х направлений не может заменить испытанный принцип сосредоточения главных сил на решающем направлении. С учетом всего этого мы и готовим план с нанесением главного удара по сосредоточению частей Красной армии в районе Бухары. Предваряя эту операцию, мы приняли решение собрать все некогда разрозненные силы моджахедов ислама в один кулак, с тем, чтобы вести боевые действия уже не мелкими партизанскими формированиями, а достаточно крупными силами.
— Вы правы, Ваше Высочество, практика показывает, что сегодня более эффективной является партизанская война в сочетании с действиями регулярных войск. И это имеет безусловно огромное значение. Без крупных регулярных сил партизанские действия не могут быть решающим фактором и носят только вспомогательный характер. Из всего вышеизложенного становится ясно: партизанская война мыслима только при определенных конкретных условиях…
— Которых при существовании большевистской Бухарской республики сегодня просто нет и быть не может, — продолжил эмир. — Скажите, мистер Эдванс, а где вы получали военное образование? — с нескрываемым интересом спросил он. — Нам довольно близок ваш образ мышления.
— Отнюдь не при Генеральном штабе русских, Ваше Высочество — улыбнулся Эдванс. — Я познавал военную науку в поле, на аравийском театре военных действий.
— Нам бы хотелось продолжить обмен взглядами на современную военную науку в более непринужденной обстановке, у меня в саду.
— Я рад поделиться своими знаниями и наблюдениями с вами, Ваше Высочество.
Через несколько минут эмир и Эдванс уже прогуливались во внутреннем парке дворца, подальше от любопытных взглядов.
— Здесь мы можем свободно, без «ушей» поговорить о деле, ради которого вы оказались в Афганистане. Мне намекал об этом мистер Хабард.
— Зная ваше отношение к вашему брату Аманулле-хану, я не стану призывать вас возглавить поход против него. Я прошу вас, Ваше Высочество, помочь мне найти человека, который бы стал, как говорят большевики, — искрой, из которой возгорится пламя всенародного восстания, которое должно избавить страну от разрушителя исламских устоев и традиций и пособника большевиков…
— Вы хотите сказать, что вам нужен человек, способный возглавить и повести за собой афганский народ против Амануллы? — прервал явно затянувшееся объяснение эмир.
— Да, Ваше Высочество! — несколько смутился от прямо сказанных слов Эдванс. Жизнь на Востоке приучила его не только витиевато и подобострастно вести разговоры с царьками, но и угадывать их реакцию на свои слова. «Бухарский эмир явно не из этого ряда, — думал он. — Поэтому с ним надо быть настороже!»
— У меня на примете есть такой человек!
— Кто же это, Ваше Высочество?
— Прежде чем рассказать вам о нем, я хотел бы быть уверенным, что о моем участии в предстоящем вашем знакомстве никто не будет знать?
— Слово чести! — не задумываясь, ответил Эдварс.
— Я верю вам, мистер Эдванс. Некоторое время назад вы предлагали мне помощь, как я понял, в качестве военного советника в вопросах партизанской войны?
— Вы меня правильно поняли, Ваше Высочество.
— Так вот, я сразу не дал вам ответ, потому что мне надо было все хорошо обдумать. Скажу вам откровенно, мне очень польстило ваше предложение, но я вынужден вам отказать, — эмир замолчал, так и не объяснив причины отказа.
Эдванс явно не ожидал такого поворота событий, но уточнять причину отказа не стал. «Если посчитает нужным, скажет сам», — думал он, восстанавливая в памяти весь разговор с эмиром, чтобы понять, что же он сказал не так, что лишился с трудом завоеванного доверия повелителя Бухары.
Видя, что гость призадумался, эмир, лукаво блеснув глазами, сказал, продолжая начатый разговор:
— Военных советников у меня и впрямь предостаточно. А вы, мистер Эдванс, уже не том возрасте, чтобы, как в молодые годы, часами скакать на конях, жить походной жизнью и рисковать жизнью. Нет, это не для вас. Я слишком вас уважаю и дорожу, чтобы подставлять вашу жизнь опасностям. Если вы хотите мне и в самом деле помочь, то станьте моим советником по безопасности.
Чего-чего, а такого предложения от эмира Эдванс никак не ожидал. Привыкший не терять самообладание даже в самые критические моменты, он, сделав удивленное лицо, воскликнул:
— Но, Ваше Высочество, ведь я человек военный. Могу командовать ротой, батальоном, полком, но отнюдь не агентурой…
— Не старайтесь казаться бедным, когда мешки с рисом в доме не вмещаются! Мы тоже кое-что знаем, — насупился недовольный уклончивым ответом англичанина эмир. — Наш брат сирийский правитель сказал мне по секрету, как вы перед одной из крупных операций навязали турецкой агентуре свою игру. В результате те уверили свое командование, что направление главного удара английского корпуса будет в одном районе, а когда турки стянули туда все силы, сирийские войска ударили в другом месте. С вашей помощью была окружена и уничтожена целая турецкая армия. Насколько я знаю, тогда за вашу голову турки назначили цену в двадцать тысяч турецких лир.
— Это явное преувеличение, Ваше Высочество. Уничтожили тогда не армию, а всего-навсего корпус. А в листовке, которую я до сих пор храню в своей лондонской квартире, написано, что за мою голову дают всего лишь десять тысяч турецких лир.
Эмир и Эдванс рассмеялись, проникаясь друг к другу все большей и большей симпатией.
— Ну, так что, вы принимаете мое предложение?
— С большим удовольствием, Ваше Высочество! Но я хотел бы конкретней знать, чем могу помочь.
— В последнее время я постоянно чувствую, что за мной кто-то неотступно наблюдает. Скажу прямо, это мое шестое чувство меня еще ни разу не подводило. Доказательством предательства может служить тот факт, что уже трижды крупные операции, которые я утверждал на военном совете, одна за другой провалились. В тех местах, где нами намечались «акции устрашения», воинов ислама ждали засады. Мало того, несколько дней назад из моей канцелярии пропал документ, в котором говорилось о помощи афганского правительства повстанцам, а недавно этот документ почти дословно был напечатан в большевистской газете под заголовком «Заговор раскрыт». После этого мой брат Аманулла-хан даже не желает со мной разговаривать.
— Вы, Ваше Высочество, кого-то подозреваете?
— Кого я могу подозревать? Все люди, живущие во дворце, за исключением афганцев — смотрителя и садовника, пришли со мной из Бухары.
— А афганцы?
— Нет. Садовник не имеет доступа во дворец, а смотритель живет в пристройке и по дворцу ходит лишь в сопровождении свитского офицера.
— Мне нужны списки сановников и слуг, прибывших во дворец за последний год.
— Хорошо! Я скажу своему личному адъютанту. Вы уже с ним, наверное, познакомились?
— Да. Обаятельный молодой человек и к тому же хороший служака, — дал оценку Темир-беку Эдванс.
— Да. Его ждет блестящая карьера. Я принимаю участие в жизни приемного сына Ислам-бека, Повелителя Локая.
— Возвращаясь к нашему разговору, я бы просил вас, Ваше Высочество, не афишировать наши отношения. Для всех я остаюсь арабом-путешественником, который призван забавлять Ваше Высочество рассказами о дальних странствиях.
— Мы скажем это своим соглядатаям, — пообещал эмир.
Глава XXIV. Афганистан. Кабул. Ноябрь, 1924 год
Верный своей восточной привычке везде и всюду обзаводиться друзьями и знакомыми, Агабек первым делом направился на кабульский базар. Пройдя по набережной Кабула до первого же переулка, он склонился к камню, подпирающему дувал, и, поставив на него ногу, расшнуровал ботинок, а затем начал медленно его зашнуровывать, поглядывая исподтишка назад. Цепкий взгляд чекиста сразу же остановился на неожиданно замедлившего свое движение оборванце в неопределенного цвета выгоревшей на солнце чалме, который с деланым интересом рассматривал товары, лежащие на прилавке соседствующего с зданием посольства дукана.
Зашнуровав ботинок, Агабек направился дальше, затылком чувствуя, что подозрительный тип, то приближаясь, то намеренно отставая, неотступно движется за ним.
«Не успел прибыть, а уже попал в поле зрения какой-то разведки», — с досадой подумал он и, дойдя до следующего переулка, резко свернул направо. Войдя в дукан, он начал прицениваться к шапочке-пуштунке, которую уже давно хотел приобрести.
В это время мимо дукана прошмыгнул оборванец. Добежав до следующего переулка, он, словно афганская борзая, потерявшая след, заметался на месте.
Когда Агабек, купив пуштунку, вышел из дукана, преследователя его и след простыл. Без всяких приключений он быстро дошел до гудящего, словно взбудораженный улей, крикливого базара.
Кабульский базар, как, впрочем, и любой другой восточный базар, — зрелище довольно необычное. Он неизменно удивлял и поражал тех, кто впервые оказывался в его объятиях, своими яркими красками и диковинными запахами, нескончаемыми шумом, гамом и суетой одних на фоне размеренной степенности других, назойливостью лавочных зазывал, снующих тут и там крикливых лотошников и еще каким-то духом таинственности и загадочности, навеянной известными сказками об Али-Бабе и сорока разбойниках. Это и понятно, ведь базар на Востоке — не просто место купли-продажи всякой всячины, но и кладезь самой разной информации — обывательской, криминальной, торгово-экономической, политической, международной и прочей. Так что, попав на него, неизбежно становишься объектом и субъектом информации и обязательно узнаешь что-то новое, правда, надо признать, далеко не всегда достоверное, но непременно занимательное и интригующее. Восточный базар, что следует особо подчеркнуть, не любит скучных, неразговорчивых людей. Исходя из этого неписаного правила, каждый восточный торговец стремится блеснуть своим умом и красноречием перед клиентом, одновременно ожидая от собеседника того же.
Несмотря на то что Агабек был на кабульском базаре впервые, он чувствовал себя среди снующих вокруг покупателей и крикливых продавцов словно рыба в воде.