– Тогда, ваше императорское величество, – воскликнул Николай, – я не нашел бы мадемуазель Зораиды и, клянусь, не выдал бы ее убежища!
Зораида схватила Николая за руку, как бы прося его за щиты.
Ропот неудовольствия послышался в рядах придворных. Но Екатерина Алексеевна улыбаясь, сказала:
– Ну, так как ты возлагал такое упование на меня, то придется мне подтвердить твое обещание. Останься под покрывалом, Зораида! Ход пьесы убедит тебя, что открытая красота больше восхищает и победоноснее защищает себя, а главное она успешнее покоряет мужчин.
Она села на свое место. Зораида еще раз пожала руку Николая и села на низенький табурет позади императрицы. Занавес поднялся и представление снова продолжалось.
Глава 11
Представление «Тартюфа» окончилось. Во время последней сцены вошел генерал-фельдцейхмейстер князь Григории Григорьевич Орлов. Вместо мундира на нем был довольно простой костюм из темного цветного шелка – его обычное одеяние, когда он появлялся в небольшом кружке императрицы, как бы желая тем подчеркнуть, что он здесь как дома и не находить нужным стеснять себя. Волосы Орлова, только слегка припудренные, были перехвачены простым бантом и свободными локонами ниспадали по плечам. На его простом костюме сияла богато украшенная бриллиантами звезда ордена св. Андрея Первозванного, широкая голубая лента украшала его грудь, а на шее висел портрет императрицы в бриллиантовой оправе.
Выражение мрачного неудовольствия и озабоченность исчезли с лица Орлова; голову он поднял более гордо, чем обыкновенно, торжествующая, победоносная уверенность светилась на его лице; он казался таким веселым и счастливым, как будто в его сердце не было ни одного неудовлетворенного желания; только в серых глазах искрилась как бы сдержанная, лукавая, подстерегающая злоба.
Он вошел довольно шумно и остановился в глубине зала, прислоняясь к стене; казалось, он весь был поглощен ходом представления и с живейшим вниманием следил за ним.
Появление все еще всемогущего фельдцейхмейстера было замечено, шепотом передавалось из уст в уста известие, что вошел Григорий Григорьевич Орлов. Его отсутствие было уже отмечено, как начало проявления немилости, и многие почувствовали облегчение, что не будут принуждены делить свое внимание между двумя соперниками, так резко противопоставленными друг другу в этот знаменательный день.
Однако все же явился тот, которого все боялись, который никогда не забывал нанесенной ему обиды и был непримирим и мстителен к своим противникам. Почти никто из присутствующих не следил более за представлением; всеобщее внимание было обращено на исполинские фигуры Орлова и Потемкина.
Потемкин, стоявший неподалеку от императрицы, у подоконника, также заметил появление фельдцейхмейстера, но едва скользнул по нем беглым взглядом; спокойно, неподвижно, заложив руки за спину и повернув голову к сцене, он казался поглощенным представлением так же, как и его соперник. Все же остальные, за исключением государыни и непосредственно окружавших ее, не смотрели на сцену, а напряженно, затаив дыхание, следили за новым, чрезвычайно интересно разыгрывавшимся представлением.
Когда, наконец, занавес опустился, императрица встала и повернулась к обществу.
Как по мановению магического жезла замерли аплодисменты, все кругом смолкло.
Екатерина Алексеевна вздрогнула и побледнела, когда увидела Орлова, но ласковая, спокойная улыбка ни на минуту не сошла с ее лица.
Орлов направился прямо к государыне, проходя через ряды почтительно расступавшегося пред ним общества, а Потемкин поспешно занял место непосредственно позади Екатерины Алексеевны, На что ему давало право его положение адъютанта.
– Вы поздно пришли, князь Григорий Григорьевич, – сказала императрица, протягивая Орлову руку для поцелуя; – вы упустили интересное представление, мои актеры превзошли самих себя.
– Очень сожалею, ваше императорское величество, – ответил Орлов своим низким голосом, раздававшимся в глубокой тишине, – но я был занять службой вашего императорского величества; а тот, кто несет на своих плечах ответственность за спокойствие государства и трона, не имеет ни столько времени, ни столько склонности к развлечениям, как те, которых осеняют лучи милостивого внимания вашего императорского величества.
Кругом стало еще тише; все затаили дыхание из боязни проронить хотя одно слово; все чувствовали, что над горизонтом двора собирается гроза, которая готова разразиться и сокрушить попутно каждого неосторожного. Никто не сомневался, что это замечание могло относиться только к Потемкину; но выражение лица Орлова сохраняло при этом полное спокойствие и приветливость.
На устах Потемкина также застыла спокойная улыбка; гордый, заносчивый, отважный солдат превратился вдруг в спокойного, непроницаемого придворного.
– Мое милостивое внимание, – совершенно спокойно возразила Екатерина Алексеевна, – всегда принадлежит тем, кто служит мне и моему государству, а поэтому, прежде всего вам, князь Орлов, так как вы были всегда полезным орудием для исполнения моих царских обязанностей. И я рада, что исполнение ваших служебных обязанностей дало вам возможность хотя на короткое время принять участие в нашем собрании.
Орлов покраснел от этих слов, сказанных спокойным, естественным тоном и вместе с тем напомнивших ему, что его место у подножия трона императрицы. Гневно блеснули его глаза, но он сделал низкий поклон и произнес несколько слов благодарности; он хотел показать, что в ответе императрицы не видит ничего более, как признание своих заслуг.
– Я рада также, – продолжала Екатерина Алексеевна, – что для Григория Александровича Потемкина, после тяжелого и плодотворного труда, настало время отдохновения на службе у меня; это даст ему возможность освежиться и собрать силы для того, чтобы в будущем оказать государству еще больше услуг.
– Я замечаю не без удовольствия, – сказал Орлов, – что заслуги генерала достойно вознаграждены милостью ее императорского величества в виде ордена св. Александра Невского. Позволю себе поздравить его превосходительство со столь высоким отличием, вполне достойным его заслуг.
Он с улыбкой поклонился Потемкину; тон его слов был вполне вежлив, любезен; только в уголках губ дрожала легкая насмешка и, как бы случайно, он стал перебирать рукою голубую ленту Андреевского ордена на своей груди.
Потемкин, казалось, не заметил этого, он ответил Орлову с еще более низким поклоном:
– Это первое отличие за мою службу придаст мне усердия сделаться еще более достойным милостей нашей государыни императрицы.
– Я уверена, – заметила Екатерина Алексеевна, смерив Орлова строгим взглядом, – что вскоре я буду иметь случай дать вам новые доказательства моей признательности; однако теперь, – прибавила она, переходя к веселому, легкому тону, – я обязана выразить признательность моим великолепным артистам; искусство нуждается, прежде всего, в поощрении, если желательно сохранить бодрость духа и радостное воодушевление!
По данному ею знаку занавес открылся еще раз; все актеры в костюмах своих ролей полукругом разместились на сцене.
Екатерина Алексеевна поднялась на сцену по ступенькам, устроенным посредине, гофмаршал шел впереди нее, за нею следовали Орлов и Потемкин.
Великий князь углубился в беседу с принцессой Вильгельминой; граф Панин разговаривал с ландграфиней и ее двумя дочерями, остальное общество образовало отдельные группы и беседовало шепотом. Разговаривали оживленно, но не затрагивали других тем, кроме данной пьесы или каких-нибудь незначительных пустяков, ни единым словом не касались того, что всех интересовало больше всего; никто не произнес имени Орлова или Потемкина, никто не решался коснуться молниеносной тучи, разрушительный искры которой могли разметаться как в одну, так и в другую стороны.
Зораида, легко скользя между групп, подошла к Николаю и сказала:
– Уведи меня, мне страшно здесь, среди чужих.
Николай подал ей руку и повел через небольшую галерею, мимо караула, в покои государыни.
У дверей комнаты, отведенной для пленной дочери великого визиря, убранной с княжеской роскошью и находившейся вблизи покоев самой императрицы, Николай на минуту задержал молодую девушку.
– Зораида, – попросил он еще раз, – подними свое покрывало; дай мне еще раз посмотреть на тебя, чтобы унести твой образ с собою в сновидение!
Зораида одно мгновение колебалась и боязливо оглянулась вокруг; стража стояла в отдалении, поблизости не было никого. Зораида быстро подняла покрывало; легкий поцелуй скользнул по губам Николая, а затем девушка быстро исчезла.
Паж поспешил через галерею в театральный зал, он витал в золотых облаках юной любви, его губы улыбались и тихо шептали имя, которое он носил в своем сердце, его ноги едва касались земли, он уносился ввысь в упоительных мечтах, которые бывают в жизни каждого человека и все же крайне редко осуществляются в житейской борьбе и разочарованиях.
Государыня подходила поочередно к каждому актеру; для каждого у нее находилось любезное, ласковое слово, и таким любезным вниманием все были обрадованы едва ли не больше, чем вещественными доказательствами ее одобрения, так щедро расточаемыми императрицею при каждом удобном случае.
Больше всего государыня хвалила Аделину Леметр, отметив ее тонкое понимание роли, ее интересную декламацию и миловидность.
– Я надеюсь, дитя мое, – сказала она с сердечной ласковостью, – вы не сожалеете, что покинули свою прекрасную Францию и последовали моему приглашению на холодный север. Все, что я могу сделать для того, чтобы вы чувствовали себя здесь хорошо, я всегда сделаю, и если у вас есть какое-нибудь желание, то мне доставит удовольствие исполнить его Мадам Леметр, стоявшая рядом со своей дочерью, вся просияла, и сделала низкий реверанс. Аделину, казалось, осенила внезапная мысль; вся покраснев и подняв свой выразительный взор на государыню, сна пролепетала:
– У меня есть одно желание, и вы, ваше императорское величество, – единственный человек в мире, который мог бы исполнить это желание.