Они сидели в маленькой комнатке, примыкавшей к кабинету Ивана Платоновича Старцева. И эта комнатка, как и кабинет, также была завалена и заставлена разной исторической рухлядью… Медлительный и степенный Кособродов, казалось тоже был одной из достопримечательностей этой комнаты. Живые, проницательные глаза, выглядывающие из-под густых бровей, свидетельствовали о том, что мысли его работают напряжённо.
— Но это нужно! — сказал Кольцов. — Осипов сегодня в девять выезжает… Завтра или уж, во всяком случае, послезавтра он будет у Петлюры. И тогда — все! Совместными усилиями они разгромят Южную группу…
— Понимаю… — Кособродов неторопливо вынул кисет, свернул цигарку, закурил. Морщась от едкого дыма, думал и рассуждал вслух: — Сейчас шесть. В девять поезд тронется. А взрывчатки ещё нет, за ней надо ехать на Белокаменский разъезд, и неизвестно, будет ли туда попутный поезд… Да и не все поезда на разъезде останавливаются… А если пешком до разъезда добираться — два часа уйдёт… — И Кособродов снова твёрдо повторил: — Нет, не получается!
— Ну что ж… — Павел резко поднялся. — Буду сам что-то предпринимать…
— Погоди малость, — устало сказал Кособродов. — Горячиться, говорю, погоди. Голова дадена для чего?.. Чтобы думать! Вот и давай посидим да подумаем. Глядишь, мелькнёт что-нибудь путное…
Кольцов послушно сел, положил руки на колени и в такой позе стал чем-то похож на провалившегося на экзамене гимназиста.
Кособродов молча курил. Пристально, с прищуром, глядел на тусклый огонёк дотлевающей между пальцев цигарки. Затем опять поднял глаза на Кольцова.
— Для меня, парень, Южная группа — это не просто понятие. — У меня там в сорок пятой дивизии дружков полно… Во-от!.. — И снова протяжная тишина. И снова Кособродов что-то обдумывал, прикидывал, взвешивал… Долго тёр большими грубыми руками лицо. И, наконец вздохнув, сказал: — Вообще-то можно попытаться… Есть одна мысля… Но рисковая…
Кольцов поднял на Кособродова вопросительный взгляд.
В синих тягуче-медленных августовских сумерках Кольцов и Наташа пустырями прошли к товарной станции, откуда должен был уходить спецпоезд. Постояли за пакгаузами. Перекликались в отсыревшем воздухе маневровые паровозы. Падучей звездой, как бы остановленной возле самой земли чьей-то властной силой, повис невдалеке зелёный огонёк семафора.
— Похоже, ждут! — сказала Наташа и снова зашагала вдоль кирпичных стен пакгаузов.
Следом за ней шёл Кольцов. Был он в пиджаке и фуражке железнодорожника, она, в простеньком жакете и косынке, походила на жительницу предместья.
Возле семафора, в тени, не очень таясь, стояли двое железнодорожников с сундучками в руках. Одного из них Кольцов ещё издали узнал по грузной фигуре — это был Кособродов.
— Дим Димыч? — негромко окликнула Наташа.
— Мы, — неторопливо отозвался Кособродов, и его размытая зыбким светом семафора тень закачалась по насыпи.
Девушка на мгновение прижалась к Кольцову, обожгла его горячим дыханием.
— Дай бог тебе счастья! — И, встав на носки, неуклюже поцеловала его в щеку.
Кольцов подошёл к железнодорожникам, и они вместе двинулись вдоль путей. Впереди — машинист Кособродов, за ним — его «помощник», Кольцов, и молоденький кочегар. Шли не спеша, посвечивая впереди себя фонарём. Прошли мимо стрелок. Свернули. Направились к паровозу.
Невысокий старик в тулупе ходил неподалёку от складского строения. Завидев Кособродова, снял шапку, бодро поздоровался, с любопытством всматриваясь в Кольцова — силился угадать, кто же это такой. Кольцов заметил это и на всякий случай отвернулся в сторону.
Первым в будку легко забрался Кособродов. Несмотря на возраст и сложение, он сделался вдруг быстрым, пружинистым. Куда девалась его медлительность и степенность! Следом за ним по железным ступеням полез кочегар.
Кольцов неловко подпрыгнул, зацепился за железную скобу сундучком и едва не уронил его, но кочегар тут же подал руку, помог забраться Кольцову в будку паровоза.
Окутываясь липким паром, чёрная чугунная туша сразу же тронулась, постукивая колёсами и скрипя тормозами, нехотя поползла к ветхому станционному домику. Здесь стоял усиленно охраняемый вагон.
Подошли полковник Щукин, Осипов и Волин. Полковник вполголоса давал последние наставления Осипову.
— Разрешите отправлять, ваше высокоблагородие?! — вытянувшись перед Щукиным, спросил начальник охраны.
— С богом, — покровительственно кивнул тот.
Осипов поднялся в вагон, за ним вошли двое солдат. Захлопнулась дверь. Послышался щелчок замка. Лязгнули буфера, и паровоз тронул вагон с места. Осипов сел у открытого окна, облегчённо расстегнул верхние пуговицы кителя. Он втайне гордился своей миссией — она казалась ему значительной и важной, едва ли не влияющей на ход летне-осенней военной кампании.
Гулко прогрохотав по мосту, паровоз с вагоном набирал скорость. У паровозного окошка стоял Кособродов и внимательно смотрел вперёд. Какие-то бесформенные тёмные предметы мелькали на обочине. Рука Кособродова спокойно лежала на реверсе. Наконец машинист повернулся и, кивнув головой, сказал:
— Можно!
И тотчас паренёк-кочегар и Кольцов полезли на тендер и затем по угольной куче пробрались к водяному баку.
— Значит, четвёртое окно? — уточнил Кольцов.
— Четвёртое, точно, — запинаясь, сказал кочегар. Его бил лёгкий озноб.
По железным скобам водяного бака Кольцов спустился к сцеплению. Грохот колёс на миг, оглушил его. Навстречу летела душная ночь, и звезды тоже летели, словно пришитые к этому поезду…
Кочегар остался на тендере и оттуда внимательно наблюдал за Кольцовым.
А Кольцов перебрался со сцепления на открытую площадку вагона, с площадки полез на крышу, пополз по ней, заглядывая вниз и отсчитывая окна… Вот оно, четвёртое окно! Прижимаясь к крыше, Кольцов какое-то время лежал, справляясь с гулким и учащённым биением сердца. Затем взмахнул рукой и ухватился за грибок вентилятора.
Тем временем Осипов, готовясь в своём купе ко сну, стаскивал с ноги сапог. Внезапно послышались тревожные гудки паровоза, и вагон стал толчками замедлять бег. Это означало экстренное торможение.
Осипов снова поспешно натянул сапог, выскочил из купе. И тотчас в окно купе заглянуло перевёрнутое лицо. Исчезло. Опустились ноги. За ними появилась рука. Ухватилась за верхний переплёт окна, и наконец в купе осторожно забрался Кольцов…
Со ступенек тамбура охранники напряжённо всматривались в темень, пальцы, сжимавшие винтовки, побелели. Но паровоз, дав короткий успокаивающий сигнал, снова начал набирать ход.
— Видно, что-то примерещилось машинисту, ваше благородие, — облегчённо вздохнув, сказал один из охранников Осипову.
— Тьмища-то какая несусветная, — в тон ему отозвался голос другого охранника.
А Павел встал у двери купе, прижался к стене, прислушивался к голосам и шорохам. Ждал. В руке у него поблёскивал пистолет. И странно, он уже не чувствовал никакого волнения, только все тело его напряглось до боли.
Шаги замерли возле купе. Чей-то голос издали спросил:
— Постелить, ваше благородие?
«Двое… Значит, двое», — подумал Кольцов и поджался, поднял руку с пистолетом.
— Не надо, — отвечал за дверью Осипов и потянул за ручку.
Шумно откатилась дверь, он вошёл в купе…
Кочегар теперь стоял на нижней ступеньке паровоза и, предельно откинувшись, напряжённо смотрел вдоль вагона.
— Горит? — спросил Кособродов, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
— Горит, Митрич!.. Горит!
Свет в четвёртом окне ярко горел, метался по придорожным кустам. Светилось окно и у последнего купе, где разместилась охрана.
Кособродов бросил в темноту цигарку и тут же свернул новую, нервно прикурил.
— Скоро станция… Ну что, не погас ещё?.. — уже явно тревожась, спросил Кособродов.
Паровоз и вагон мчались сквозь ночь, врезаясь в плотную застойную темноту, разрывая её светом фар.
Кочегар вдруг глотнул воздух, возбуждённо закричал:
— Все, дядя Митя! Погас!
Машинист передвинул реверс. И паровоз стал плавно замедлять бег, чтобы медленно пройти возле входного семафора…
Ухватившись за оконную раму вагона, висел над мелькающей насыпью Кольцов. Когда скорость немного снизилась, он спружинился, оттолкнулся от вагона и полетел в темноту. Прыжок получился неудачный. Кольцов несколько раз перекувырнулся, ударяясь о крупный галечник, разрывая одежду о какие-то кусты и коряжины. Несколько мгновений полежал неподвижно, затем боязливо пошевелил руками. «Жив!» — пронеслось в голове.
Паровоз уплыл в темноту. Почти не снижая хода, прокатил мимо перрона небольшой станции. Дежурный накинул на руку кочегара разрешающий жезл…
Наташа ждала. Зябко кутаясь в полушалок, взволнованно ходила по комнате. Она знала, что, если сейчас хоть на миг остановится, последние силы покинут её. «Только бы папа не заметил, как я волнуюсь, только бы не заметил». А Иван Платонович Старцев между тем сердито выговаривал, вздев на брови поблёскивающие очки:
— Это, в конце концов, не расчётливо, это же чистой воды авантюризм — идти на такой риск. Да-да! И не спорь, пожалуйста!
— Но у нас ведь не было времени, чтобы подготовить операцию. Надо было рисковать! — возражала Наташа, оправдывая не столько себя, сколько Кольцова, И ей было приятно от сознания, что она понимает Павла и защищает его даже от отца.
Ивану Платоновичу очень не понравились слова дочери. «Надо было рисковать!» И он так же сердито и непреклонно произнёс:
— Нет, так нельзя!.. В конце концов, это не только твоё дело, но и моё. И я утверждаю: нельзя взваливать на одного человека так много…
Наташа беззвучно заплакала. Она сейчас воочию осознала, что Кольцов страшно рискует. «Что сейчас с ним? — тревогой налилось сердце. — А вдруг все сорвалось, и его убили или покалеченного захватили? Что я наделала? Почему не отговорила? Почему не нашла нужных слов? В конце концов, это задание вместе с Кособродовым мог выполнить кто-то другой… если бы было время. Да, если бы было время!»