Даже не раскрывая глаз, Понсе знал, что ответит Кортес.
«Господи Всевышний! — подумал он в отчаянии. — На все Твоя власть, но… Господи!!! молю Тебя!!! Сын Твой шел на Голгофу, а я… я…»
— Хорошо. Можешь взять падре Алонсо и Берналя.
«Интересно, — мелькнула бестолковая мысль, — каково это — быть богом?»
Инквизитор ощутил прикосновение к руке. Козлиный запах ударил в ноздри.
— О чем задумался, святой отец? Идем.
Алонсо помотал головой:
— Скажи…
Слова давались с трудом. Замерзшие, больные.
— Скажи, грек, зачем тебе… это все?.. Ты отец лжи, но…
— Вы зря считаете меня дьяволом, — тихо сказал Илирий. — Просто… когда-то я оказал вам эту услугу. Я украл небесный огонь и раздал людям. С тех пор я обречен делать это вновь и вновь. Выслушивая оскорбления, проходя по всем кругам ада…
А все потому, что память у богов куда лучше, чем у людей. Не так ли, могучий титан, добронамеренный сын Иапета?
Высоко-высоко в небе горят звезды.
«Светлячки», «мириады», «сияющие россыпи» вспыхивают в мозгу конкистадора, но тут же исчезают, унесенные порывом ледяного ветра. Поэтический дар Диаса капитулировал еще позавчера, сломленный обезоруживающей красотой пустыни.
Негромко потрескивает пламя костра. Заунывно кричит птица в ночи, и свист ветра вторит ей.
Владычица Морская сидит напротив Диаса — тихая, немного испуганная. Ее плечи окутывает солдатский плащ; к перьям в волосах добавился клочок бумаги — одна из поэм влюбленного конкистадора.
На вид девушке лет восемнадцать. Если вглядеться повнимательнее, становится заметно, что у нее немного оттопырены уши, нос украшает свежая царапина, а щеки вымазаны сажей. Но что влюбленным до таких мелочей?..
— …ты прекрасна, великолепна!.. — бубнит поэт. — Падре Алонсо окрестит тебя и наречет Мариной. Это почти то же, что и сейчас, верно?.. Тебе понравится. Моя любовь не имеет границ, Марина!.. Я принесу к твоим ногам все сокровища мира.
Вид у него препотешный, как у голодного теленка.
А девушке не до смеха… То ли рай, в котором живут ацтеки, не знает любви. То ли истертых вялых слов недостаточно, чтобы вскружить голову ацтекской принцессе, но нет радости в ее душе. Грубый плащ ранит нежную кожу Владычицы. Запах железа, крови и пороха, идущий от солдата, заставляет сердце сжиматься от боли.
— Марина… Марина!..
Эти латы, меч… зачем?!.. Клинок, стальные грани!..
Так жгут. И ранят!.. больно ранят!..
— Марина…
…А чуть поодаль на кошмах лежат падре Алонсо и еретик из Афин. Предмет их беседы не столько красив, сколько занимателен:
— …ага, в Китае. У тамошнего монаха.
— Да ну?!.. Святая Мадонна!..
— Они так в духовенство принимают. Бросил сумку и — хрясь палкой по хребту. Во, гляди — шишка!
— Иди ты!.. То есть, клянусь святым Августином. И ты, значит, у нас китайский монах?
— Я, — голос Илирия нисходит до шепота, — знаю вашу природу. Девчонка ведь не апельсин бросила. Кто в мире живет, тому вещей не надо, — так толкуй.
— Иди ты!.. Вот ересь, прости господи!.. А с ножом?.. с ножом как?..
— Двойственность ума. Все в мире имеет свою противоположность. Как апельсин делится на дольку и дольку, так мир делится на добро и зло, черное и белое, левое и правое.
…Как видно, у Илирия есть свое толкование событий.
Грек ошибается. Это неудивительно: понять одну-единственную женщину подчас сложнее, чем всех людей в целом.
Путешествие длилось всего неделю. Наверняка не обошлось без магии: ведь много позже, когда Берналь пойдет с армией конкистадоров, когда начнется официальная история, вошедшая в учебники, поход растянется на месяцы. Да, влюбленные не замечают времени. Но не настолько же!
Теночтитлан близился — волшебная столица ацтеков. Страшная и захватывающая сказка…
В хрониках Диаса вы найдете город мостов и каналов, жрецов и пирамид. Город, сверкающий золотом и белым камнем.
Это так.
И не так.
Не было окровавленных алтарей. Не было ста тридцати шести тысяч черепов. Что же было на самом деле?.. Поэтический дар юного кастильца и фанатизм монаха.
Удивительной силы, способной превратить жителей лже-Индии в империю, пока что не существовало. Туземцы жили в раю — сказочный волшебный народец… Никто не строил городов, потому что города не нужны счастливым.
— Ох! О-ох!
Илирий забился на голых камнях, прижимая ладони к правому боку.
— Диас! — прохрипел он. — Пристрели!.. прокля…тую тва-а-арххх!
Конкистадор недоуменно завертел головой. Высоко в небе парила черная точка; орел охотился, выискивая в траве полевок.
— Стреля-а-ай! — визжал еретик. — Боольна-а-а!!!
Берналь скинул с плеча мушкет. В миг, когда должен был прогреметь выстрел, ствол резко бросило вверх.
«Не убивай! — запульсировало в мозгу. — Не надо!»
Марина сжалась в комок, баюкая раненую руку. В глазах ее застыли слезы. Еще бы! Любое прикосновение к железу оставляло на коже ацтеков страшные ожоги.
— Марина!!!
Берналь бросился к девушке, но при этом он совершенно забыл о своей кирасе. Взвыв, Владычица поползла прочь.
— Подожди! Марина! постой, я сейчас!..
Загремела сталь. С остервенением конкистадор сорвал с себя меч, отбросил в сторону. Мушкет, наголенники — все полетело в общую кучу. Едва последняя крупинка железа упала на траву, вокруг путников поднялись стены; небо над головой стало стремительно темнеть, скрываясь за уступчатыми сводами.
«Это дворец короля? — Взгляд Диаса забегал по сторонам. — Но тогда здесь обязательно должны быть барельефы…»
Барельефы появились.
«…и гобелены!»
С гобеленами вышла заминка. Диас склонялся к батальным сценам, а отца Алонсо влекли картины духовного содержания. В результате стены дворца украсились полуабстрактными рисунками. На них квадратные люди в зубчатых шапочках карабкались по маленьким зубчатым пирамидам, держа в руках зубчатые пучки травы.
В глубине зала возник украшенный золотом и драгоценными камнями трон. На нем сидела фигура в плаще из орлиных перьев. Голову ацтекского короля украшал золотой венец, шею — ожерелье из жадеита. Восемь золотых креветок поблескивало на груди властителя.
Конкистадоры рухнули на колени.
«Сейчас он спросит, с чем мы пришли, — всполошился Диас. — Что мы несем его людям… Мир? Любовь? Холодную сталь? Я должен рассказать об испанском короле! Жаль, Кортеса нет с нами…»
«…поведать о благости и величии Христа, — лоб отца Алонсо покрылся холодными каплями. — О милосердии Девы Марии. Господи! вразуми меня!..»
Илирий молчал. В руках его появился апельсин. Миг — и он стал яблоком. Еще — языком огня.
— Король! Твоя посланница любит игры и загадки. Я тоже их обожаю. Думаю, она уже сообщила тебе, с чем мы пришли?..
На лице короля отразилось любопытство.
— Я принес тебе удивительную игрушку. Дар, от которого до сих пор не отказывался ни один человек.
«Я заинтересован. Любопытно!..»
— Угадай, что это? — продолжал Илирий. — Нельзя отбросить, делит вещи напополам, сладкое и горькое одновременно?..
«Не слышал никогда».
— Еще бы! Это запретный плод. Его прячут от тебя, хотя другие, — еретик кивнул на испанцев, — сполна насладились его вкусом.
«Запретный плод? У нас есть запретный плод? Дай мне его!»
— Ты уверен? Огонь и железо, колесо… Телевизоры, компьютеры и микроволновые печи. К этому быстро привыкают, знаешь ли.
«Дай!»
— Говорите! — шепнул Илирий спутникам. — Я подарю разум туземцам, но разум несет противоречие. Потому вы здесь. Вы — разные. Ну же! говорите!..
…За годы, что прошли со времен конкисты, Диас повидал многое. Казалось бы, давние воспоминания должны истаять под грузом новых впечатлений, но эта картина навсегда останется перед глазами.
Счастливое лицо ацтекского короля.
Глаза Марины, исполненные боли.
И голоса, голоса… Звенящие, напряженные, требовательные. Голос отца Алонсо, излагающий догматы веры. Голос самого Берналя. В его словах — свист стали, запах цветущего миндаля в садах Гранады, радость поэта, поставившего последнюю точку.
«Господи!., что мы наделали?!!
Пусти нас обратно в рай, Господи!!! Слышишь?.. мы погибаем здесь!!!»
Язычок пламени в ладонях титана развернулся и проник в голову ацтекского короля. Необратимое свершилось.
Король сидел в своих покоях, радуясь, как ребенок. Белые бородатые люди подарили чудное развлечение, восхитительное и прекрасное.
Вот в чашке плещется густой чоколатль. И сама чашка — не чашка, а шикаль. На грудь давит ожерелье из чальчиуите, курится копаль…
Какое чудо! Вещи, события, люди — все прячется за маленькой горсткой звуков. Это — разум.
Слова жесткие, колючие, теснятся в голове.
Больно с непривычки.
Ничего. Дайте подумать (подумать!)… Теокали — за окном. В руках у воина — остро отточенный макуавитль или куаувололли?.. Все равно! А эта круглая штуковина, которой он закрывается? Кетсалькуешио. Или даже — кетсальшикальколиуки.
Король Сумеречного народца развлекался. Не раз и не два у него мелькала мысль (мысль! мысль! о счастье!), что длинные слова, в общем-то, и не нужны… Произносить тяжело. Вон испанцы — говорят «щит» и хорошо себя чувствуют. Без всяких там «кетсальшикальколиуки».
Но попробуйте остановить ребенка, когда он дает имена вещам!
Матлауакакки. Касик. Тлашкала.
Одно плохо… Женщины, с которыми он поделился игрушкой, ведут себя странно. Закутывают тело колючими тканями, хихикают, прикрываются, когда на них смотрят. Мужчины становятся агрессивными.
И голова болит…
Тематлатль. Куаутемок.
Теуле. Теуле?..
Да. Гость с переменчивым лицом что-то говорил об этом. Как-то это слово связано… с тем, что бывает — и не может быть?..
Ох, голова моя, голова!..
Придите ко мне все страждущие и…