есь мало что осталось, но стремление людей, окружавших эмира, пустить пыль в глаза, в том числе и друг другу, присутствовало на приемах или собраниях сановных особ, устраиваемых эмиром даже по самым незначительным случаям. Обо всем этом Пир-Али Хан, он же британский офицер Эдванс, узнал от британского посла и его советника Венсона.
Чтобы поразить британца своим величием, эмир Бухары назначил время и место встречи с Эдвансом в день, когда в Калаи-Фатуме на Большой совет собрался весь цвет некогда богатейшего в Центральной Азии Бухарского царства.
Подойдя к воротам дворца, Пир-Али-шах попросил сарбоза, стоящего на карауле, вызвать офицера.
— Я хочу передать в руки Его Высочества письмо от Хабарда («Письмо» и «Хабард» были ключевыми словами пароля), — сказал он, когда офицер выглянул из пристройки, стоящей рядом с входом во дворец.
— От какого Хабарда? — На лице офицера явственно читалось недоумение. — На этот счет мне не было никаких указаний.
— Что же мне делать, ведь я приехал издалека, — попытался обаять ретивого служаку путник.
— Подождите, я доложу адъютанту нашего повелителя, да будут нескончаемыми годы праведной жизни Великого эмира!
Через несколько минут к воротам прибежал запыхавшийся офицер с золотым адъютантским аксельбантом через плечо.
— Вы с письмом от Хабарда? — спросил он.
— Да, я с письмом от Хабарда.
— Проходите. Меня зовут Темир-бек. Я адъютант Его Высочества.
— Пир-Али-шах, — представился Эдванс.
— Его Высочество примет вас сразу же, как только закончится Большой совет. Эмир благословенной Бухары приглашает вас принять в нем участие. Прошу!
Адъютант проводил гостя во дворец и после того, как тот привел себя после дальней дороги в порядок, вместе с ним направился в тронный зал.
В самом большом и роскошном зале дворца были собраны все государственные мужи Бухарского эмирата, чтобы еще раз обсудить обстановку, сложившуюся в их далеком царстве.
Стены зала были оклеены небесного цвета шелковой материей, усеянной серебряными звездами, пол устилали дорогие бухарские ковры. Трон, инкрустированный перламутром и позолотой, возвышался на невысоком настиле, устланном шкурами снежных барсов. Над всем этим великолепием возвышался балдахин из золотой парчи. Кроме престола, мест для сидения в зале не было, и потому весь высокочтимый диван располагался обычно прямо на коврах, перед самым возвышением. Кресла в зал обычно вносили лишь для самых высоких гостей эмира, его особым распоряжением.
Внезапно заскочивший в тронный зал сквозь наполовину задрапированное тяжелыми шторами окно луч заходящего солнца ослепил сиятельного эмира Бухары Сейид Мир Мухаммед Алим-хана, золотой куклой восседающего в своих парадных одеждах на троне. Видя, что тот недовольно нахмурил брови, лучик торопливо скользнул по золотому ободку венчающего голову повелителя султана, перескочил с алмазов на жемчуг и только после этого поиграл бриллиантовыми гранями ордена Белого Орла, потом скользнул по золотым крестам ордена Святого Апостола Андрея Первозванного, высветил кровавую эмаль ордена Святого Владимира, лениво прошелся по золотым мечам ордена Святого Станислава и золотым двуглавым орлам ордена Святого Александра Невского и, чуть осветив Крест Датский и Сербского Орла, на мгновение засверкал на россыпи брильянтов крупной золотой бляхи расшитого золотом пояса, опоясывающего толстое брюхо эмира, и тут же исчез, пропал в полах небесно-голубого с золотом парадного халата.
Грозно сверкнув глазами в сторону слуги, стоящего с опахалом сбоку от него, эмир поправил сверкающие изумрудами и алмазами ножны сабли и грозно взглянул на своих верных слуг и вассалов. Он был явно не в духе. Это и понятно, ведь реальных побед, о которых бывший повелитель Бухары денно и нощно молил Аллаха, не было. Даже после того как ему удалось объединить разрозненные силы своих сторонников под единой рукой Ислам-бека-токсобо. Правда, большевики за это время получили ряд ощутимых ударов как на границе, так и глубоко в тылу. И это, в свою очередь, хоть как-то сдерживало его подданных от поддержки новой власти.
«А тех немногих, кто сотрудничает с большевиками, надо беспощадно уничтожать. И чем больше, тем лучше», — думал про себя эмир, скрежеща зубами, чтобы не крикнуть все это в лицо своим ближайшим советникам. Сдержался. Сдержался прежде всего потому, что в зале присутствовал один из сановников афганского владыки. Вот он сидит в кресле, недалеко от окна, и, не обращая на него никакого внимания, смотрит, как во дворе гарема резвятся его многочисленные жены и наложницы.
«Надо приказать главному евнуху, чтобы во время прибытия гостей закрывал женщин в башне», — с досадой подумал эмир. Мельком глянув на почтительно склонившего в поклоне адъютанта, он сделал рукой знак — подойди.
Темир-бек подошел вплотную к трону и, наклонившись к уху эмира, доложил:
— Ваше Высочество, прибыл посыльный с письмом от Хабарда.
— Где он?
— В зале, Ваше Высочество. У самого входа.
Эмир взглянул в указанном направлении, после чего удовлетворенно откинулся на спинку трона.
— Будь неотлучно с ним, — приказал он и, строго взглянув на визиря, почтительно стоявшего с другой стороны от трона, промолвил: — Мы готовы выслушать ваш доклад.
— О Светлейший, да будут благодатными годы вашей праведной жизни. По согласованию с сиятельным Абдул-Керим-ханом, — визирь кивнул в сторону афганского сановника, — и достопочтимыми членами Дивана мы направили муллу Казима в город Андхой с ответственной миссией. Там в доме достопочтимого Ярош-токсобо состоялось совещание со старейшинами туркменских родов, проживающих на правом берегу Аму-Дарьи, где было принято решение всячески препятствовать любым нововведениям большевиков, противоречащим шариату. В том числе и обучению туркменских детей в советских школах. Присутствовавший на совещании Ишан-Халифа написал Вам, о Сиятельный и Великий эмир, письмо, где он и его последователи умоляют о защите. Вот это письмо, Ваше Высочество.
Эмир взял в руки письмо, подозрительно осмотрел печать и, не вскрывая его, сунул в один из многочисленных карманов парадного халата.
— Прислушиваясь к голосу старейшин, — продолжал визирь, — в Афганистан бегут все больше и больше туркмен. В основном это молодые джигиты, готовые с оружием в руках сражаться под священным зеленым знаменем ислама. Бегут целыми семьями, со скотом, пожитками и оружием…
— Это очень хорошо, — удовлетворенно произнес эмир, — но почему вы ничего не говорите о собрании в Мазари-Шарифе?
Визирь замялся, глянул вниз, словно ища поддержки у своих соратников, но все государственные мужи сидели понурив головы.
— Ваше Высочество, да продлятся века вашей праведной жизни, я знаю, что за преступление, которое совершилось, нет нам ни оправдания, ни пощады. И все-таки прошу всех нас простить и выслушать.
Только что осветившее мрачное лицо эмира подобие улыбки тут же растаяло, освобождая место неудержимому гневу.
— Говори. Я готов выслушать слова оправдания!
— Ишан-Судур, да сожрут его шакалы, да отвернется от клятвопреступника Аллах, собрав деньги на проведение Большого Совета в Мазари-Шарифе, сбежал!
— Найти, где бы он ни был, и обезглавить! Хотя нет, приказываю привезти его сюда, я хочу, чтобы эта собака умерла в мучениях. Пока Судур будет на свободе, за ваши головы я не дам и ломаной таньги. — Эмир обвел всех присутствующих гневным взглядом. — Говори дальше, — рявкнул он перетрусившему визирю.
— Ваше Высочество, Ваше Высочество, — засуетился тот, — погоня за Судуром выслана. Со дня на день я жду гонца с известием о поимке клятвопреступника…
— Чем вы еще можете обрадовать своего повелителя? — прервал затянувшееся объяснение эмир.
— Ислам-бек-токсобо в своем последнем письме сообщает о том, что воины ислама под его предводительством разбили большевиков и полностью овладели долиной Локая. Кроме того, несколько дней назад отряд в двести сабель под предводительством курбаши Барат Ишан-баши захватил продавшийся большевикам кишлак Бога-Сокал и пленил весь отряд «палочников», а также многих активистов во главе с кишлачным аксакалом.
— Он предал кишлак огню, как я того требовал?
— Нет, Ваше Высочество…
— Почему?
— Не успел. В тот же день большевики вновь отбили кишлак Бога-Сокал и освободили всех захваченных в плен.
— А что с отрядом?
— Разбит!
— Почему курбаши не помог Повелитель Локая?
— Набег на кишлак Бога-Сокал Барат Ишан-баши ни с кем не согласовывал. Своей победой он хотел выразить личную преданность Вашему Высочеству.
Эмир резко вскочил с трона, с помощью телохранителя сошел с постамента и, не обращая внимания на шарахающихся в разные стороны сановников, возбужденно зашагал по залу. От окон к двери и обратно.
— До каких пор все это будет продолжаться? — возопил он и, не слыша ответа на свой вопрос, подскочил к своему главнокомандующему, невысокого роста старичку с огромными золотыми эполетами на плечах. Схватив за позолоченный аксельбант, эмир притянул перепуганного генерала к себе и, наливаясь кровью, взревел: — Как смеет курбаши самовольничать?
— Ваше Высочество, светоч ислама! Я отправил достопочтимому Ислам-беку приказ, в котором строго-настрого запретил распылять свои силы. Наказал ему действовать организованно и только по личному указанию Вашего Высочества, а с ослушниками приказал особо не церемониться.
— Правильно, — неожиданно сменив гнев на милость, сказал эмир, возвращаясь к своему трону. — Мы соизволяем направить Повелителю Локая личное письмо, чтобы укрепить и поддержать его силы и дух, потребные на благо Священной войны.
Присутствующие восторженно зацокали языками, со всех сторон послышались возгласы, восхваляющие ум и мудрость эмира.
С большим удовлетворением выслушав славословие в свой адрес, эмир чуть приподнял руку, призывая к тишине.
— Достопочтенный кази, составьте письмо, где в полной мере должны быть выражены мысли и чаяния мои и Высокого Дивана.