И Кольберг очертил рукой в воздухе большой знак вопроса.
К месту назначения Проворов прибыл сутки спустя после Ставцева и Курбатова. Он так их и не догнал до перехода через линию фронта.
В поезде он ехал в форме прапорщика по надежным документам. Но сколь они ни были надежны в дороге, в адмиральском логове ими пользоваться было бы опасно. Поэтому надо было идти на явку и там уже выработать план действий с местными людьми.
Поезд пришел днем. Проворов легко смешался с толпой приехавших, план города был им изучен еще в Москве, и он, не расспрашивая, нашел нужный ему адрес.
Старик, хозяин дома, был лудильщиком. В зимнее время дома сидел, летом отправлялся в поход по окрестностям, по деревням, по селам и казачьим станицам. Старый подпольщик, большевик, работал в подполье, работал на связи. Это был самый надежный адрес.
Но как бы ни был надежен, Прохорыч, так звали старика, сразу сказал Проворову, что денек он его передержать может, на большее не рискнет. В городе тяжелый и строгий режим. Колчаковская полиция весь город перерыла, среди рабочих идут повальные аресты, работает и контрразведка, делать ей больше пока нечего, как прочесывать стальным гребнем штыков весь город.
Форму и документы тут же сожгли. Даже закапывать в землю Прохорыч не пожелал, хоть и добротное было на шинели сукно. У Проворова еще в Москве были выправлены документы. Это были документы почти подлинные, на его имя. Документы проходившего воинскую службу на германском фронте солдата. И части были отмечены правильно. Здесь не было нужды вносить путаницу какой-либо легендой. Случайности всякие могли быть. Укажешь часть, а вдруг у Колчака служит офицер той самой части.
В легенду входила и служба в Красной Армии. А потом дезертирство.
Пробирается к своим, в свое село. Надоело шагать с винтовкой. Дезертиров из Красной Армии Колчак подбирал. Грозила Проворову принудительная мобилизация. А это как раз и нужно было.
Но в дороге возникла новая ситуация. Проворову удалось на повалке леса сойтись со Ставцевым. Теперь можно было попытаться прибегнуть к его покровительству. Как найти Ставцева? Прохорыч посоветовал переодеться в отрепье и выйти просить милостыню на билет на перекресток неподалеку от штаба. Ставцеву, если он в городе, не миновать штаба.
Проворов перевязал глаз бинтом, взял костыль и вышел к перекрестку с раннего утра. Место бойкое.
Он не беспокоил проходящих офицеров, высматривал Ставцева. Должен же был он пройти в штаб. Высмотрел.
Шли вдвоем с Курбатовым уже в новеньких формах. Ставцев в форме подполковника, Курбатов в форме поручика.
Вот она, решающая минутка. Если Курбатов вел двойную игру, то игра эта уже раскрыта. Ну что ему грозило, если бы он рассказал всю правду в контрразведке? Что? Ровным счетом ничего. В крайнем случае его заставили бы продолжать игру, посмеялись бы, порадовались, что ловко выскользнул из рук ВЧК. Сам выскользнул, Ставцева выручил, Нагорцева и Протасова... Даже за подвиг зачлось бы.
Страшна только первая минута встречи. Если признался во всем, тут же его и задержат. Если колчаковская контрразведка пошла на игру, сразу не задержит. Сразу не задержит, останется возможность присмотреться, определить, ведется ли игра, а тогда и найдется возможность вовремя скрыться.
Ставцев как будто и помятый и грустный. Курбатов бодро вышагивает строевым шагом, кокетничая своей отличной выправкой.
Ставцев и Курбатов шли прямо на него. Проворов отступил на шаг от забора и протянул руку.
— Подайте солдатику! Домой пробираюсь... На дорогу нет денег!
Ставцев было посторонился, Проворов вдруг отбросил костыль, вытянулся во фронт и воскликнул:
— Вашество! Ваше высокоблагородие!
Ставцев, удивленный таким превращением, остановился. Курбатов растерялся. Он сразу узнал Проворова, но не торопился это открыть. По наитию решил, что лучше будет, если узнает его Ставцев.
Проворов сорвал повязку с глаза.
— Честь имею! Ваше высокоблагородие! Простите за ради христа!
Около уже собирались любопытные. Офицеры. Они тоже видели чудесное превращение.
— Владислав Павлович! — воскликнул Ставцев. — Смотрите! Наш дровосек!
И строго к Проворову:
— Почему такой машкерад?
Проворов ел глазами Ставцева и молчал, как бы изумленный до онемения.
— Почему такой машкерад? — возвысил голос Ставцев.
— Ваше высокоблагородие! Не велите казнить! Не знаю, как домой добраться. Ни копейки...
— Хороший ответ, правдивый ответ! Домой, солдат? Не время солдату домой!
— Так точно! — ответил Проворов.
— Служить будешь?
Проворов замялся.
— Ну, ну... Я добро помню! Отправлю тебя домой! Но мне нужен денщик, верный человек.
— Ваше высокоблагородие! Я... Завсегда готов!
Проворов разыгрывал простачка с хитринкой.
— Идем! — приказал Ставцев.
Лучшей «крыши» и желать нечего. И Курбатов близко.
Связь... Вот больное место. К Прохорычу наведываться — это засветить его, встречаться с ним тоже опасно, довериться пересыльным в такой операции нельзя. Дубровин рекомендовал пользоваться тайниками.
Офицерскому денщику нечего делать в глухом и кривом переулке, где жил Прохорыч. Проворов подбирал тайник поближе от гостиницы. В этом городе подворотню или проходной двор, каких было полно в Москве, нелегко найти. Стояли на главной улице все больше купеческие особнячки, дворянские дома. Они обнесены заборами, ворота замкнуты на запоры. А надо выбрать такое место, чтобы не проглядывалось оно сквозь из окон, чтобы нырнуть к нему можно было непримеченным и чтобы на крайний случай можно было бы дать объяснение, если кто застигнет на месте.
Дважды Проворов прошел вдоль улицы, интереснее винной лавочки ничего не нашел. Самое популярное место. Сюда днем и ночью найдется предлог прибежать.
Лавочка — подвальчик, вниз четыре деревянные ступеньки, площадка и дверь. Ступеньки на лестнице протоптаны и подгнили. Шатаются под ногами. Дважды Проворов прошелся по ступенькам, пришлось для благовидности выпить стакан вина в погребке. И вот оно!
Очень все просто и наглядно. Вошел с улицы, мгновенно наклонился, с сапог стряхнул снег. Наклонился и под последнюю ступеньку, в щель, сунул пересылку. И за вином: выпить или бутылку прихватить. По таким делам господа офицеры посылали своих денщиков. Место бойкое, проскакивают его то бегом, то покачиваясь. Кому придет в голову, что этакие порожки, по которым шмыгают офицерские сапоги тысячу раз за день, можно использовать под тайник?
Прохорыч не стал посвящать Проворова в то, каким образом его письма будут переправляться через линию фронта. Да и не нужно было это знать Проворову. Лишние знания иногда бывают обременительны.
В присутствии Ставцева его подопечный держался надменно и сухо. Так и надо, возражений не имелось. Ставцев как бы притаился. Приглядывается, прислушивается, в глаза Курбатову не глядит. И ласковость его по отношению к Курбатову иссякла. Правда, встречались они не часто. По отрывочным фразам Проворов определил, что Курбатов еще не получил назначения. Ставцев определен в штаб, в оперативный отдел. С Курбатовым выходить на беседу Проворов пока воздерживался.
Однажды ночью услышал шаги в коридоре. Выглянул из своей каморки. Курбатов торопливо шел вслед за Ставцевым к выходу.
«Началось!» — решил про себя Проворов. А что началось, Проворов пока терялся в предположениях.
В тот же час, как Ставцев и Курбатов объявились на передовых постах расположения колчаковской армии и о них было доложено Кольбергу, он отправил Шеврова из города якобы по неотложному делу. Он мог его арестовать, спрятать во внутренней тюрьме, но этим он насторожил бы его. Пока требовалось, чтобы Шевров не знал о прибытии Курбатова.
После показаний Ставцева, пересказавшего версию свидания со слов Курбатова, возникли новые обстоятельства.
Шевров, докладывая Кольбергу о провале операции, заявил, что Курбатов был перехвачен чекистами. Как он был перехвачен, Шевров не показал. Он показал, что Курбатов вызвал его на свидание, что сидел и поджидал его на скамейке. Но это было не свидание, а засада. Он, Шевров, отбился граната^ ми и бежал. Курбатов, по его показаниям, несомненно, был арестован раньше, свидание устроил по требованию чекистов. Словом, мальчишка не выдержал допроса с пристрастием. Показал Шевров также, что явка сюда была им Курбатову передана.
И вдруг такой пассаж! Является арестованный чекистами Курбатов. Было над чем сразу задуматься.
Итак, новое обстоятельство. Незначительное, но очень вместе с тем существенное разноречие в показаниях. Почему же Шевров не показал, что он стрелял в Курбатова? Что там произошло?
О нет, в ту минуту Кольберг нисколько не подозревал Шеврова, но он знал, что на обман его агент всегда готов. На обман, но не на измену, хотя бы потому не на измену, что его грехи не могли бы быть прощены большевиками.
Кольберг послал вестовых за Шевровым, чтобы привезли его, не спуская с него глаз, никуда не давая заехать, сразу в штаб. Этим объяснялись некоторые задержки в определении судьбы Курбатова и перерыв в дознаниях.
Ставцев был смущен начавшимся дознанием, начавшимся и вдруг прекратившимся. Кольберг просил его ничего не рассказывать Курбатову, даже не упоминать ничего о встрече с ним и не называть его имени. В штабе имя Кольберга не называлось, значился под псевдонимом: полковник Николаев. В ставке Колчака вообще мало кто знал его настоящее имя. Именно поэтому в ВЧК и недоумевали, где пребывает Кольберг. В списке колчаковских контрразведчиков, которым располагали в ВЧК, значился вместо Кольберга полковник Николаев. Мало ли было полковников со столь ординарной фамилией?
Так сложилась обстановка к тому моменту, когда доставили Шеврова к Кольбергу.
У Кольберга было время проанализировать все детали дела.
Собственно, он спохватился и заинтересовался всем только после известия, что прибыл Курбатов, рассказ Ставцева о побеге навел его на размышления.