Кайя схватилась за шею и не договорила.
— Мне очень жаль. Я не хотел провоцировать такое своим необдуманным замечанием, — солгал Матс, потому что именно этого он и добивался. И именно поэтому чувствовал себя последним мерзавцем. — Я устал и переутомился. То, что произошло, было недопустимо. Я должен извиниться перед вами.
Кайя кивнула, но в ее глазах он увидел, что извинение ничего не изменило. Каждое язвительное замечание забивает очередной гвоздь в маску, которую люди носят, чтобы защититься от психологических атак. У лабильных личностей маска разрушается быстрее. Но стремительнее всего у тех, чей защитный панцирь был кропотливо воссоздан заново на сеансах психотерапии.
— Я скажу открыто, фрау Клауссен. Мне не стоило говорить, что я считал ваши рассказы выдумкой.
Что все те ужасные слухи, которые крутились вокруг вас, не казались мне такими уж абсурдными.
Кайя повернула голову чуть направо, к окну, как делала раньше на сеансах психотерапии, когда обращалась не к воспоминаниям, а к своим фантазиям.
Матс проследил за взглядом Кайи в темноту, и ему показалось, что он почувствовал ее сомнения.
— Хотите поговорить об этом? — спросил он, сам не зная, на какой ответ лучше надеяться.
На «нет» и прекращение всех разговоров, что спасет жизни сотен людей, включая его собственную.
Или «да», что, возможно, сделает его самым страшным массовым убийцей всех времен.
Хотя Матс и не знал, как Кайя технически могла спровоцировать крушение самолета, он был уверен, что справится со своей задачей и вернет ее в прежнее душевное состояние, в котором она хотела сделать именно это.
— Что вы хотите от меня узнать? — спросила она.
Матс, который с удовольствием прекратил бы этот разговор, заставил себя подумать о дочери; о фотографии Неле, которую прислал похититель. И приступил к работе долотом. Нанес психологическому защитному панцирю Кайи еще один удар своим вопросом:
— Сколько учеников вы хотели застрелить?
Она покачала головой, но сказала тихо:
— Всех.
Матс немного помолчал, затем добавил:
— А кого особенно?
Она избегала его взгляда.
— Не знаю, я…
— Знаете. Кто стоял в вашем смертельном списке на первом месте?
Тишина. Потом, спустя некоторое время, Кайя сказала с заметным отвращением:
— Йоханнес.
— Йоханнес Фабер, — добавил Матс. — Ему тогда было восемнадцать лет, как и вам. Что он вам сделал?
Она резко встала и чуть было не споткнулась о колесики тележки.
— Думаю, этот разговор — ошибка, доктор Крюгер. Я… я не понимаю, как это должно мне помочь.
Матс тоже поднялся и попытался изобразить вызывающую доверие мину, но из-за головной боли это далось ему с огромным трудом.
— Фрау Клауссен, дайте мне, пожалуйста, шанс. Я ранил вас своим необдуманным замечанием. И должен это исправить.
Над головой у них раздался негромкий звуковой сигнал. Загорелось табло «Пристегните ремни».
— Но сейчас я чувствую себя только хуже от нашего разговора, — вяло запротестовала Кайя. — Мне давно уже не было так мерзко.
Вот в этом мы схожи.
Матс попытался говорить вкрадчивым успокаивающим тоном:
— Как вы чувствовали себя во время нашего первого сеанса психотерапии?
Она пришла добровольно, хотя и по инициативе родителей, которые были рады, что удалось предотвратить самое страшное. В значительной степени благодаря Фели, которая приняла звонок Кайи на горячую линию экстренной психологической поддержки и соединила потенциального «школьного стрелка» с Матсом.
— Примерно, как сейчас, — призналась Кайя. — Жалкой. Уставшей. Без особых надежд.
Матс кивнул:
— Вы ведь знаете, что сеанс психотерапии, как приступ жара, фрау Клауссен. Вначале вы чувствуете себя плохо, но на самом деле это с потом выходит болезнь.
Кайя пожала плечами и одарила его взглядом а-ля «ну если вы так считаете». А Матс продолжил инквизицию:
— Хорошо, позвольте мне еще раз резюмировать: десять лет назад вы пришли в школу с оружием. Пистолет вы украли у отца, который был членом стрелкового клуба.
— Не украла. Он сам мне его дал, чтобы я могла защищаться, если такое опять случится со мной в школе.
Такое.
Кайя пока не решалась сказать открыто и конкретно, что с ней произошло. Ровно за год до того, как она с оружием заперлась в школьном туалете. В отчаянии, с твердым намерением убивать.
— Я заменила газовые патроны боевыми. Мой отец зарядил пистолет только слезоточивым газом.
— А для вашей цели этого было недостаточно.
Она моргнула, и Матс продолжил:
— Потому что вы хотели убить Йоханнеса Фабера.
Она кивнула.
— Он вам что-то сделал.
— Да.
Матс указал на монитор на стене.
— Он снял видео, которое вам только что померещилось.
— Да, да, да. Вы же все это знаете. Зачем вы меня так мучаете, доктор Крюгер?
— Я вас не мучаю. Я чувствую, что вы до сих пор не переработали те события. И хочу вам помочь.
— Не похоже.
— Это жар, — повторил Матс. — Он должен выйти. Как и правда.
— Но я всегда говорила вам только правду.
— Точно?
— Да, конечно!
— И про видео?
— Да.
Он дал ей немного времени, чтобы собраться, потом сказал:
— Хорошо, фрау Клауссен, тогда расскажите мне еще раз. — Матс улыбнулся. Самолет немного потряхивало в зоне турбулентности. — Что такого страшного снял Йоханнес Фабер, что год спустя вы захотели его убить?
Его и всех, кто видел то видео!
Глава 19
Неле
Интервалы становились все короче. Муки все сильнее.
Спустя пять часов (Неле знала, что столько пройти не могло, но боль растягивала время, и тридцать секунд схваток казались тридцатью минутами) псих наконец-то отвязал ее. Он мог бы сделать это гораздо раньше. Уже после третьей схватки она ни на что не была способна, только лежать без сил, смотреть в потолок сарая и надеяться, что все это просто страшный сон и она скоро проснется.
Она не могла сбежать от него. Возможно, ей удалось бы подняться с койки, может, даже добраться до выхода из хлева, но уж там-то он обязательно догнал бы ее.
Жизнь внутри ее, которая рвалась наружу, была действеннее любого наручника.
В отчаянии Неле пощупала живот.
Моя кроха.
— Все будет хорошо, — сказала она и заплакала. — Все опять будет хорошо.
Потом крикнула сумасшедшему за камерой:
— Отпусти нас! Немедленно выпусти нас.
— К сожалению, не могу.
Он еще раз проверил за своим штативом настройки на приборе, который напоминал аналоговую зеркальную фотокамеру, но, вероятно, был переключен в режим видеосъемки. Убедившись, что красная лампочка горит, он подошел с бутылкой воды в руке к ее койке.
— Эй, я видела у тебя справочник Пшурембеля, — сказала Неле и, помедлив, взяла у него воду.
Вряд ли он захочет отравить ее после всех усилий. Ее ожидает другой конец.
Гораздо хуже.
— Ты изучаешь медицину? — спросила она после первого глотка. Господи, как же она хотела пить. И устала.
От изнеможения она дрожала всем телом. Спортивный костюм насквозь промок от пота. Другого выхода не оставалось. Ей придется снять штаны.
— Раньше. Сейчас у меня более важная задача.
Мучить беременных женщин?
Слова вертелись у нее на языке, но Неле сумела подавить злость и сделала еще один глоток.
Она не знала, было ли здесь все время так душно, или солнце палило на металлическую крышу и превращало хлев в настоящую сауну. Каково же здесь в летнюю жару?
— Посмотри на меня, — сказала она, когда парень хотел повернуться к ней спиной. Несмотря на свое жуткое превращение в похитителя, он по-прежнему выглядел как студент-таксист.
Неле приподнялась на койке и потянула за шнурок на поясе штанов. У похитителя округлились глаза. Но она не заметила в них вуайеристского удовольствия. Скорее — и это удивило ее — стыд.
— Ты действительно хочешь это сделать? Вот так испортить себе жизнь? Ты же понимаешь, что рано или поздно все станет явным. У меня беременность с повышенным риском. Даже в больнице существует высокая вероятность, что мой ребенок и я умрем. Ты хочешь отправиться в тюрьму за двойное убийство?
Она сняла штаны и бросила их вместе с трусами на решетчатый пол.
Раньше здесь держали и откармливали животных. А сегодня я умру здесь от потери крови, — подумала она.
— Я не пойду в тюрьму.
Франц сильно замотал головой и отвернулся. Совершенно ясно, что сексуальный аспект его не интересовал. По крайней мере, он не хотел видеть ее раздетой.
Неле снова обратила внимание на то, какой он худющий. Прямо истощенный. Если бы не схватки, ему бы ни за что с ней не справиться.
— Я не порчу себе жизнь, — сказал он твердым голосом. — И я хочу, чтобы все стало явным. Каждый должен узнать о моей миссии. — Он указал на штатив. — Поэтому я вас и снимаю.
— И какая же у тебя миссия? — спросила Неле и молилась, чтобы только не религиозная.
— Молоко.
Опять он за свое.
Неле разозлилась и обрадовалась своей злости, потому что это единственное, что у нее оставалось, чтобы бороться со смертельным страхом.
— Это какой-то чертов фетиш или что? — спросила она и покрутила пальцем у виска. — Ты извращенец? Торчишь от грудного молока?
Франц помотал головой, снова повернулся к ней и почесал нос. Признак стыдливости, как объяснил ей однажды отец.
— Наоборот.
Она вздохнула, допила воду из бутылки и с яростью швырнула ее на пол.
— Тогда просвети меня, потому что я не понимаю.
Он кивнул, уставившись на ее верхнюю часть туловища. Неле тоже стыдилась, что лежит перед ним обнаженная и уязвимая, в одной футболке и носках, но ее материнские инстинкты были сильнее. Она сделает все, чтобы родить своего ребенка.
Все.
— Я знаю, что вы не понимаете всего этого, — сказал Франц, и его голос потерялся в огромном сарае, куда он притащил ее. Он посмотрел куда-то вдаль поверх ее головы, потом наверх, повернулся кругом, словно видел этот хлев впервые.