стояли два стола. За тем, что приютился рядом с входом, никого не было. К столу, стоящему в глубине комнаты, недалеко от окна, за которым сидел широкоплечий мужчина, лет под сорок с розовощеким загадочно улыбающимся лицом, были придвинуты четыре табуретки. На лацкане пиджака хозяина кабинета, словно капли крови, алели два ордена Красного Знамени.
«Это и есть товарищ Ринк», — подумал Агабек, вспомнив рассказ Мессинга о легендарном герое Гражданской войны, награжденном высшими боевыми орденами за бои под Перекопом, где тот командовал ударно-огневой дивизией.
— Разрешите представиться, Рахимбай, — по-военному четко доложил Агабек, — я назначен помощником заведующего бюро печати постпредства.
— Наслышан, наслышан, — еще шире улыбнулся Ринк, вставая навстречу гостю.
Несмотря на штатский костюм, каждое его движение кричало о том, что он человек военный.
— Что вы обо мне могли услышать? Ведь я часа полтора, как прибыл, — удивился Агабек.
— О-о-о! В нашем скученном посольском мирке секретов не бывает, — продолжал улыбаться хозяин кабинета. — Знаю, что вы прекрасный наездник. За месяц преодолеть такой путь может только Братов да настоящий красный кавалерист. Это я вам говорю как конник — коннику.
Он крепко пожал гостю руку.
— Кроме того, я догадываюсь о холодном приеме со стороны посла Старка. — Ринк прикрыл поплотнее дверь. — Это видно по вашему лицу. Не отчаивайтесь, у меня такой же казус случился несколько лет назад. Не любит он нашего брата. Ох, как не любит. Приходится терпеть. Присаживайтесь, — выдвинул Ринк табуретку.
Дождавшись, когда гость присядет к столу, он устроился напротив.
— Вот, разбираю фотографии последней аэрофотосъемки крепостей Дейдади и Тахтапуль, укрепления Шор-Тепе, а также афганских воинских казарм и крепостной артиллерии в приграничных афганских городах, — доверительно сообщил Ринк, указывая на разложенные по столу снимки и внимательно глядя на Агабека. — Сравниваю их с разведданными, присланными мне из военного архива русского Генерального штаба, подлинными картами и планами, привезенными когда-то из Афганистана Корниловым.
— Это каким Корниловым? Генералом, бывшим командующим Добровольческой армией? — искренне удивился Агабек.
— А кем же еще. В молодые годы Лавр Корнилов был военным разведчиком. Я встречался с ним в немецком плену во время Империалистической войны. Это был невысокого роста поджарый генерал, который своей стойкостью и бесстрашием поражал даже своих врагов. Если вам интересно, я могу немного о нем рассказать.
— О да! — воскликнул Агабек. — Мне интересно все, касающееся Корнилова. В годы Гражданской войны мне не раз приходилось работать в тылу Добровольческой армии, а однажды даже пришлось принять участие в организации покушения на Его Высокопревосходительство.
— И как?
— Операция сорвалась. Даже за самые большие деньги нам так и не удалось найти ни одного пособника из его окружения, даже среди нижних чинов.
— Ничего удивительного, — покачал головой военный атташе, — несмотря на все прегрешения, вокруг него всегда витал ореол смелого и заботливого командира. Я расскажу вам только об одном эпизоде его героического прошлого. В конце 90-х годов прошлого века Россия полным ходом готовилась к войне с английскими союзниками на Востоке. К границам с Афганистаном и Персией стягивались войска из Центральной России. В это время выпускник Академии Генерального штаба Корнилов, которому прочили службу в гвардии и блестящее будущее, неожиданно подал рапорт о направлении его в Туркестанский военный округ. Получив назначение в 1-й Туркестанский линейный батальон, он прибыл для дальнейшего прохождения службы в город Керки. Однажды до командования Туркестанского военного округа дошла информация о том, что в районе Мазари-Шарифа, на пересечении путей, ведущих из Туркестана на Гиндукуш и далее в Кабул, афганцы возвели крепость. Что это за сооружение? Какую опасность оно представляет для округа? Все эти вопросы были поставлены перед охотниками приграничных частей, но все осуществленные вылазки на сопредельную территорию оканчивались плачевно. Около десятка пластунов и охотников были преданы афганцами самой жестокой казни — посажены на кол. Крепость стояла в 50 верстах от берега Аму-Дарьи, а афганцы были бдительны и неумолимы к нашим разведчикам.
И тогда за это невыполнимое дело взялся капитан Корнилов. Чтобы в случае неудачи не подставлять своего командира, он взял отпуск на три дня и предпринял довольно авантюрную вылазку в афганскую территорию. Переодевшись туркменом (благо, внешность у него была вполне азиатская — спасибо матери, по разным источникам не то калмычке, не то казашке), побрил голову, подстриг усы на азиатский манер, нарядился в полосатый халат и папаху.