Я нашел его не на сцене, как полагал вначале, а среди зрителей, на балконе Колодца. Он не ожидал встречи со мной, конечно. Он ждал Катерину. А мне надо было сказать ему всего два слова. И посмотреть, как он отзовется. Внизу творилось обычное черт-те что: труппа из Киригуа показывала «Ричарда Третьего» на ацтекском языке, актеры рычали и шипели, и Ричарду гораздо больше бы сгодилась шкура ягуара, нежели дотошно смастеренное облачение короля. Помню, что разглядывал Квапаля, как восковую куклу в музее; искал следов вчерашнего побития — но ничего… И все-таки это был он, с кем я схватился на древке, — во всяком случае, тот, кто напугал и заворожил Катерину, — я узнал по голосу.
И даже если бы не этот тягучий ацтекский выговор… разговор был в точности как давешний бой: с разведкой, с осторожными бросками на пробу и даже с масками. С той разницей, что можно было смотреть прямо в глаза. В моих дозволенно билось нетерпение охотника. Его — просто черные, как полированная пластмасса, гляделки. В них отражался Колодец, горящая смола в плошках, прорезные оборки провинциалок. Но себя я там не видел. Голова кружилась: жарко… и я был слишком близко к развязке. По крайней мере, к одной из… Всего-то два слова, и посмотреть… а вот мы оба медлили, он растягивал гласные, я тянул время. Он сделал вид, будто ему интересно, что происходит на сцене: уперся локтями в парапет, зенки свои нелепые в бинокль упрятал, и тут потные осветители развернули декакиловаттные юпитеры к небесам.
— Что-о? — Он обернулся. — «Самсон»?
Белые лезвия света вверху сошлись с ощутимым шипеньем.
— Для чего ей это?
Такая нынче у него была маска — он говорил только о «ней», о рыжеволосой женщине. О Катерине.
— Ей-то незачем. А вот мне нужно. Послушай, я даже…
— Нет, — отвечало это чудище. — Тебя не буду слушать. А ей отдам. Пусть сама приходит. Без тебя. Ты лучше… вообще там не появляйся, понял?
Сейчас даже самому трудно поверить, до чего странный был разговор, весь недомолвками… Квапаль исчез, спустившись куда-то вниз, к самому жерлу Колодца. Я остался, озадаченный. Два кусочка мозаики сложились, и загадочный Самсон сошелся с ночным бойцом, как орел с решкой. Однако монета подвела, встала на ребро — Катерина! Я совсем забыл, заставил, видно, себя забыть о том, что было несколько часов назад. Бросился прочь из Колодца, потому что нужно было найти ее. Сразу в аэропорт? Нет… Ее рейс только утром, успею. Сначала в «Нопаль»… и тут, наверное, подвело воображение, разогретое в общей моей горячке ловли. Представилось, как я вхожу в абсолютно пустой номер. Там не просто чисто — стерильно. За ней уже убрали, да так, что не узнать, была ли вообще эта женщина или померещилось… В изумлении от этой нелепицы я уже видел себя мотающимся с высунутым языком по всему Теночтитлану: Кухум Виц, «Опоссум», «Голова», даже развалины «Корневища», тольтекская слобода и, наконец, «Ягупоп» — безрезультатно…
Боги Ацтлана, найти-то я ее найду, но что ей скажу? Дескать, дорогая моя, я ничего не объясняю, но мне очень нужно, чтобы ты… как можно скорее отправилась в «Ягу-поп». Там ты побеседуешь с известным тебе человеком… и кое-что от него получишь… и принесешь это мне… Так вот — просто.
И тут я понял, что этого не будет. Какое-то озарение, полсекунды. Сантименты? Ревность? Какое там… Просто железная уверенность в том, что я ничего не сделаю и никуда вот сейчас не пойду. Я остановился. Что-то со мной происходило, может быть, столбняк напал прямо в месте, приютившем днем «кактуса». Только что было жарко, лицо горело, привычный пот стекал по позвонкам. Так и стекал — только холодный. Черт меня подери, я почти не успел осознать, какое решение я принял, не знал еще, что это такое, — а меня больно толкнул в спину и тут же зашел спереди, как бы для извинения, Декан Лелюк.
— А, Тарпанов, — пробурчал он, — что вы встали пень пнем?
Я разинул рот и тут же его захлопнул. Ну да, вчера у «Корневища»… Сейчас мы тоже были в толпе и где-то неподалеку стояла моя «сюиза», но Декан поглядел на меня мельком и пошел влево, под арку. Я поплелся за ним. Мы сели на каменную горячую ступеньку.
Декану жара досаждала не меньше, чем прочим. Он развязал шейный платок, вытер лицо и руки. Фонарь ложился мокрым бликом на залысины. Лелюк не выглядел сердитым.
— Ну что? — сказал он без выражения. — Сомневаетесь? В отказ решили уйти?
И опять я промолчал. Слухи ходили, конечно, всякие: якобы в лобные доли у него вшиты чипсеты, и стеклянный глаз от ИБМ, и что рука у него не дрогнет — ни правая, ни левая, и что он предпочитает яд… Чушь. Было ясно, как на ладони, что он не просчитал меня волшебным образом. Просто он все это видел так много раз… Лелюк потряхивал платок, щурился:
— Вы будете говорить с этой женщиной, Катериной. Убедите ее. Кватепаль не даст вам ни одного шанса, он свято верит в историю о рыжеволосой женщине. Так что не вздумайте уйти с этого пути, Тарпанов. «Самсон» необходим, без него Перо вы не возьмете. Это сильное средство.
— Я бы обошелся и чем попроще.
— Слушайте старших, Тарпанов, это полезно всегда. Попроще? Что «попроще»? Гуарана, кока, «черная рука»? — Лелюк вытер руки и брезгливо перекосил рот. — Перо… это не на древке ногами размахивать. У всех событий есть логика, а у «Самсона» — цена.
— Группа, — сказал я. — Теперь ясно…
— Да, группа. Так что не отклоняйтесь. Вы и так уже усложнили решение. Но если вам пришло в голову, что вы не можете впутывать ее в дело… а причины меня не интересуют, то…
— Мне другое пришло в голову, — я чувствовал, как злоба раскручивается, и надо было ее удержать, и это усилие было чудовищное, как в центрифуге. — Никакого Пера вы не получите, Олег Карлович. Вот о чем я думал, когда вы меня… встретили. — Тут надо было остановиться, но я все-таки добавил: — А причины пусть вас не интересуют.
Это была дерзость, ясное дело. Прошло, должно быть, секунд пять: Декан не спеша перевел взгляд с моих сандалий выше… выше… и наконец уставился в упор. Это тоже длилось недолго, но я успел поверить в чипсеты, ИБМовский снаряд и даже в медленную отраву, потому что из живота поднялась и разлилась до легких жестокая внезапная тошнота. За этот краткий промежуток я увидел, вспомнил и понял все. Увидел вереницу таких же, как я, — может, каждый второй, а может, — и каждый. Понял, как ему, Олегу Карловичу, со мной неинтересно. И вспомнил то, от чего меня, собственно, и затошнило. Я не должен был забывать, но память хитрая штука… Как раз на этот случай, когда сменишь несколько судеб и возомнишь себя вольным, и является лично Декан. Чтобы тихонько пальцем пошевелить торчащий в мягком крючочек. Настоящий, а не как у ламангаров.
— Напоминаю, вы никого не должны упустить. Татуированный, художник, доктор, продажный боец, рыжеволосая женщина. И место действия.
Я дал ему уйти. Что еще? Посидел, покуда не полегчало, и отправился искать Катерину.
Это было просто, она сидела у себя в башне «Нопаль», в полутьме. Светился только дисплей, и повсюду мерцали обертки от шоколадок. Она мельком посмотрела на меня и снова уставилась в строчки на дисплее. Никаких расширенных глаз, никакого трепета.
— Чего тебе, — да и выражения в голосе почти никакого.
Я уселся на нопалевский пуфик.
— Катерина. Послушай. Это странно, но ты послушай.
— Угу, — она откусила от шоколадки. Клавиши трещали, как сухие бобы в горшке. Под их аккомпанемент я и произнес свою роль: монотонно, надеясь, что она не расслышит.
— Какому человеку? — она по-прежнему смотрела не на меня, но клавиши умолкли. Меня словно отпустило, стал видеть лишнее — что на ней надета маечка какая-то и что волосы отсвечивают бронзово на синеватом фоне. Черт… один только раз, — и вот, ни ей, ни мне невозможно уже просто поговорить.
— Ты не пошла сегодня в Колодец.
— Как видишь.
— А он там был. Он хочет видеть тебя.
— Господи, Тарпанов, ты сводник?
Что я мог ответить? Сводник? Есть чем похвалиться — я могу еще быть убийцей, хороший выбор…
— Ты же сама хотела. Рвалась, можно сказать.
— Хотела. Верно. Потому что… дура. А что, нельзя быть дурой, что ли? — она снова застучала кнопками.
— Значит, не пойдешь?
— А кто меня заставит? С какой стати? Это не он. Я… не хожу на свидания с мертвецами.
— Он сказал кое-что. Мне кажется, он тебя… знает.
Я врал, и жестоко. У нее блеснули глаза и остановилось дыхание.
— Что? Откуда? Что… он говорил?
— Да так… всякую всячину. Он очень странный, Катерина, и я бы тебе не советовал…
— Ты бы не советовал… — она бормотала сквозь зубы, отворачиваясь к синей светящейся панели. — Какой он?
— Что?
— Ты же видел. Ну, скажи — какой он?
— Не веришь, что я с ним разговаривал? Думаешь, пришел голову морочить?
— О черт, я просто хочу знать — если ты видел его… так близко, можешь ты рассказать?
— Ты и сама его видела.
— Тарпанов!!!
Она была уже в бешенстве. Я не знал, на руку ли мне это, но не вредно было бы опустить градус. Спокойно, без нажима я стал перечислять все, что запомнил: черты лица, голос, всякие мелочи…
— Кольцо?
— Да.
— Серебряное, с чернью?
— Точно.
Главное — оставаться спокойным. И отговаривать, отговаривать… но не слишком ретиво. Катерина вскочила и заходила туда-сюда, кусая губы. Я, как танцор в пируэтах, «держал точку». Уставился на Матлалькуэ, вышитую на занавесках небесно-синим шелком.
— А серьга? Такая же, как кольцо?
Я решил быть честным. Дело мое было сделано. Я сказал, что серьги не заметил.
— Да… но кольцо, значит, было…
— Твой подарок?
Она отмахнулась. Она уже натягивала платье! Я поднялся.
— Куда ты, Катерина?
— Сиди здесь. Или уходи. Все равно. Нет… лучше сиди. Не смей за мной ехать, ты понял?
Я дал ей выйти и услыхал стоны бамбукового лифта. Я не боялся, не испытывал стыда и не радовался. Подошел к кровати, плюхнулся и заснул сразу же, и спал крепко.